Семен Шакшин
Королева семи гор
© Семён Шакшин, 2019
© Интернациональный Союз писателей, 2019
Между нами
Я верю и не верю.
Со мною грех живёт.
Со мной рядом ложится.
К нему я говорю.
Как сильно сердце жмёт.
Грех не угомонится.
Увы, он мне так дорог,
За то себя корю,
Что я его треплю.
Лежит у моих ног,
Я вместе с ним парю,
За что?
За что?
За что?
Ты грех! Тебя люблю!
Часть 1. Посев
Предисловие
…ибо яростным вином блудодеяния своего она напоила все народы.
Откровение: 18:2
На берегу Москвы-реки стоит уютное кафе. Там всегда свежий воздух и мягкий свет, а из окон-витрин открываются чудные по красоте пейзажи. За столиком возле окна сидит человек в роскошном белом смокинге и пьёт крепкий ароматный чай, какой обычно подают в подобных заведениях. На вид ему чуть больше пятидесяти лет, атлетичного телосложения, лицо покрыто морщинами. Он любуется пейзажем и не замечает жизни, которая кипит вокруг. В это же время в кафе заходит прихрамывающий на правую ногу мужчина с тростью в руке. Двигается он весьма уверенно и вальяжно, словно господин из минувшего века. Он одет в чёрный фрак, на голове шляпа, а глаза прикрывают солнечные очки. Остановившись возле столика, он почтительно снимает шляпу и с лукавой усмешкой говорит:
– Давно я тебя не видел, Аркадий. Москва прекрасна, не так ли?
Атлет протянул ему руку, и, обменявшись рукопожатиями, они уселись за столик.
– Рад встрече, Александр. Давно хотел обсудить с тобой кое-что интересное.
– И что же это? Москва, Рим, Париж…
– Ты не туда целишься… Тебе же хорошо известно, что Он не видит разницы между ними, и Ему не важно, Москва или Рим и уж тем более Париж. Его интересуют люди. До нас доносится ропот и недовольство, и я думаю, что ты об этом прекрасно знаешь.
– Помилуйте, друг мой! Пока есть мы, они жаловаться не перестанут, разве не так?
В этот момент к столику подошел официант с меню.
– Мне лишь чаю, дружок, – сказал Александр.
– А мне повторите, – добавил атлет.
Официант удалился, но они продолжали смотреть ему вслед.
– Вот скажи, разве этому официанту нравится его работа? Получает копейки, снимает комнату, да и девушкам он без квартиры вряд ли нужен. А виноват кто? – спросил Александр. – Мы! Мы не желаем ни вина, ни женщин, ни семьи, всё только им, людям. А ради чего? Ради одной лишь улыбки. Мы даём им надежду, а она порождает отчаянье, в котором они и пребывают.
Мужчинам принесли чай, они сделали по глотку.
– Ты прав, конечно, но давай всё-таки перейдём к делу. Настало время облечь старый трюк в новую оболочку.
– Аркадий! – сказал хромой с заметной долей иронии. – Да кто же нынче на него попадётся?
– А все!
– Так уж и все?
– Все, все! – подтвердил Аркадий, сделал глоток чая и продолжил: – Ну, когда они не клевали на Руссо, Вольтера, Маркса, Гитлера, в конце концов?
– Если вы собираетесь снискать их славу, то делайте это сами, без меня, – отрезал Александр.
– Нет, ты меня не понял! Я же говорю о «Возрождении Вавилона»!
– Но это же тупик! – запротестовал Александр.
– Тупик, – кивнул атлет. – А мы на пике его стен. Осталось только указать им путь.
– Мне даже не верится, что мы… – хромой возвел руки к небу, – дошли…
– Да, но одно меня волнует больше.
Как это будет, я не вижу…
– Она от нас недалеко ушла.
– Система, как и прежде, единична, подобна домино.
– Одну лишь сдвинь – и все падут.
– В системе есть нюанс – валюта.
– Его-то и исправит твой сынок,
– Накроет стол, и все к нему прильнут…
Их беседа становилась все оживлённее. Связь между обрывками фраз была понятна лишь им двоим.
– Да. Куда идти им без валюты,
тем более и стол накрыт,
осталось только их пометить.
– И от валюты их не отогнать, –
добавил Аркадий уныло, –
а в наше время и подавно…
– Да, не тебе об этом говорить! –
воскликнул Хромой.
– Ведь вы художники, не вам ли знать народ.
Смени подобное подобным, и сам к тебе пойдёт.
Аркадий кивнул.
– Так выпьем же за это! Официант!
Глава 1. Привет!
И явилось на небе великое знамение – жена…
Откровение: 12:1
Она проснулась с больной головой. На часах было 10:30. Дотянувшись до лежавшей на полу сумочки, взяла зеркальце и посмотрелась в него. «Вот дура, – подумала она, глядя на слезящиеся от линз глаза, – надо же было забыть про них, блин». Обернувшись, девушка увидела симпатичного мужчину, который спал, как ребенок, и будить его не хотелось. Уходить было рано, да и торопиться некуда. Она стащила с него одеяло и ушла в ванную. «Да, паршивый видок. Надо взбодриться, и домой». После душа подверглась набегу и кухня.
Он пошарил рукой по кровати в поисках тёплого одеяла. Укрыться было нечем. Спустив ноги на пол, мужчина сел на кровать. Часы показывали одиннадцать утра. На стуле рядом с кроватью лежало женское бельё, красное платье и колготки в крупную сетку. «Неплохо, должно быть, я оттянулся вчера вечером», – улыбнулся он. С кухни доносился шум кофеварки. «А она смелая, не побоялась остаться», – сделал вывод мужчина. Он встал, натянул трусы и отправился на кухню варить кофе. У входной двери небрежно валялись красные женские туфельки. Мужчина остановился у дверного проёма в гостиную и стал любоваться пойманной вчера добычей.
Девушка сидела на диване, укутавшись в похищенное одеяло. Прижав коленки к груди, она смотрела телевизор и пила кофе. Румянец, ямочки, сонные зеленые глаза, и такая беззащитность, что сразу захотелось подойти и обнять.
– Привет! Я у тебя одеяло стащила… Тебе не холодно было? Извини!
– Здесь вроде тепло… – ответил он с усмешкой.
– У меня привычка такая, я всегда не сразу просыпаюсь, могу подолгу в одном одеяле ходить… – сказала девушка. – Садись, поделюсь! – кокетливо улыбнувшись, она постучала ладонью по дивану.
– Сейчас, только кофе принесу, – ответил он.
Вернувшись, мужчина присоединился к ней, накрылся одеялом и положил голову ей на плечо. Девушка молчала и смотрела по телевизору странную передачу:
«В последнее время мы привыкли пренебрегать моралью, правилами поведения и общечеловеческими ценностями, – говорил ведущий. – Мы живём с такой скоростью, что не замечаем, как всё проходит. Сегодня оборвалась жизнь ещё одного человека, жительницы Санкт-Петербурга, Анны Карамзиной». Потом показали съёмки с вертолёта: толпу зевак, репортёров, сотрудников полиции и пятна крови на асфальте.
Внезапно в кадре появилась заплаканная старушка.
– Боже, как нужно жить, чтобы и в 40 лет не оглядываться, – всхлипывала она. – Я ей говорила: – Анечка, что же дальше-то будет? А она всё: «Не лезь, ма, не твоё дело, не доставай», – и уходила. А возвращалась с кем ни попадя… Однажды пришла одна, совсем грустная, закрылась в комнате и никого к себе не пускала. Только эту дрянь всё носила…
Звучит голос телеведущего:
– Анне было 42 года, у неё была сильная депрессия и …»
