В марте 1994 года{4} Чарльз Каллен был единственным студентом мужского пола{5} в школе обучения медбратьев и медсестер Маунтинсайд в Монклере, Нью-Джерси. Он был умным и хорошо учился. Ему идеально подходила эта учеба и униформа, а женское окружение было знакомым и комфортным. Когда почетный президент группы ушла после двух недель первого семестра, одна из сокурсниц Чарли настояла, чтобы он заступил на этот пост{6}. Она убеждала его, что лучшего лидера не найти: Чарли был умным, красивым и, что важнее всего, мужчиной. Чарли было приятно, но выдвигать свою кандидатуру в качестве президента было не совсем в его стиле. Чем больше он возражал против этой идеи, тем сильнее сокурсница старалась его убедить. Ему не нужно будет ничем рисковать, она все сделает сама. Чарли неплохо себя чувствовал в пассивной роли ворчливого кандидата, еще лучше – когда победил. Позиция президента группы была скорее символической, однако казалось, что она открывает некий новый этап в жизни Чарли. Спустя шесть лет после того, как его мать закончила свою жизнь в больничном морге Маунтинсайда, Чарли стал его избранным наследником, коронованным и признанным всем штатом профессионалов по уходу за людьми в их белой униформе. Впервые в жизни он чувствовал себя особенным. В сознании Чарли это было нечто, очень близкое к любви.

Чарли оплачивал обучение благодаря работе в заведениях анонимной франшизы, проводя часы за приготовлением пончиков и переворачиванием мяса. Он пополнял запасы, засыпал приправы, а в перерыве мыл полы – уборка требовалась всегда. Он находил забавным, что слова вербовщика о том, что армейские навыки помогут ему в гражданской жизни, оказались правдой. Так же, как и на флоте, все его гражданские профессии требовали ношения униформы. Для «Данкин донатс» это была коричнево-оранжевая рубашка и козырек. В «Кэлдор» униформа была такого же цвета, но отличалась полосками. Чарли приходилось быть внимательным к тому, правильную ли рубашку он вытащил из кучи одежды на полу. В ресторанах «Рой Роджерс» заставляли носить рубашку ржавого цвета, который делал незаметными пятна от соуса барбекю, так же как цвет ковров в казино делает незаметной жвачку. Эта одежда выглядела ужасно, но только не на менеджере Чарли, которую звали Эдриэнн. Особенно ему нравилось то, как был прицеплен ее бейджик.

Эдриэнн Баум{7} была девушкой совершенно другого склада, чем те, которых Чарли знал в Уэст-Ориндже. Она была амбициозной, только что выпустилась из колледжа с дипломом по бизнесу и выплачивала студенческий кредит. Чарли наблюдал за ней, замирая со шваброй в руках во время уборки бара в «Рой Роджерс» в Уэст-Ориндже. Однако у Эдриэнн был парень, и ее вскоре должны были перевести в другое место. Чарли ушел и удвоил свои часы в «Кэлдор», который находился по соседству, однако обедать продолжал в «Рой Роджерс». Когда месяц спустя Эдриэнн вернулась уже без своего парня, Чарли был тут как тут.

Отношения развивались так быстро, как Чарли только мог устроить. Эдриэнн была удивлена тем, что под маской скромного мальчика с щенячьими глазками, которого она привыкла видеть за уборкой соусниц, скрывался такой уверенный в себе мужчина. Он хотел привлечь ее внимание и делал это всеми известными ему способами, заваливая Эдриэнн подарками и изображая идеального парня для ее семьи. Чарли был одержим попытками завоевать ее любовь, подкрепляя их постоянными цветами и сладостями, разными мелочами из магазина. Любую вещь, о которой Эдриэнн упоминала как о чем-то, что ей нравится, Чарли старался ей подарить. В конце концов ей пришлось попросить его перестать так делать. Она притворялась, что ее это раздражает, но на самом деле это, конечно, было не так. Она понимала, сколько девушек мечтали бы оказаться на ее месте. Этот парень был настоящей находкой. Тот факт, что Чарли постоянно уходил или его увольняли, она списывала на его высокие стандарты и загруженное расписание. Эдриэнн говорила своим подругам о том, что этот парень работает на трех работах, президент своего курса, относится к своей карьере так же серьезно, как она к своей. Да, он гой, а значит, не идеален. Однако близок к этому.

Вскоре любое свободное время, которое у юной пары находилось между их сменами и учебой Чарли, они стали проводить вместе. Они составляли союз, полноценный, но закрытый. Они называли это любовью, а спустя полгода после первого свидания{8} они уже были обручены. Они поженились через неделю после того, как Чарли закончил учиться. Арендованный зал в Ливингстоне, смокинги, медовый месяц на Ниагаре – для Эдриэнн это было настоящей сказкой. Они вернулись на день раньше, чтобы ее принц мог выйти на свою новую работу в отделении ожогов в Медицинском центре святого Варнавы в Ливингстоне, Нью-Джерси. Больница предлагала дать ему еще немного времени, однако Чарли был непреклонен. Ему нужно было выйти именно в этот день, он не хотел опаздывать. Эдриэнн помахала ему на прощание и почувствовала, как перед ней расстилается странная дорога в будущее.

Июнь 1987 года

Сертифицированное отделение ожогов в Нью-Джерси существовало только в Медицинском центре святого Варнавы, поэтому он принимал всех: кошмарные останки людей, тех, кто пострадал от ожогов в аварии, домашних пожарах, несчастных случаях на производстве; мужчин, женщин и – чаще всего – детей, сгоревших почти полностью, без волос и век, обожженных настолько, что восстановить кожу уже невозможно. Работа Чарли заключалась в том, чтобы очищать таких жертв на металлическом столе: сдирать и отмывать обгоревшую и отмершую кожу с помощью антибактериального мыла и щетки. Даже в контексте реаниматологии это невероятно мрачная процедура; для человека, только выпустившегося из медицинской школы, – настоящий ад.

Все ожоги начинаются с истории. Мать, тянущаяся к чайнику в ночной сорочке{9}; паралитик, роняющий сигарету; пьяный, подбрасывающий поленья в костер; пробитый бензобак изношенного автомобиля. Огонь – кульминация истории. Тело реагирует на травму предсказуемо. Наиболее смертельны ожоги третьей степени – множественные слои кожи, нервов, вен, артерий и мышц деформируются и отмирают, – однако ожоги второй степени причиняют больше боли, так как нервные окончания еще функционируют. В восьмидесятые отделения ожогов сотрясались от криков. Единственным спасением был морфий. Некоторые пациенты приходили в себя, другие проводили в отделении свои последние дни. Медработники знают, кого ждет та или иная судьба. Судьба пациента – сухая статистика, написанная у него на коже. Рано или поздно все учатся ее читать.

Одна и та же картина на обгоревшем холсте – человеческая фигура без волос и одежды. У нее нет возраста, пола, волос. Пальцы на ее ногах указывают на то место, куда она вскоре отправится. Руки вытянуты и повернуты ладонями кверху, в универсальном жесте мольбы и капитуляции. Ее глаза открыты, на них нет век, губы целы, но лишены выражения. Ее состояние можно определить со стопроцентной точностью, обращая внимание на остатки бедер, ног и головы. Характер повреждений соответствует определенному количеству очков: 1 – за гениталии, 1,25 – за каждую кисть и так далее. Однако есть и более простой способ.

Медработники называют его «правилом девяти». Каждая крупная часть тела – нога, спина, голова – соответствует девяти очкам. Общее число очков складывается и прибавляется к возрасту пациента; сумма – вероятность смерти. Согласно этому правилу, пятидесятилетний пациент с ожогами пятидесяти процентов тела – стопроцентный мертвец. Если не сейчас, то очень скоро. Правило помогает лучше справляться с неизбежным, а также определить, кому из пациентов больше требуется хотя бы скромная порция надежды. Каждый медработник в отделении ожогов знает это правило, говорить о нем нет большого смысла; его используют, а затем пытаются забыть о его существовании. Грядущая смерть, как черная кошка в отражении зеркала заднего вида, – всегда будет там, если смотреть. Так зачем смотреть?