Сформулировав вынужденное согласие на подписание предложенного Советским Союзом пакта, кабинет отметил, что следует претворять в жизнь также «позитивную» сторону политики – достижение договоренности с Германией. (Стало быть, заключение пакта с СССР – сторона «негативная»?)

«Когда мы укрепим наши позиции путем соглашения с русскими, – отметил один из членов кабинета, – нам следует предпринять инициативу в возобновлении поисков умиротворения». Премьер солидаризировался с данной точкой зрения, но указал, что с этим не следовало спешить. «Необходимо не только, чтобы мы были сильны, но и чтобы другие осознали этот факт. Кроме того, общественное мнение страны еще не готово для подобного шага в этой области».

Как отмечает канадский исследователь С. Эстер, в архивах британского кабинета нет других следов о столь откровенном обсуждении планов продолжения политики «умиротворения». Английский премьер, пишет он, почти запретил употреблять слово «умиротворение», ибо оно вызывает слишком «большие недоразумения».

Итак, поскольку политика «гарантий» не произвела впечатления на агрессоров, западные державы пошли на переговоры с Советским Союзом и даже заявили о согласии подписать пакт о взаимной помощи. Это было лишь дипломатическим маневром, рассчитанным на то, чтобы заполучить рычаг для давления на Гитлера и побудить его заключить с ними соглашение.

Что произошло бы в таком случае с пактом, подписания которого добивался СССР? Заглянем в дневник Кадогана. Премьер-министр, отметил он 23 мая, то есть накануне описываемого заседания кабинета, «говорил со мной относительно „зонтика лиги“ для нашей договоренности с Россией, и я обещал набросать для него что-либо».

И Кадоган «набросал». Английский проект договора, как частоколом, был обставлен ссылками на статью XVI Устава Лиги наций[47] . «Вопрос об оформлении соглашения, – указал на заседании Чемберлен, – имеет величайшее значение». Смысл безобидного «зонтика» раскрыл его ответ на вопрос одного из членов кабинета о предполагаемом сроке действия договора с Советским Союзом.

«Премьер-министр указал, – говорится в протоколе, – что одно из соображений в пользу установления связи между соглашением с Россией со статьей XVI Устава заключается в том, что эта статья, при возникновении определенных обстоятельств, может быть пересмотрена. Это вносит элемент временного характера в договор, без специального упоминания срока его действия. Он испытывает некоторое нежелание указывать точный срок действия».

Дав согласие на подписание пакта с Советским Союзом, правительство Великобритании заранее готовило предательство. Коварный замысел заключался в том, чтобы, использовав соглашение с СССР для давления на Гитлера и подготовив с ним сделку, неожиданно «упразднить» договор и сколотить единый антисоветский империалистический фронт.

Особое место в осуществлении этого опасного для народов замысла отводилось послу Англии в третьем рейхе сэру Невилю Гендерсону. Исполнительная посредственность, рутинер с долей фатовства – всегда свежая гвоздика в лацкане фрака! – он не заслуживал специального упоминания, если бы не одно обстоятельство. Являясь непосредственным проводником изложенного выше курса, подлинное содержание которого приходилось скрывать не только от широкой общественности, но далее от коллег по Форин оффису, Гендерсон пользовался особыми правами и привилегиями. Например, в обход установленного порядка он вел обширную личную переписку с Галифаксом. Ее содержание – попади письма в руки парламентской оппозиции или какого-либо бойкого журналиста – вызвало бы громкий скандал.

Буржуазные исследователи нередко отмечают, что первая заповедь дипломата – умение молчать. Гендерсону, несмотря на то, что он находился на самом «лезвии» дипломатического маневра, осуществлявшегося Форин оффисом, были разрешены «случайные обмолвки» и «излишне откровенные» высказывания как бы непреднамеренно, в пылу дискуссии. Именно эти «обмолвки», а не официальные ноты и заявления рассматривались Чемберленом и Галифаксом в качестве главного средства для правильной ориентации Гитлера в отношении позиции Англии. Так, в беседе с Гитлером за 10 дней до аншлюса Австрии Гендерсон выступил с заявлением, которое Форин оффис никогда не рискнул бы сделать официально. Он подчеркнул, «как часто он сам… высказывался за аншлюс». Другой пример. Как известно, после Мюнхена Чехословакия была практически брошена западными державами на произвол судьбы. Предоставление торжественно обещанных «гарантий» подозрительно затягивалось. В феврале 1939 г. английский и французский послы в Берлине деликатно поинтересовались: какова точка зрения «фюрера» по данному вопросу? Оказывается, еще до этого Гендерсон в беседе с Герингом, улучив минуту, сам порекомендовал отвергнуть британские предложения о «гарантии» новых границ Чехословакии! Следует ли после этого удивляться, что в ответ на официальный запрос гитлеровцы в грубой форме заявили: Чехословакия относится к сфере германских интересов, и западным державам не следует вмешиваться.

К той же категории «обмолвок» можно отнести и неоднократно публично высказывавшееся Гендерсоном мнение, что «Англия хочет сохранить за собой море, европейский континент можно оставить Германии».

Нелегкая задача встала перед Гендерсоном летом 1939 г. В соответствии с разработанной в Лондоне тактикой предпринимавшиеся английским правительством шаги по организации «фронта мира» должны были создать у гитлеровцев впечатление, что Англия всерьез намерена противодействовать агрессии. К большому огорчению Чемберлена, в Берлине этому не верили. «…Лидеры нацистской партии, включая, разумеется, Риббентропа, – сообщал Гендерсон 4 мая 1939 г., ссылаясь на получаемую посольством информацию, – полагают, что Англия все еще не готова в конечном счете пойти на войну». Через несколько дней, 9 мая, Гендерсон получил от Галифакса указание: при подходящем случае желательно в присутствии Кейтеля заявить, что нападение Германии на Данциг повлечет за собой выступление Англии и Франции. Приняв поручение к исполнению, Гендерсон, как видно, мало надеялся на эффективность подобного шага. Он предложил более тонкий ход: как бы «по ошибке» вторично направить на его имя телеграмму, содержащую приведенное выше указание, использовав при этом шифр, который (как он знал) был известен гитлеровцам. Его совет был принят – 11 мая телеграмма вторично поступила в английское посольство в Берлине. Выждав несколько дней, Гендерсон решил «проверить удочки». Он посетил Вайцзекера и сделал ему предписанное в телеграмме заявление. Но германский дипломат, вопреки своему обыкновению, не записывал слов посла. Гендерсон получил, таким образом, основание сообщить в Лондон, что трюк с телеграммой удался.