Мужчина сощурился, рассматривая красную от смущения и досады Алену. Кого-то она ему напоминала. Вот такая заполошная, без специально наведенного лоска, с торчащими из забранных волос японскими шпильками, только нос по-прежнему стремился вверх, как бы низко ни пала его обладательница.

– Не льстите себе, у вас мания преследования, – пробурчала Алена, с неохотой опираясь на руку нависающего над ней мужчины.

– Разовьется тут, – хмыкнул он и ехидно добавил: – А это ваш фирменный трюк – разить жертву собственным телом? К чему мне готовиться в следующий раз?

– Веселитесь-веселитесь, это очень благородно. И, безусловно, вас красит.

Пререкаясь, Алена невзначай развернула Костю спиной к бару, сама продолжая краем глаза следить за воркующей подругой.

Чего это Афинская брюнету на ушко нашептывает? Ого-го, и где у него ладонь? Нормально, вообще?! Пока Алену тут с песком смешивают, эти два негодяя, кажется, неплохо проводят время.

– Готовьтесь к чему хотите, мне нет до вас дела, – огрызнулась вконец рассвирепевшая девушка.

Рыжий поганец нагло рассмеялся, после чего состроил надменное лицо и доверительно сообщил:

– Я гналась за вами три дня и три ночи, угробила пару лошадей и все ради того, чтобы сказать, как вы мне безразличны!

Алена задохнулась от возмущения, в глазах Кости черти отплясывали канкан. Именно его, так как помимо убийственного веселья, там еще и море непристойных полунамеков скрывалось. Без тени смущения мужчина разглядывал ее, лишь частично прикрытую легкомысленным бикини цвета зависти канарейки. И то, что он видел, нравилось Косте гораздо больше невнятного сарафана а-ля «прощай фигура».

– Константин, если не ошибаюсь?..

– Не ошибаетесь, – охотно подтвердил он. – Внемлю каждому вашему слову, Алена.

Ишь ты, тоже имя запомнил.

Тут к дикому ликованию Алены Женя отлипла от друга рыжей язвы и, о чудо, заметила страдания подруги. Та поспешила состроить зверскую моську, вызвав недоумение у Кости. Алена убедилась, что Женя покинула место преступления, и с легким сердцем пожелала:

– Шли бы вы дальше, Константин. Не загораживали мне солнце.

– Да я и шел, а тут вы полежать на пути изволили. Mi scuso[1], не сразу определил, что это такой оригинальный способ принятия солнечных ванн. Buona giornata![2] – И он, не оборачиваясь, продолжил путь.

Алена некоторое время провожала его задумчивым взглядом, пока не осознала, что пялится на крепкую задницу в цветочек.

Все же хорош, как дьявол.

Она бы не прочь еще разочек впиться в него ногтями, чтоб не выделывался. Итальяшка хренов, что за позерство? Столь самовлюбленных типов Алена еще отродясь не встречала. Девушка тряхнула головой: пожалуй, не помешает освежиться.

О, синее-синее море – спасение для заблудшей души.

– Надо отдать должное этому захолустью, – сыто щурясь, откинулся на спинку стула Костя, – кормят здесь отлично. Конечно, не средиземноморская кухня, но весьма недурственно.

– Давно ли ты, буржуйская морда, яишенку на «Лысьве» в общаге жарил и макаронами ее обрамлял?

Костя скривился.

– И слава богу, что давно.

– Ай брось, в студенческой романтике имелись свои прелести, – мечтательно закатил глаза Стас.

– Романтике, а не голодовке.

– На сытый желудок на подвиги не потянет.

– К черту подвиги! Даешь приличные условия для труда и мыслительной деятельности.

Стас рассмеялся:

– Все относительно, мой друг. А художник должен быть голодным! Или забыл?

– О нет, это высечено у меня на подкорке еще со времен «Мухи», – пожаловался Костя. – Но хватит о грустном, я всего лишь выразил респект повару.

– Так ты прям ему и скажи, творцу будет приятно. Классный мужик, кстати, вон стоит улыбается.

Костя машинально посмотрел в сторону, куда кивнул друг. Рядом с фруктовой горой, служащей венцом творения искусства карвинга, сверкал зубами невысокий турок в белоснежной форме. Он кивал на приветствия и благодарности отдыхающих и на ломаном русском советовал попробовать «борщ». Было очевидно: он в своей стихии и искренне рад, что народ доволен его готовкой.

– Офигеть. Когда с поваром-то познакомиться успел?

– Да чего с ним знакомиться, смотри он сам всем рад. Я ж говорю: отличный парень, Атиллой зовут. Прикинь, он в Киеве чего-то там заканчивал, фанатеет по славянской кухне. В несезон уезжает туда и в каком-то модном ресторане работает. Общительный, приветливый. Так что, если хочешь сказать спасибо, дерзай.

– Скажу при случае. Как там, «тешеккюр эдерим»?[3]

– Он тебя и на русском поймет.

Костя фыркнул:

– Неважно, если уж благодарить, то показать уважение. Пара дежурных фраз на турецком – не велика сложность.

– В принципе, верно, – не стал спорить Стас, высматривая среди столов яркую шатенку с пляжа. Неужели Женя пропустит ужин? Или они разминулись?

– Кого ищешь? Новую жертву для любовных утех? – подколол Лисовский.

– Че ты из меня маньяка делаешь? – вздохнул Стас, не отыскав интересующих его девушек. – Еще поспорь, что с девчонками не веселее.

– Смотря какими, – Костя вспомнил пыхтящую, как злобный ежик, Алену. Интересно, она всегда жизнью недовольна или это исключительно ему так свезло?

– Любыми, просто нужно уметь их готовить.

Костя насмешливо оглядел самодовольно ухмыляющегося Зимина. Возразить было сложно: в присутствии друга даже закоренелые стервы становились шелковыми. М-м-магия, не иначе. Но все же из духа противоречия съязвил:

– Расскажи это Ирочке, как бишь ее, без пяти минут Зиминой.

Стас лыбиться перестал и прикинулся одной из самых печальных статуй кладбища Стальено.

– То был реально клинический случай, – скорбно произнес он. – И хватит уже ее вспоминать. Теперь мечта всей ее жизни осуществилась: Ира вышла замуж и наконец успокоилась.

– Но крови она тебе попила знатно, – вполне искренне посочувствовал Костя.

– А тебе обязательно вспоминать гадости, когда моя душа готова воспарить к небесам?

– Можно подумать, когда тебе плохо, у гадостей загорится зеленый свет, – хмыкнул Костя. – Ладно, забей. Погнали прогуляемся по вечерним улочкам, посмотрим что тут вообще есть интересного.

– Боюсь, для твоего взыскательного вкуса – ничего. Это не Европа.

– Твоими стараниями, – пробурчал Лисовский. – Я еще не забыл, где мы. Да хоть просто пройтись по набережной, подышать бризом и то вперед. Если свезет найти какую-нибудь забегаловку с живой музыкой, осядем там. Ну что я рассказываю? Или у тебя планы?

Планы у Стаса имелись, но делиться ими он пока не спешил. Тем более и сам точно не был уверен, что им суждено сбыться. В любом случае торчать в номере он не собирался, так что предложение Лиса вполне годилось для немедленного воплощения в жизнь.

– За что ты меня ненавидишь? – У ног воительницы сидел побежденный враг. Побежденный, но не покоренный.

Жгучее пламя волос струилось по плечам и груди, скрывая глубокие порезы. Кровь медленно смешивалась с золотыми прядями, придавая им цвет ржавчины. На губах мужчины играла насмешливая, с оттенком превосходства улыбка. Даже сейчас, у ее ног, он продолжал вызывать в душе Риайи чувство ярости.

– Ненависть? Ты слишком себя ценишь, – надменно обронила она, щекоча острием меча ямочку у основания шеи Сиана. – Ты вызываешь во мне только жалость.

– Я так не думаю. – Взгляд мужчины ожег… страстью?

Рука Риайи дрогнула и по обнаженной груди Сиана пролегла тончайшая алая нить.

– Не надейся, что я прощу тебе все то зло, что ты причинил, – упрямо произнесла воительница, хотя сердце шептало о милосердии.

– Надежда? – Сиан горько усмехнулся. – Я давно не верю, что ты способна хоть что-то понять. Оглянись назад, ты зациклилась на гордыне и попранном тщеславии. Уже давно стерлась грань, разделяющая добро и зло, за твоей спиной тьмы не меньше.