— Не получишь от легенды по морде? — не сдержалась Вайолет. — Билли, окстись, он воин! Воин! Пусть даже не брал меча в руки… страшно сказать, сколько, но воин всё равно!
— Он эльф! — припечатал Билли. — Эльф, а не мужлан из стражи! Заметила, все легенды о сыновьях Феанора прославляют их воинскую доблесть? Ну или подлость, кому как? Заметила наверняка! Ты же читаешь подружкины книжки! Кого сразили в боях, сколько сражений выиграли… А я хочу показать другую сторону Макалаурэ! Показать его долгое, тягучее, горькое, как морская соль, одиночество! Показать певца, равного которому не было в Валиноре! Видящего прекрасное во всём! От луча звезды до удара меча…
Вайолет вздохнула. Перебивать она не любила, но как иначе было пробиться через трескотню приятеля?
— Так сочини, как ты встретил Маглора и говорил с ним, ничего же не мешает. Дескать шёл, увидел, а он тебе рассказал… Ну вот как ты докажешь народу, что взаправду его видел и говорил с ним? Никак! Не даст же он тебе прядь волос, чтобы все поверили, убедились! Придумай сам красивое, как он тебе о море рассказывал к примеру, о чаячьих криках, о звёздах в небе, — Вайолет остановилась перевести дыхание; способностью Билли бежать и при этом трещать сорокой она не обладала. — Или там… не знаю, «он никого не ждал с тех пор, как на погибель»… или там «на луче звезды дар спустился с высоты». Ты ж не дурак, нешто красиво не расскажешь? Как раз и свет, и душа, это самое, творца. И жизнь, какая уж была.
Билли, тоже остановившись, в очередной раз закатил глаза, будто не со своей ровесницей говорил, а с девчонкой неразумной, только бросившей в куклы играть.
— Вайолет, эльфы не люди, понимаешь? Они всё видят иначе! Отлично от нас! Говорил я с отцом Эмералд, который, по твоим же словам, с эльфами дело имеет. Даже он их меряет по людской мерке! Не чувствует их! Эльф, видишь ли, колечко взял потому, что камень там богатый! Зачем эльфу человеческая жажда роскоши? Может, в том камне отразилось что-то близкое его душе. Так нам и не понять этого. И я только о камнях говорю, о ремесле. Не об искусстве и стремлении души эльфа. Не о видении эльфом прекрасного! Разумеется, я так красиво, как величайший менестрель среди эльдар, не скажу и не спою. Дара нет. Не поверят мне.
Вайолет хотела было сказать, что взгляд эльфа обойти — дело плёвое, надо только вставить в рассказ слова о прекрасных речах, которые языком человека и не передать, такие они прекрасные да неслыханные до той встречи, но передумала: Билли всё равно не услышит, а до хутора они уже почти дошли, как раз дымок из печки над деревьями показался.
========== Хоббичье гостеприимство ==========
— Мам, опять припёрся, — хихикнула Дейзи, кивая в окно. — Ну огромина этот лохматый, о котором говорила. Чего ему неймётся-то?
— Папке своему спасибо скажи, — вздохнула Примула Мохнопят, вытирая руки о передник. — Вот понесла его нелёгкая с огроминами дело иметь же, отселиться из Шира решил! И ты хороша, понесло в жены к его помощничку непутёвому пойти! Так бы как сёстры твои жила в Шире и горя бы не знала! За тебя сам Том Тук сватался, а ты… ох, вся в меня! Пирожки папка твой печёт вкусные, огромины хвалят! Пиво наливает, сидр! Вот на огромин теперь каждый день и смотри с его сидром и пирожками!
— Так этот-то не за пирожками, — заметила Дейзи, отходя от окна и возвращаясь к супу. — Зачем-то ему гость наш понадобился, судя по разговорам, — и поняв, что сболтнула лишку, прикусила язык.
Но Примула Мохнопят так просто не сдавалась, хотя, чтобы дочка заговорила, ей всего-то и нужно было взять большую поварёшку в руки, да выразительно помешать суп.
— Он третьего дня приходил крайний раз, пирог брал с грибами, фирменный наш, как и до того, — нехотя заговорила Дейзи. — Ты тогда в Шире гостила как раз. А он… отошёл он, вот. Этот огромина его видел небось, спросил, не эльф ли у нас живёт. Я и говорю, эльф, правда. Взаправдашний. Народ же думает, все отплыли! А тут эльф!
— Значит, кому-то из остолопов наших придётся поварёшкой прописать, — многозначительно протянула Примула. — Хоть твоему мужу, хоть моему. Ох и болтуны, и они, и ты, дочура любимая к ним, пустомеля бестолковая. Прихвастнула первому дуралею, а тот и рад! И чего сделал-то, от радости в пляс пустился?
— А ничего, взял пирог свой и ушёл, откланялся ещё так, с вывертом, — припомнила Дейзи. — Мам, а что такого-то? Ну сказала я ему, эльф у нас гостит, не видно ж разве, не хоббит вышел из дома, по росту-то? И что не огромина видно, стать вон какая.
— А вот что-то и есть, — вздохнула Примула. — Не забыла небось, как он у нас появился. А этот-то огромина маячит, по твоим словам…
— Он сюда ходил почитай каждый день, — задумчиво протянула Дейзи, — как ты в Шир уехала, как вернулась — рядом бродил, не заходил, я думала замечает, как до нас добраться, чтобы сказать кому. Пироги тем более не каждый день покупал, так огромины делают иногда, ходят и смотрят, потом всей семьёй являются. А спрашивал он об эльфе единственный раз, я и значения не придала. Так-то пусть шатается, подумаешь, пироги наши многим огроминам по вкусу!
— Мало тебя в детстве драли, — ещё раз вздохнула Примула. — Я уж язык стесала, повторяя вам, молчать тут надо, молчать! Ох не нравится этот огромина мне. Не за делом сюда приходит. И не пироги ему нужны, а гость наш, едва ты не одна осталась, сразу мелькать прекратил, видишь? Знает небось, что меня так просто не обойти. Не по душе он мне, хоть и огромина простой, — и Примула, замолчав, вернулась к супу, оставив Дейзи изнывать от любопытства.
Примула Мохнопят всю жизнь старалась держать мысли при себе. Хоббиты не слишком жаловали выскочек, даже достопочтенного Сэмуайза Гэмджи они почитали только как лучшего садовника за всю историю Шира, не придавая значения его подвигам в путешествии. Но Примула молчала не потому, что насмешек боялась или непонимания. Не считала она, что мысли её какие-то из ряда вон. Мало ли юных хоббитов грезят и от труда не отвлекаются, тот же Сэмуайз Гэмджи например. Потаскало его по миру, а почитают его в Шире как замечательного садовника и, разумеется, почтенного мэра, не думая об его путешествиях как о чём-то, имеющем важность. Подумаешь, мол, молодой был, глупый, всё равно домой вернулся, как разум прояснился. Какое хоббитам дело, какие чудеса в дальних странах с ним происходили? Главное — Шир обустроил, ну и хорошо, почаще бы такие хоббиты рождались. Точно так хоббиты относились и к достопочтенным Мериадоку Брэндибэку и к Перегрину Туку. Саму Примулу, бывшую в дальнем родстве с мистером Гэмджи, страсть как влекли загадки земель за границами Шира. Не все же огромины, люди значится, живут как в Бри, где-то моря есть, горы, и огненные, и обледенелые. И пустыни есть, где ни травиночки не растёт, даже колючек там, кажись, почти нет, если рассказам верить. Покидать родной край Примула, конечно, не собиралась, ей было хорошо и здесь. Всё знакомо, всё понятно. А красота-то какая, что лучше быть может? И не считала она, будто хватит ей разума понять мир там, за границей Шира, и ни к чему Примуле то было. И страстью к наукам она не отличалась, с детства ей больше нравилось копаться в огороде и хлопотать у печки, чем сгибаться над заумными книжками. Авантюры Примула тоже не любила, а вот рассказы дядюшки Сэмуайза о путешествиях и дальних землях ей нравились. И старые-старые легенды, которые тот рассказывал. Копаться в книжках Примула тоже любила под настроение, когда за окном дождь и работы нет, но слушать рассказы дядюшки она всё равно любила больше. Особливо Примула почему-то любила грустную историю эльфов, воспитавших лорда Элронда и его брата, который с чего-то выбрал жизнь людей. Примула этот выбор не понимала до сих пор и, сказать по правде, понимать не хотела. К чему ей это? Дело прошлое и не для ума простой хоббитянки. А вот историю эльфов, у которых лорд Элронд рос, Примула вскорости и сама пересказать могла, дядюшка Сэмуайз даже шутил, что она этих братьев узнала бы, окажись они с ней рядом. Дошутился никак.
