В христианской динамике пол и противопол сначала борют друг друга, а потом уничтожают. Наступает небытие пола в религии, половое безбожие, может быть, корень всех остальных безбожий, личных и общественных.

«Знаменитый вопрос одного из героев романа Чернышевского «Что делать?» касательно верности в супружестве: да почему не дать приятелю покурить из своей трубочки? – в сущности, так и остался без ответа» (В. Розанов).

Это ниже зверства, – ведь и самец ревнует; это бездушный автоматизм пола. Тут «средоточие ада» выходит на поверхность земли, бездна становится плоскостью. И насколько это ужаснее всех половых ужасов! Адские огни их – ничто перед этою холодною мерзостью.

«Дух вынут, и умершее тело пола заражает зловонием своего разложения цивилизацию». «Я думаю, не можно ли эту цивилизацию послать к черту на рога, как несомненно от черта она и происходит» (В. Розанов. Люди лунного света, 268).

Нет, не от черта, или не только от черта и не только от людей. Тут силы небесные колеблются; ось мира сдвигается, солнце поворачивается от лета к зиме; как предсказано: «В конце мира охладеет любовь». Любовь охладела – обледенела земля; наступила полярная ночь, ледниковый период пола.

Солнце Завета Отчего есть обрезанный, освященный Божьей печатью запечатленный пол. Ибо что такое «обрезание»?

«И взял Моисей жену свою (Сепфору) и сыновей своих, посадил их на осла и отправился в землю Египетскую… Дорогою, на ночлеге, случилось, что встретил его Господь и хотел умертвить его. Тогда Сепфора, взявши нож, обрезала крайнюю плоть сына своего и, бросив к ногам его, сказала: ты жених крови у меня. И отошел от него Господь. Тогда сказала она: жених крови – по обрезанию» (Исх. IV, 20–26).

Обрезание есть жениховство человека Богу, кровное, плотское. Завет брачный, брачный союз, половое совокупление человека с Богом. Это странно и страшно. И как об этом говорить нашими проклятыми словами, бесстыдно-дикими или анатомически-трупными? Тут, в самом деле, «язык прилипает к гортани, и бумага под чернилами горит, тлеет, проваливается» (В. Розанов).

Но разве менее страшно и странно Боговкушение, питание человека Телом и Кровью Бога? «Какие странные слова! Кто может это слышать?» – ужаснулись ученики Его, когда услыхали об этом впервые.

Кольцо обрезания – кольцо обручальное. «В обрезании устанавливалось вечное и невольное созерцание Бога, как бы через кольцо здесь срезанное» (В. Розанов. В мире неясн., 124). «Крайняя плоть», самая огненная точка плоти, пол, посвящается Богу. Кольцом обрезания плоть мира к Богу возносится.

Звенья цепи – кольца обрезания, все равно, плотского или духовного, не только в Израиле, но и во всей языческой, Отчей древности.

Обрезание нашел Моисей на пути в Египет. Египет – первоисточник пола освященного.

«Финикийцы и сирийцы, живущие в Палестине (т. е. Израиль), сами сказывают, что обрезанию научились они у египтян», – сообщает Геродот (II, 104).

На одной шифровой дощечке (палитре) прэтинитской, додинастической древности (V–VI тысячелетия), воины из полудикого племени северо-восточной Африки, враги Египта, уже обрезаны. А у самих египтян существовало обрезание еще с каменного века. Вот почему и Сепфора употребляет не новый, железный (железо – начало войны – от Сэта и Каина, братоубийц), а древний, мирный, каменный нож.

В том же каменном веке египтяне хоронят мертвецов в согнутом положении утробных младенцев, чтобы легче им было рождаться в тот мир – воскресать. Так первая мысль Египта о воскресении соединена с мыслью о поле, и уже никогда эти две мысли здесь, в Египте, не разлучатся.

Однажды фиванец Памилий услышал из глубины святилища Амонова таинственный голос: «Возвести людям рождество Озириса, великого царя, спасителя мира» (Plut. Isid. et Osir.). В память этого благовещения, по всему Египту, установлено празднество «памилий», фаллофорий, торжественных ношений фалла Озирисова.

Геродот повествует о них: «Египтяне, вместо фалла, делают человеческое изображение вышиною в локоть, приводимое в движение бечевою. Жены носят их по городам и селам; мужской член у этих изображений не меньше всего остального тела… Впереди идет флейтщик, и жены следуют за ним, воспевая Вакху (Озирису). А почему эти изображения имеют член столь великий и почему жены приводят в движение только этот член, о том есть у них святое слово, λόγος ƒερός; но мне не должно его открывать» (II, 48).

Плутарх объясняет: «Озирис итифаллический (с поднятым фаллом) знаменует плодородие» (Isid. et Osir., 51). Современные ученые этому поверили и в египетской религии фалла не увидели ничего, кроме полового натурализма, грубого и плоского. Сведение религиозной глубины к плоскости свойственно современным ученым. Но ведь связь пола с деторождением столь очевидна, что тут ни скрывать, ни открывать нечего; о чем же тогда «святое слово» Геродота?

И, наконец, деторождение относится не к смерти, а к жизни. Почему же все боги Египта в изображениях итифаллических – только мертвые?

Вот Озирис, выходящий из гроба, по рукам и ногам обвитый пеленами смертными, с поднятым фаллом, прорывающим эти пелены, как бы итифаллический Лазарь. Что это значит? Как могли дойти египтяне, «самые благочестивые» и «самые здоровые» люди в мире, по Геродоту, до такого противоестественного и кощунственного образа?

Когда христианские копты-монахи увидели итифаллического Озириса на стенах гробов и святилищ, то кинулись с отвращением и ужасом соскабливать, разбивать молотками, уничтожать «сей гнусный член», «средоточие ада». Адом сделалось для них египетское небо; земля опрокинулась. Но как ни противоположны эти два полюса, само ощущение на том и на другом одинаково – половое ощущение трансцендентного.

Тут-то и начинается ƒερος λόγος, «святое слово» Египта о поле.

«Пол выходит из границ естества; он вне-естествен и сверхестествен… Это пропасть, уходящая в антипод бытия… образ того света, здесь и единственно здесь, выглянувший в наш свет» (В. Розанов. Ibid., 110).

В сплошной стене, отделяющей тот мир от этого, пол есть единственное окно, открытое место: сам Бог открыл его в плоти Адама и опять «закрыл плотью», но уже иною, более прозрачною, как бы стеклом в окне. Через это-то стекло мы и заглядываем из этого мира в тот.

Пол – единственное кровно-телесное «касание мирам иным».

Половая жажда есть жажда познания, любопытство к трансцендентному.

Адам вкусил от древа познания, древа смерти – «познал» Еву и умер. Так и мы познаем в любви смерть; в восторгах любви умираем заживо, уходим «туда», на краткий миг, и опять «сюда» возвращаемся. Но, чтобы вернуться, надо забыть то, что мы видели там.

Мы забываем окончательно; египтяне смутно помнят.

Смерть сквозь пол, пол сквозь смерть – вот богоощущение, богопознание Египта глубочайшее и наиболее противоположное нашему.

«Будут два одна плоть» – будут, но еще не суть в любви рождающей, смертной, ибо умирает все, что рождается; будут – в любви бессмертной, воскрешающей.

Нет, не «плодородие», не рождение и смерть знаменует фалл Озириса, а воскресение.

«Вы, боги, из фалла исшедшие, руки мне ваши подайте!» – молит мертвец, восстающий из гроба (Кн. Мертв., 18). Боги изошли из крови фалла первичного бога Атума, себя самого оскопившего, потому что для Египта бессознательно не только пол, но и противопол в Боге: тут уже смутно предчувствуется соединение Отца с Сыном.