Как бы то ни было, мое нынешнее состояние не располагает к тому, чтобы поминать старое. Здешний эскулап довел до моего сведения, что мне осталось недолго жить. Не скажу, чтобы мысль об этом особенно тревожила меня – я прожил содержательную жизнь, и на моем счету почти все наиболее приятственные грешки. Однако меня заботит судьба моего сотоварища. Мы провели вместе последние восемнадцать лет, делили радости и невзгоды. А потому не хотелось бы думать, что после моей кончины она останется в мире без единого друга, без мужчины, который присмотрел бы за ней. Намеренно говорю «мужчины», ибо она не ладит с представительницами собственного пола.

Основательно поразмыслив, я решил, что именно ты – как мой единственный здравствующий родственник – мог бы взять на себя эту обязанность. Что касается финансовой стороны, полагаю, это не станет для тебя таким уж непосильным бременем, поскольку, обратясь в Сити в торговый банк «Эмесер энд Твист» на Коттонуолл-стрит, 110, ты обнаружишь, что там на твое имя положены деньги в количестве 500 фунтов стерлингов. Прошу тебя использовать их на пропитание Рози, к коему она привычна.

Сцены на смертном одре всегда неприятны, а потому я немедленно направляю Рози к тебе, чтобы избавить ее от тягостного созерцания того, как я испускаю последний вздох. Так что фактически она должна прибыть почти одновременно с этим письмом.

Что бы ни говорил обо мне твой отец (вероятно, вполне справедливо), я совершаю хотя бы одно благое деяние за все мое отменно растленное бытие. Твой родитель, при всей его бесхарактерности, всегда был защитником горемык, оставшихся на свете без друзей, и мне остается только надеяться, что ты унаследовал эту черту. А потому прошу: позаботься о Рози. Моя болезнь явилась для нее большим потрясением, и я уповаю на то, что ты сумеешь утешить ее.

Искренне любящий тебя дядя

Эймос Руквисл

P.S.К сожалению, Рози – в какой-то мере по моей вине – небезразлична к тому, что твой отец (большой любитель избитых выражений) частенько называл «сатанинской влагой». Умоляю тебя следить за ее употреблением алкоголя, ибо неумеренность делает ее строптивой. Так ведь она, увы, не единичный случай.

Э.Р.»

Адриану казалось – весь мир окутался серой мглой и по спине вверх-вниз, наперекор закону тяготения, катилась струйка ледяной воды. Через тупое жужжание в ушах с трудом пробился голос миссис Дредж.

– Ну? – спросила она. – И что же вам пишут? «Видит Бог, – подумал Адриан, – вот уже чего я не

могу ей сказать».

– Это… это письмо… гм… от… э… одного из друзей моего отца, – начал он лихорадочно импровизировать. – Просто он подумал, что мне будет интересно узнать, что происходит там, в деревне.

– После десяти лет молчания? – фыркнула миссис Дредж. – Долго же он собирался!

– Да… да, долгонько, – ответил Адриан, пряча письмо в карман.

Однако миссис Дредж была не из тех людей, от кого можно отделаться кратким изложением. Собственное ее душераздирающее описание кончины мистера Дреджа обычно занимало не менее полутора часов, так что столь легковесный пересказ содержания письма на двух листах никак не мог ее удовлетворить.

– Ну, и как они там поживают? – осведомилась она.

– О, – сказал Адриан. – Все как будто здоровы, понимаете.

Миссис Дредж продолжала ждать, не сводя с него требовательных черных глаз.

– Кое-кто из тех, кого я знал, сочетался браком, – в отчаянии сочинял Адриан. – И у многих родились дети.

– Это вы о тех, – с надеждой вопросила миссис Дредж, – кто сочетался браком, или о других?

– О тех и о других, – ляпнул Адриан и тут же спохватился: – Нет-нет, конечно же о женатых. Как бы то ни было, все они прекрасно… э… прекрасно себя чувствуют, и я должен… гм… написать им и поздравить…

– Поздравить тех, кто сочетался браком? – Миссис Дредж во всем стремилась к полной ясности.

– Ну да, – ответил Адриан. – Их и тех, разумеется, у кого родились дети.

Миссис Дредж вздохнула. Она совсем не так представляла себе изложение тех или иных событий. Будь это ееписьмо, уж она-то сумела бы по капле заполнять пустоты, целую неделю потчевала бы Адриана новыми подробностями и рассуждениями.

– Ну что ж, – философически заключила она, поднимаясь на ноги, – будет вам чем занять свои вечера…

Адриан, у которого все кружилось в голове от невероятного послания дядюшки, поспешно затолкал в рот противные остатки черного пудинга, запил их чаем и встал из-за стола.

– Уже уходите? – удивилась миссис Дредж.

– Да, хочу по пути на работу зайти к мистеру Паклхэммеру.

– Только вы уж не проводите с нимслишком много времени, – строго произнесла миссис Дредж. – Общение с этим господином может дурно повлиять на такого честного, порядочного молодого человека, как вы.

– Да-да, пожалуй, вы правы, – кротко отозвался Адриан. Он числил мистера Паклхэммера в ряду своих самых близких друзей, однако не был расположен сейчас затевать спор по этому поводу.

– И не опаздывайте на ужин, – добавила миссис Дредж. – Я раздобыла отличный кусок трески.

«Не очень-то заманчивый повод для пунктуальности», – подумал Адриан, однако пообещал не опаздывать и поспешил выскользнуть из дома, пока миссис Дредж не изобрела новую тему для долгого разговора.

Мистер Паклхэммер, по профессии плотник и гробовщик, владел обширным лесным складом в полукилометре от дома миссис Дредж. Несколько лет назад Адриан впервые зашел туда, чтобы договориться о починке большого деревянного сундука. Они сразу прониклись взаимным расположением, которое со временем переросло в прочную дружбу. Адриан в силу природной робости трудно сходился с людьми, и мистер Паклхэммер стал для него чем-то вроде духовника. Вот и теперь ему не терпелось возможно скорее дойти до лесного склада и обсудить со своим другом письмо, грозящее разрушить самые основы его покойного налаженного бытия. Адриан не сомневался, что мистер Паклхэммер научит его, как поступить.

Торопливо шагая по тротуару, он говорил себе, что отец, похоже, был прав в своих оценках характера дядюшки Эймоса. Разве можно делать такое?Деньги – деньгами, ладно (что ни говори, щедрый жест), но разве можно вот так, ни с того ни с сего, навязывать ни в чем не повинному племяннику предающуюся пьянству леди неопределенного возраста? Это просто бесчеловечно. Тут Адриана поразила еще одна ужасная мысль, и он остановился так круто, что с его головы слетел котелок. Ему вспомнились слова отца о том, что дядюшка Эймос работал в цирках и на ярмарках. Вдруг эта Рози – акробатка или, еще хуже – одна из тех отчаянных прытких особ, что стоят в покрытом блестками трико на спине у скачущей лошади? Худо, когда тебе сажают на шею акробатку, но когда к тому же эта акробатка – пьяница, это уже слишком. И как только могего дядюшка так поступить с ним? И, подхватив с земли свой котелок, Адриан чуть не бегом ворвался на территорию склада мистера Паклхэммера.

Хозяин склада, коренастый коротыш с лицом добродушного бульдога, сидел на только что сколоченном гробе, заканчивая утреннюю трапезу, состоящую из доброй кружки пива и огромного бутерброда с сыром. В длинном ряду былых его подвигов было звание чемпиона по вольной борьбе и поднятию гирь. Непомерное увлечение спортом превратило его в сплошную гору мышц, так что теперь, хотя каждый мускул и каждая связка выступали узлами, словно воск на тающей свече, он с трудом передвигался по земле.

– Привет, парень, – поздоровался он с Адрианом, дружелюбно взмахнув рукой, сжимающей бутерброд. – Будешь завтракать со мной? Как насчет глотка пива?