Так началось пострижение в монахи, коим чинодействовал вдохновленный этим торжественным случаем оратор епископ Калиник.

Народ заполнил все подходы к храму с трёх сторон склона – берега реки Рашки, долины Дежевы и возвышенности Градины, откуда был виден весь Рас, и с восточной стороны – подножье и вершины Подстенья, этот величественный храм и тот наверху[2], он отовсюду имел возможность увидеть в небе два во многом необычных и невероятно белых голубя.

В самом монастыре монахи осторожно и с глубоким уважением, с каким помогают самому дорогому человеку, подняли Неманю с каменного пола, на котором он стоял на коленях, поддерживая его под руки.

Правитель, на голову выше всех вокруг себя, вошёл в алтарь и, обойдя троекратно освящённое пространство, опустил голову, а епископ и монахи вместо одеяния правителя надели на него мантию.

С того мгновения он больше не был Неманей, по крайней мере таким, каким его знали, не был больше Великим жупаном. С того мгновения этот известный, но совсем уже другой человек, стоящий перед ними, был всего лишь монах Симеон.

Точно так же и с достоинством державшаяся стройная женщина среднего роста с сохранившейся благородной красотой, как только она, подобно супругу, обошла пространство, но уже перед алтарём, и облачилась в монашеские одежды, не была больше правительницей Анной. Она стала монахиней Анастасией.

Лишь несколько мгновений тому назад могущественный правитель и его жена – теперь стоят с опущенной головой пред епископом Калиником. Он ножницами отстриг им по пряди волос и осенил крестом во имя Отца, и Сына и Святого Духа, а отрезанные пряди, как святые реликвии, с почтением передал двум монахам, чтобы они опустили их в воск. А затем их, как брата и сестру перед Богом и монахами, поцеловал и впервые вслух назвал их монашескими именами, «брате Симеоне и сестро Анастасия».

В церкви послышалось необыкновенное пение, которое исходило не от монахов и священников, но будто звучало откуда-то издалека, и подобно дивным волнам выходило за стены храма и дополняло звон колоколов, который был слышен по всей долине Раса. Это пение, которое можно сравнить лишь с ангельским хором, услышали и с удивлением к нему прислушивались все присутствующие. И те, кто стоял у церкви, и те, кто был в долинах, и мужчины, и женщины, и дети, которые заняли места на холмах вокруг Джурджевых Столпов, поближе к поселению Раса и городскому рынку, который в этот день был совершенно пуст. Они ещё более удивились, когда увидели, как пара голубей влетела в церковь в одно, а вылетела в другое окно.

«Отче, как это возможно? Ведь в церкви все окна закрыты?» – удивленный увиденным, спросил мальчик своего растерянного родителя.

Ответа он не получил, но заметил в глазах отца две слезы и увидел, как тот крестится, поэтому и сам осенил себя крестным знамением.

Затем настало мгновение, когда монах Симеон выпрямился, направил свой знакомый всем решительный взгляд на ворота и шепнул монахине Анастасии:

«Я только хочу сказать несколько слов нашему народу, в надежде, что он останется честен и верен Богу».

«Скажи, скажи, брате мой в Иисусе Христе», – тихо ответила ему Анастасия, и они вместе вышли к народу.

Когда они появились в дверях храма, собравшиеся замолчали, а вокруг храма наступило странное спокойствие. Ветер, который легонько дул по ближним лесам, затих, воды рек Дежевской, Рашки, Людской, Вапы и Доловской замедлили своё течение. Лишь некий незнакомый и никогда ранее не виданный свет с неба блаженно омывал лица собравшихся и отражался на каменных стенах храма.

До этого дня всё выглядело совсем по-другому. И люди, и пространство. До сих пор всегда при появлении правителя и правительницы все вставали на колени. Сегодня все молчали, но в этом молчании было больше восторженного коленопреклонения, чем когда бы то ни было ранее. И слов мудрых, больше всех, до сих пор высказанных. Все это сознавали.

Ясным, полным теплоты, озарённым взглядом Симеон посмотрел на собравшихся и с торжественной радостью произнёс:

«Спасибо вам, что вы таким образом меня встречаете и провожаете в путь, к которому я готовился и молил Господа помочь мне в этом. Желаю вам быть дружными и помнить, что без Того, Кто всех нас создал и Кто принимает решение о каждой нашей жизни, мы ни в чём не добьёмся успеха. Молитесь Ему так часто, как сможете, а я вот иду, чтобы за себя и за всех вас непрестанно молиться. Этим путём идёт и доныне ваша госпожа, теперь сестра всех нас, моя и ваша дорогая Анна, которая в монашестве получила имя Анастасия, а я стал Симеоном. Так что я и дальше буду воином, но под властью Высшего Правителя, Царя царей, Которому прошу и вас покоряться. Уважайте и ваших земных правителей. Вот вам Стефан, и пусть он будет вашим предводителем, но и вы должны направлять его к справедливости и добру».

Эти речи Немани сопровождались молчанием. Только монахиня Анастасия громко ему прошептала:

«Это величественное одобрение народа, брате Симеоне».

Он смиренно опустил взор и остановил его на краях своей мантии, будучи и сам уверен в этом.

Только когда они сошли по ступенькам, выйдя из церкви, собравшиеся начали подавать голоса и проявлять своё расположение – и восклицаниями, и слезами, а больше всего рыданиями. И эта необычайная торжественность, с радостью и грустью пополам, продлилась ещё некоторое время, a затем народ, собравшийся на окружающих возвышенностях и в долинах рек, потихоньку разошёлся, тогда как вечер, подобно линялой монашеской мантии, опускался на помятую траву.

С двумя новыми монахами остались сын Стефан, новый Великий жупан, дочери, епископ, священники и монахи. Было тут и много князей Немани, воевод и чиновников, которые долго служили при дворе, а также были те, кто прибыл из пограничных стран, чтобы во всём этом лично убедиться и поприветствовать новых монаха и монахиню.

На предложение одной из дочерей, чтобы воинская свита сопроводила её до монастыря в Топлице, где её ждал остаток монашеской жизни, Анастасия мягко улыбнулась и сказала:

«Нет, доченька, мы с сестрой Феодорой пойдём пешком, так полагается и прилично и ей, и мне как монахиням». Новый господин Рашской области жупан Стефан рукой отёр слёзы и, умоляя, прошептал:

«Не надо, мати. Это бы и меня беспокоило, и, конечно же, и отца. Разве твой и отчий ход от дворца сюда не был слишком утомителен? Вот погляди, на возвышенностях белеют каменные стены нашего дворца, от которого вы до этого храма пришли пешком. Поэтому прошу тебя послушаться меня, чтобы я вас двоих сопровождал и отвёз в монастырь в Топлице. Путь до Белой Церкви слишком далёк для ваших лет. Копаоник – высокая гора, на ней много диких зверей, в отдельных местах леса так густы, что там нет ни поселений, ни людей. А путешествие может продлиться дни и ночи».

Анастасия подняла руку и погладила его по лицу:

«Так надо, сыне Стефане. Когда я решила стать монахиней, я хотела испытать искушения, чтобы стать хотя бы малой жертвой во славу Великого Господа и Спаса нашего».

Услышав это, Неманя широко раскрыл глаза и взглядом, полным благодарности, взглянул на её лицо. Затем перекрестился и сказал:

«Если ты так решила, пусть так и будет. Бог тебе в помощь».

И Анна ему в знак одобрения ответила благодарным взглядом. Отец и сын взглянули друг на друга, и оба молча кивнули.

Новый жупан, Стефан, выступил вперёд и поцеловал руку отцу и матери, затем медленным шагом вернулся на своё место и встал слева от них, в нескольких шагах от епископа.

В этот момент внимание их привлекло то, что происходило на небе, и все взглянули наверх. Два сияющих голубя летели к ним в стремительном падении. И когда казалось, что они разобьются у их ног, остановились, облетели правильным кругом вокруг головы Стефана, а затем устремились ввысь. Когда они оказались на месте, на котором останавливается в полдень Солнце, они разделились. Один улетел к лесу и монастырю Студеница, а другой – к Копаонику.