. - Будь у меня не одна, а тысяча жизней, я, не колеблясь, пожертвовала бы ими ради вас, царевна, - сказала служанка, приложив руки к сердцу и слегка поклонившись.

Сараймульк-ханум доверительно обняла служанку за плечи и зашептала на ухо:

- Наш господин, кажется, замыслил что-то недоброе. Он хочет погубить своего друга и родственника - Тимурбека. Ты, вероятно, знаешь, что когда-то Тимурбек захватил крепость Карши, а эмир Хусайн отобрал у него этот город. И вот, якобы для того, чтобы договориться мирно, он на днях пригласил Тимурбека на встречу в одно укромное место. По замыслу хана, Тимурбек должен приехать туда в сопровождении только своей свиты. Эмир же отправится туда с воинами, и они перебьют всех. Ночью эмир Хусайн проговорился во сне. Теперь мы должны сделать доброе дело...

- Но чем же мы можем помочь? - простодушно спросила служанка.

- Если мы с умом возьмемся за дело, спасем от неминуемой гибели мужественного рыцаря, - взволнованно произнесла царевна, доставая из рукава шелковый платочек. - Среди богатырей, охраняющих замок, есть и ваши земляки. Вы тайно договоритесь с одним из них, чтобы он доставил письмо, спрятанное в этом платке, предводителю войск эмира Хусайна - Шер Бахраму. А Шер Бахрам доставит его Тимурбеку. Если последний вовремя получит известие о замышляемой подлости, он во веки веков не забудет тех, кому обязан жизнью.

Служанка поняла: настал, наконец, час, когда она, действительно, может "пожертвовать не одной, а тысячью жизней во имя царевны". Взяв из рук царевны алый платок, благоухающий амброй, она спрятала его в потайной карман.

- В добрый путь! - сказала царевна, и тревога сжала ей сердце.

- Счастливо оставаться, моя госпожа! - улыбнулась служанка и удалилась.

Царевна тоже покинула зеленую беседку и направилась в покои. Заперев дверь спальни, она упала лицом в подушку на своем роскошном ложе. Душа ее была невыразимо смятена: она удивлялась себе и никак не могла понять - что толкнуло ее на этот шаг... Разумом царевна осуждала себя, а сердце властно требовало предотвратив задуманное Хусайном. Муж ее - чернобровый, черноглазый- таджик с мужественным лицом был настоящим воином, дальновидным полководцем. В военной смекалке и хитрости он не уступал Тимуру, а в управлении государством был более жестоким. Его жестокость уже не знала предела: не доверяя главному судье, Хусайн сам вершил суд, был неумолим в судебных разбирательствах... Он не терпел пререканий, не допускал сомнений в правильности вынесенных им приговоров. Соблюдая сарбадарские традиции, хан одевался просто и скромно, однако ж выглядел грозно. Суд он вершил с железной палицей в руках, и, если кто-либо давал неверные показания, заговаривался, плутовал, царь бил его этой палицей. Одни считали его хитрым, завистливым, коварным, другие превозносили до небес его достоинства.

Любил ли он Сараймульк-ханум? Трудно сказать. Эмир никогда об этом не говорил ни ей, ни кому иному. Хусайн почти всегда был в походах, во дворце появлялся редко, и весь отдался ратным подвигам. Он снискал воинскую славу, но было в нем что-то пугающее, отталкивавшее царевну. Она знала, что его душу одолевала жажда власти, власти над всем миром, и оттого походы и битвы были ему милее дворцовых утех.

Как ни пыталась царевна заснуть, беспокойные мысли, сменяя одна другую, обуревали ее, лишали сна. Долго она лежала забывшись, закрыв глаза. И увидела сон.

Конь ее споткнулся, она упала с него и полетела в страшную бездну. А там кишмя кишели, сверкая чешуей, ярко-красные, светло-желтые, зеленые змеи. От страха зашлось сердце, пыталась закричать не могла. И все падала и падала на кишащий клубок змей. В это мгновение из-за облака вылетел всадник на белом коне и подхватил царевну сильными могучими руками. И похож был этот всадник на Тимура. А за ним, тоже выскочив из-за облака, гнался другой всадник, похожий на эмира Хусайна. Беглецы приближались к солнцу. Сараймульк-ханум изо всех сил прижималась к могучей груди всадника. А конь нес их все выше и выше. И от солнечных лучей становилось все жарче и светлее...

Пока царевна плыла в дивном сне, в Шахрисабзе, в саду Занжирсарая, у мраморного хауза Тимурбек играл в шахматы со своим славным соратником эмиром Джаку. Полководец Джаку был неразговорчивым, из тех, кто семь раз отмерит, а уже потом отрежет.

Вот и сейчас, не отрывая глаз от доски, он обдумывал очередной ход. В шахматах и шах и нищий равны, и потому каждый стремился выиграть партию. Эмир Джаку придумал уловку и двинул ладью в неприятельский стан. Тимурбек, зная, как хитер Джаку в шахматах, быстро прикинул, что кроется за этим подвохом, и, сделав вид, что попался на уловку, ответил ходом ферзя.

В это время к играющим подошел высокий, могучего сложения привратник и сообщил, что прибыло посольство из Балха.

- Продолжим на рассвете, - нехотя отвлекаясь от игры, предложил Тимурбек и, подозвав вооруженного нукера, приказал никого не подпускать к шахматам, чтобы не нарушить позицию.

Воздав благодарственную молитву аллаху, все встали с мест и перешли в роскошную, специально оборудованную для приема послов комнату. Окруженный свитой, Тимурбек расположился на троне. Он оглядел всех присутствующих и приказал впустить послов.

Первым вошел посол в чалме свинцового цвета, с длинной черной бородой. За ним шествовал его помощник с богато украшенным Кораном в руках.

Тимурбек сразу узнал священную книгу. Много лет назад он и эмир Хусайн поклялись именно на этом Коране, что освободят родину от монгольских захватчиков, будут помогать друг другу в святом деле, никогда не предадут друг друга. Сколько битв было после той клятвы, сколько тюркских рыцарей сложило головы ради освобождения родины от захватчиков.

"Какими друзьями были, - с сожалением думал Тимур о Хусайне. - Да, он слыл самым упрямым и храбрым эмиром; "по временам его строгость доходила до такой степени, что он приходил в "диван жалоб" с железной дубинкой; если истец и ответчик путались в своих речах или не понимали глубины его решения, он жестоко бил их этой дубинкой. Был так бережлив и скуп, что носил одежду из хлопчатобумажной ткани; если его одежда рвалась от трения о луку седла, то он клал заплату"[ Слова историка Фазлуллаха Мусави, приведенные В. В. Бартольдом.]. Этим Хусайн подчеркивал свое пренебрежение к роскоши. Или он подражал знаменитым мятежникам сарбад арам-висельникам, которых сам же предал пять лет назад? Но ведь Хусайн сначала поддерживал их борьбу против монголов".

Перед глазами Тимура возникли героические и трагические картины сарбадарских событий.

В год змеи, весною 1365 года верховный монгольский хан Ильясходжа предпринял очередной поход на чигатайских тюрков. Монгольские ханы хотели воспользоваться смутным временем, междоусобицей чигатайских эмиров, чтобы распространить свою власть и на Мавераннахр. В то время южной частью Мавераннахра правил эмир Хусайн. Он решил встретить врагов на подступах к своим владениям. Но все труднее становилось отражать нашествие монголов, владевших Семиречьем и Восточным Туркестаном.

22 мая 1365 года на берегу реки Чирчик тумены Хусайна и Тимура были разбиты наголову. Оба эмира после кратковременной остановки у Шахрисабза бежали за Амударью. Среди народа распространились слухи, что много обещавшие эмиры Тимур и Хусайн не смогли защитить страну и отдали ее на разграбление монголам.

Окрыленные победой, войска монгольского хана Ильяса-ходжи взяли направление на Самарканд. Жители города провели эти ночи без сна, в тревожных ожиданиях, в предчувствиях близкой беды.

Было ненастное утро. На улицах Самарканда свежий ветер рвал молодые, еще беспомощные листья чинар. В ожидании нашествия монголов жители города стар и млад, торговцы и ремесленники, ученые и простой люд собрались в соборной мечети. Лица всех выражали тревогу и отчаяние.

Вдруг появился юноша, хорошо одетый, опоясанный мечом. Он принадлежал к ученой знати. Это был Мухаммад Мавлон, известный среди народа храбростью и искусством в стрельбе из лука. Медленными шагами подошел он к кафедре и обратился к собравшимся: