– Война между Германией и Англией будет ужасной, – заметил он, – помешивая ложечкой в чашке. – Я, как командующий авиацией, буду вынужден дать приказ бомбардировать вашу страну!

– Тогда вы станете причиной моей смерти! – кисло улыбаясь, ответил Гендерсон.

– В таком случае я лично совершу полет над Англией и сброшу венок на вашу могилу, – заверил гостя рейхсмаршал.

Когда постепенно установилась «атмосфера доверия», Геринг показал Гендерсону перехваченную телеграмму Бека как свидетельство того, что именно Польша была «всему виной». В глазах английского дипломата он уловил сомнение: не фальшивка ли?

– Мы скоро будем иметь доказательство подлинности телеграммы, – сказал рейхсмаршал. – В эти минуты Риббентроп принимает Липского!

Чаепитие закончилось около 19 часов.

…В ожидании, когда Риббентроп соблаговолит его принять, Липский вспоминал встречи, которые имел с ним в прошлом. Давно ли рейхсминистр заверял его, что Польша является «реальным барьером против коммунизма», а в отношении этого они всегда обнаруживали полное единство взглядов? Возможно, прав Бек, полагая, что Гитлер блефует и дело закончится конференцией, на которой Польша, опираясь на союз с Великобританией и Францией, сможет выступать в качестве равноправного партнера?

В 15 часов позвонил Вайцзекер и спросил, желает ли Липский быть принятым министром в качестве специального уполномоченного или в ином качестве. Липский ответил: в качестве посла для передачи сообщения своего правительства. Снова последовало длительное ожидание.

То, о чем намеревался сказать Липский, было уже известно Риббентропу. Сначала, узнав о содержании перехваченной депеши, он хотел вообще отказать Липскому в беседе. Но Геринг, недолюбливавший Риббентропа и не скрывавший этого, предложил «разыграть» ситуацию иначе: дозволить послу сделать заявление!

В 18.15 очередным звонком Липского срочно пригласили в министерство иностранных дел. Перед старинным зданием толпились люди. У входа и на лестнице стояли эсэсовцы.

Липский зачитал полученную телеграмму.

– Вы явились в качестве уполномоченного для ведения переговоров? – спросил Риббентроп.

– В данный момент я имею поручение довести до вашего сведения заявление моего правительства.

– А вам известно о последних англо-германских переговорах?

– Располагаю лишь косвенной информацией.

– Я считал, что вы прибыли в качестве уполномоченного, – заметил Риббентроп, заключая беседу, длившуюся всего несколько минут. – Я передам рейхсканцлеру ваше сообщение.

Когда Липский, вернувшись в посольство, хотел соединиться по телефону с Варшавой, то обнаружил, что линия отключена. Гитлеровцам уже нечего было подслушивать!

В 21 час германское радио передало официальное заявление, дававшее выгодное для рейха освещение последних событий.

Мало веря в намерение правительства Польши достигнуть договоренности, гласило заявление, правительство рейха тем не менее согласилось на переговоры. Учитывая срочность вопроса и желая избежать катастрофы, оно заявило, что готово принять до истечения 30 августа польского представителя, уполномоченного для ведения переговоров и заключения соглашения. В ответ на благожелательную позицию рейха Варшава объявила мобилизацию. Несмотря на то что польский представитель до сих пор не прибыл, Риббентроп информировал английского посла о содержании германских предложений, подготовленных в качестве основы для переговоров. Польский же посол не имел необходимых полномочий.

«Фюрер и германское правительство, – говорилось в заключение, – таким образом, в течение двух дней напрасно ожидали прибытия польского представителя, облеченного необходимыми полномочиями.

В таких условиях германское правительство считает, что его предложения ина сей раз целиком и полностью отвергнуты».

Затем было передано содержание пресловутых 16 пунктов.

Предлог для вторжения создан.

События приобретали все более стремительный темп. Гигантская воронка кризиса, возникшего в капиталистическом мире, с неудержимой силой втягивала государства и народы, министров и дипломатов, генералов и солдат, людей всех возрастов и профессий. Со столов и из сейфов канцелярий эта волна смывает в ее пучину бесчисленное множество докладов и приказов, заявлений и нот, телеграмм и секретных донесений. Много лет спустя время выбросит то, что сохранится, на берег и историки набросятся на свою добычу…

Муссолини испытывал неприятное ощущение: почва уходила из-под ног. Поезд истории движется все быстрее, вагоны проплывают мимо, еще не поздно вскочить на подножку, но на какую? «Дуче всегда прав!» Наглый блеф и позерство оборачивались жалкой нерешительностью.

27 августа Муссолини склоняется к тому, чтобы «остаться у окна» на протяжении первой фазы конфликта. Но когда она окончится? Принятое решение, по существу, лишь оттяжка решения. Особенно тяжело воспринял «дуче» неожиданное вероломство партнера по «оси». «Обнаружился интересный факт, – отметил в тот день в своем дневнике Чиано, – англичане сообщили нам текст предложений, сделанных немцами Лондону, где они восприняты с большим интересом, но мы о них абсолютно ничего не знаем (в оригинале подчеркнуто дважды. – Авт. ). И вот что существенно: Гитлер предлагает англичанам союз или нечто вроде этого, и, разумеется, за наш счет. Я возмущен и сказал это дуче. Он тоже возмущен, но не показывает этого. Он все еще хочет сохранить солидарную по отношению к Германии позицию, во всяком случае внешне».

Спасая честь мундира, Чиано в беседе с Лореном не подает вида, что ему неизвестны германские предложения. Он решает установить контакт с Галифаксом по телефону. Английский лорд не скрывает своей радости в связи с этим. «Разговор с обеих сторон отмечен большой сердечностью», – записывает Чиано.

Итальянский МИД поручает Аттолико запросить у Риббентропа информацию о положении дел. Тот сообщает: вряд ли можно рассчитывать на мирный исход; что касается Гендерсона, то он отправился в Лондон только для того, чтобы сообщить свое собственное мнение. Зная о подлинной цели срочной поездки Гендерсона в британскую столицу, Чиано возмущен. «Можно ли быть большим негодяем, чем Риббентроп?» – отмечает он в своем дневнике.