Май 1801 года. Лондон.
Глава первая
В ту ночь Кэйтлин1 не спалось. Ее мучило предчувствие какой-то перемены, не важно к лучшему или к худшему, оно тревожит нас, часто задолго до того, как предвестники горя или радости вторгаются в нашу жизнь. Ей снилось, что она – девочка, бежит по берегу моря навстречу отцу. Во сне девушка застонала, она помнила, что отца уже давно нет, и осознание этой реальности вторглось и в сон. «Сейчас проснусь, и…он исчезнет…» Маленькая Кэйти бежала к отцу, мучительно желая очутиться в его объятиях, ведь это самое безопасное место на земле! Она так хотела ощутить его тепло и дыхание в своих волосах, когда он прижимал ее к груди. Она все еще помнила запах отца: странное сочетание запаха чернил и табака.
Этот сон снился ей уже много раз, возможно, потому что в памяти остались счастливые и … одновременно грустные, воспоминания об их прогулках у моря. Во сне все моменты сливались воедино, образуя идеальный день, проведенный с отцом.
Все было столь отчетливым и ярким, Кэйти даже умудрилась во сне заметить оторванную от камзола пуговицу…
Кэйтлин проснулась. Часы пробили полночь. На лбу и щеках девушки выступила испарина. В глазах щипало. Она опять его потеряла, как тогда, когда ей было семь. Этот сон повторялся много раз подряд и всякий раз, когда она касалась отца , и должен был последовать мучительный момент счастья, девушка просыпалась!
Оглядевшись, Кэйти заметила, что забыла задернуть шторы, и всю ее комнату «залил» лунный свет, он пробивался сквозь шторы и в просвет между ними. Постель словно покрыли серебристой пылью.
1Чистая ( в переводе с ирл.)
В окно светила полная, как ни странно, песочно-желтая луна, похожая на огромный отполированный диск.
«Еще и полнолуние!» – фыркнула девушка. Наполовину ирландка, Кэйти была склонна верить в то, что в полнолуние с людьми могут происходить особенные, странные вещи. Например, ей вспомнилась старинная кельтская легенда о том, что как-то ночью в полнолуние молодой человек забрел на поляну , где увидел танец эльфов, завороженный он пустился с ними в пляс. Когда юноша очнулся, был уверен: прошло пару минут, на самом же деле минуло сто лет, и все, кого он знал, уже умерли.
Вера в сверхъестественное глубоко пустила в нее свои корни еще в детстве, которое Кэйтлин провела,в основном,на родине матери, в Ирландии, под присмотром бабушки Иде1. Детсво оставило в Кэйти самые чистые и сладостные воспоминания, которые, не потускнели, несмотря на то, что девушке уже исполнилось семнадцать, и она навсегда распрощалась с детской. Вот и тогда, вспомнив бабушку, девушка почувствовала, как глаза ее наполняются соленой влагой, но она быстро смахнула непрошеные слезы и решительно выбралась из-под одеяла. Не хватало еще начать плакать в собственной постели. Кэйтлин, вообще не свойственно было жалеть себя, в какой – то степени ее любимым философом был стоик Сенека. Его письма к друзьям она часто перечитывала, находя в них оплот постоянства, которого ей так не хватало порой.
Негоже было молодой леди бродить со свечой в руке по спящему дому, но у нее не оставалось выбора, как только спуститься вниз и выпить чашку теплого молока с медом, ведь это лучшее средство от бессонницы!
«Кэйтлин О`Браейн, – всегда говаривала Иде. – Если ты не можешь уснуть, и в голове твоей роятся сотни мыслей, словно шершни в гнезде – выпей кружечку теплого молока с десертной ложечкой цветочного мёда, и все, как рукой снимет.»
Кэйти усмехнулась, попыталась высечь искру, чтобы зажечь свечу, ей это удалось только со второй попытки, но цели своей девушка достигла, и вскоре, благодаря трепещущему
1 Жажда (в переводе с ирл.)
язычку пламени, комната озарилась теплым светом. Кэйтлин накинула на плечи старенькую шаль и, выйдя в коридор, стала осторожно (ступени ужасно скрипели) спускаться вниз по лестнице. Она никогда не решилась бы на подобную дерзость, если бы в доме, помимо дам, обитали еще и джентльмены, но за отсутствием таковых, Кэйти рисковала наткнуться только на экономку миссис Селридж или на тетку мисс Милдред Пламм, сестру покойного ныне отца, но Кэйтлин нечего было стесняться пожилых леди, даже, если бы она и столкнулась с ними на маленькой кухне.
Мисс Милдред уже перевалило за пятьдесят лет, и ее лицо было похоже на сдобную булочку с изюмом, ситуацию не спасали ни накладные букли, ни ладно скроенные платья, а все потому, что мисс Пламм обожала сладкое и в свободное время, которого у нее было предостаточно, поглощала любимые десерты. К счастью для самой Кэйтлин, она была равнодушна к сладкому, предпочитая лакомствам каши, свежие овощи и фрукты, поэтому талия юной мисс была не более пяттидесяти дюймов в окружности, а светлую кожу лица окрашивал персиковый румянец, свидетельствующий о здоровье.
Вообще Кэйтлин с легкостью можно было назвать красавицей, хоть и не классической. Внешность ее была притягательна. Есть лица, взглянув на которые лишь раз, вы запомните надолго, таковым было и лицо Кэйти. Роскошную гриву каштановых, с легкой примесью медного, волос Кэйтлин унаследовала от матери, Сэлли О`Брайен, как и глубокие карие глаза, а приятные черты лица, походка, стать, сложение достались ей от отца, Джареда Пламма.
Никто не думал, что Джаред когда-нибудь женится, ведь будучи юношей он предпочитал более всего веру и готовился к духовной карьере, но, встретив юную Сэлли О`Брайен, рыжую девушку с ямочками на щеках, он влюбился без памяти и увез ее в Лондон.
Джаред намеревался посетить будущий приход в Ирландии. Он приехал в мае, в пору цветения, но, похоже, заметил только цветение Сэлли, чья семья принадлежала к католическому меньшинству. Их любовь была страстной и неистовой. Они нарушили все правила, сблизившись, потому что он был протестантский пастырь, а она ревностная католичка. Сэлли заявила, что не может выйти замуж за приверженца англиканской церкви, и это притом, что уже носила под сердцем Кэйти. Джареду ничего не оставалось как отринуть религию и свое обеспеченное будущее. Жизненный путь молодой четы не был усеян лепестками роз, так как родители обоих супругов, мягко говоря, были против такого брака, а на самом деле посылали проклятия на голову своих заблудших детей. Иде, в последствии, обожавшая внучку, даже предлагала избавиться от нее, пока она была во чреве Сэлли, и выдать дочь замуж за « приличного ирландского парня». Это означало, что содержание маленькой семьи целиком и полностью легло на плечи Джареда.
Теперь думая обо всем этом Кэйтлин ощущала щемящую грусть. «Папочка». Он всегда был ее другом, не пытался наставлять и давить на нее, несмотря на то, что жизнь лишила его иллюзий. Чтобы прокормить семью он устроился работать на верфи, так как не мог должным образом задействовать свое духовное образование. Он был джентри, и работа в порту была ему не по силам, она окончательно подорвала его здоровье и потому, когда Кэйти исполнилось семь он уже был тем «потухшим» человеком, каким дочь его и запомнила. Он, как светлячок, всю жизнь летел на огонь, и сгорел от лихорадки за одну неделю. Сэлли ничего не оставалось, как отправиться в Ирландию и просить помощи у родителей, ведь почти все , что Джареду удалось скопить ушло на оплату его похорон.
Первое впечатление Кэйтлин об Ирландии – это, бьющая в глаза изумрудная зелень холмов, ветра, продувающие насквозь и запах моря. А еще бабушка Иде, которая сразу приняла малышку за свою.
«Failte go hEirinn, garinion!1» – сразу поприветствовала она Кейтлин, а Сэлли не сказала ни слова, только обняла.
1«Добро пожаловать в Ирландию , внучка!» ( в переводе с ирл.)
Иде рассказывала Кэйтлин старинные ирландские сказки, пела песни, зачастую мрачные, но даже они заставляли девочку смеяться и придумывать счастливый исход – столько в ней было жизнелюбия. Но, несмотря на это, друзей у девочки почти не было. До десяти лет она вообще общалась в основном, только с родными. Ее друзьями были, если так можно выразиться, придорожные камни, цветы, дождь, под которым она обожала танцевать. Чем заставляла Иде пугливо креститься. Кэйти часто выбегала за изгородь, окружавшую дом бабушки, и смотрела в даль. Кого или что она ждала – никто не знал, как того, что у нее был свой тайник, в котором хранилась тетрадь исписанная стихами собственного сочинения. Благодаря Иде Кэйтлин стала говорить на двух языках- ирландском и валлийском, не считая английского, хотя Сэлл этого не хотела. После смерти супруга, мать Кэйтлин, словно превратилась в камень, однажды Иде, которая никогда не хотела этого брака сказала Кэйти:
