Анатолий поджидал за калиткой, которую раскрыли настежь, автобус, и Саша заметила, как к нему подошел Тарзан. Глядя на Тарзана, возникал вопрос: а был ли он когда-нибудь нормальным человеком? Алкоголик, неряха, с нечесаными, пышными, наполовину седыми волосами, в которых, говорят, водились вши, спрашивал что-то у Анатолия. «Т-а-а-а-к, карьерская разведка», – подумала она и подошла к калитке.

– Саш, ты сварила борщ? – мягко и в то же время нагловато спросил Анатолий.

– Сейчас, разорвусь пополам, – начала тоном, не нацеленным на добро, дочь. – Только картошка закипает, – она так посмотрела на Тарзана, что он стал потихоньку отступать.

– Шо там такое? – спросила Нюся у вернувшейся внучки.

– Тарзан уже явился, борща захотел.

– Господи, какие люди наглые, еще не схоронили, а они уже за борщом идуть. А кто он этот Тарзан? – вмешалась сестра покойницы Анна.

– Тю! Да алкаш. В карьере, прямо на спуске живеть. Как раз через тропинку Манин сосед был, – уточнила Кира.

– Мы сейчас шли мимо и решили зайти на Манино подворье, заглянула я в карьер, боже мой – не узнать, одни руины. А Вера глухая живая? – поинтересовалась Анна у Нюси.

– Жива…

– А Таня цыганка?

– Давно умэ́рла.

– А сын ее Вовка?

– Той ще ра́ньче умэ́р.

– Кто же в хате ее теперь? У нее и кухня хорошая, и вода проведена.

– Яки́сь цыгане. У их девочка – калечка, у го́роди побырается, уто́ за нэ́ю и живуть.

Чтобы подвести итог карьерской теме, Саша напомнила вчерашний день:

– Вынести бабу Маню было некому. Ни одна гадюка не выползла. Не знали – не ведали. Однако ночью за этой несчастной картошкой пришли, а теперь борщом интересуются. Жрите, что украли, – и, глядя на проходящего мимо отца, она пригрозила:

– Чтобы ни одной рожи из карьера не было!

– Ну хватить, хватить… Успокойся, – ласково сказала добрая баба Аня из Ростова.

Вскоре подъехал автобус, все встали и медленно пошли к нему.

– Сашенька, а Маню привезем проститься с домом? – полюбопытствовала баба Аня.

– Да какое уж прощание? Нельзя ее трясти, быстрее бы похоронить.

Из соседей в автобус сел только Валек в измятом костюме и в пожмаканной белой рубашке. Уехали.

Саша закрыла калитку и поспешила в свой коридор доваривать борщ. Нюся сидела на диване нахохлившаяся, опираясь на свою алюминиевую трость. Пришла Ольга, в фартуке и с ножом:

– Может нарезку сделать?

– О-ля, всё давно нарезано, – любовно ёрничая, пропела подруга, давай начнем ставить тарелки, вазочки, а когда приедут, поможешь подавать горячее.

Гоша с утра метался от морга к кладбищу. На кладбище требовали свидетельство о смерти. Морговский санитар – вежливый парень с глазами маньяка, просил подождать судмедэксперта. Гоша засел в машину, поднял окно, потому что ветерок подхватывал воздух из вытяжки и разбавлял им осенний зефир в приличном квадрате. Здание морга входило в комплекс построек городской больницы. Прямо в центре стояло, да только мало было проложено мимо него тропинок; весь больничный двор ими изрезан, а к моргу только одна асфальтовая дорога. Не встретишь в округе ни санитарку с ведром, ни гуляющих больных. Но вот скачут каблучковыми походками несколько практиканток из медучилища, смеясь чему-то своему. Они смело заходят в помещение, но через секунду с визгом, фуканьем, и, отплевываясь, выбегают на улицу. Запах.

Подъехал темно-зеленый фольксваген с надутым, как у бройлера задом, из него вышел аккуратный мужчина и повернул за угол морга, где была дверь с табличкой «судмедэксперт». Вскоре выглянул санитар, кивком указывая, что надо идти за угол.

– Вы хотите забирать? – прикрывая традиционное бюрократство деловитостью, спросил доктор.

– Да. Уже с минуты на минуту приедет катафалк.

– Из лаборатории еще нет данных, – доктор склонил голову в притворном сочувствии.

– Я понимаю, но мы не можем больше ждать. Нельзя ли ускорить дело? Я заплачу’.

После магии последнего слова, доктор снял трубку телефона и подбавил душевности в тон. На его бодрую просьбу что-то промяукали в ответ.

– Минутку, – сказал он, вынул из сейфа бланк, быстро написал что следует, артистично заверил его и любезно поднес Гоше.

– Что я вам должен?

– Три тысячи, – уверяя глазами, что это совсем пустяковая сумма, сказал судмед.

Но путь Гоши к захоронению бабушки готовил еще одно мелкое препятствие. Уже и автобус прибыл с родственниками, и подъехал катафалк с гробом, и санитар, указав жестом в угол, где лежало тело, мягко скомандовал: «Забирайте», – выяснилось, что выносить и укладывать в гроб покойницу было некому. Пообещав накинуть за лишнее ожидание водителю катафалка, со словами: «Ждите, я скоро вернусь», Гоша рванул на кладбище. Ему повезло, что могильщики крутились рядом с кладбищенской конторой. На старенький перекошенный порог вышла бухгалтерша, увидев в окно подъехавшую машину. Она была проста, крепка и весела, как будто работала в кондитерском цехе, а не на кладбище.

– Привез свидетельство? – обращаясь как к старому другу, спросила она у Гоши.

– Привез. Тут еще одно дело к мужикам.

– Договаривайся, – подавляя зевоту, пропела она.

– Да за ради Бога. Прибавляй каждому по две штуки, и всё будет «о̀кей», – запросто сказал старший над могильщиками, – сразу же забьем?

– Что? А-а-а-а, ну да…

Старший сунул молоток и горсть гвоздей в карман фуфайки.

Родственники уныло смотрели из окон автобуса, и каждому ожидание Гоши показалось дольше, чем оно было. Один Анатолий не заметил, как вернулся сын, потому что разговорился с водителем.

К телу бабы Мани не прикоснулась рука ни санитара, ни лаборанта, ни еще кого бы то ни было. Могильщики подхватили покрывало, в котором они вчера принесли и положили в угол морга бабулю, и на котором остались вчерашние складки. Не отделяя бывшую хозяйку от ее покрывала, опустили их в выстланный клеенкой гроб, и старший землекоп красивым движением извлек молоток из кармана.

– Сестрица, родненькая, что ж ты уходишь от нас, – говорила, как песню пела, Анна, – и не было никого рядышком, и мы ничего не знали. Уходишь к своей Валечке. Вместе будете нас ждать…

– Я на очереди. Скоро и меня туда же, – высказался средний брат Федор.

Все остальные молчали, и могильщики приладили крышку. В катафалк внесли единственный венок от внуков, три букета осенних цветов от родственников, поставили гроб и помогли взобраться Анне. Процессия тронулась.

Земле предали быстро. Из слов было произнесено только два: «прости» и «прощай».

Могильщики, в предвкушении хорошей расплаты налегли на лопаты. Гоша решил быстрее автобуса приехать домой, чтобы узнать, всё ли там готово. Но, увидев его машину, бухгалтерша призывно замахала рукой и сошла со своего ветхого порога. «Что еще?» – напряженно подумал Гоша.

– Слу-шай, – смотря лисой и растягивая слово, сказала она, – а помянуть бабушку? Привези чего-нибудь «выпить-закусить».

– Ла-дно, – в тон ей протянул Гоша.

Обед был готов, Саша с Ольгой устраивали рукомойник для тех, кто приедет с кладбища.

– Ну всё, похоронили бабу Маню, – брат подал Саше свидетельство о смерти.

– Хм… Зачем было затевать всю эту проволочку? Оля, посмотри, что они написали.

Ольга прочла: «Причина смерти неустановленна ввиду гнилостного распада».

– Так они даже не подходили к ней. Как всегда поиздевались над мертвой и над живыми. Подлое государство!

– Гоша, ты бы поел, – предложила Ольга, она очень ценила брата подруги.

– Я не знаю, когда теперь есть смогу. Да, Саш, собери чего-нибудь для кладбищенских.

– Ты же вчера им возил.

– Это в контору. Бухгалтерша попросила.

– Ы-их! – какой-то вздох попутный, но за ним мысли: «Ведь заплатили же вчера, и не мало. Сколько можно харлать? Как не стыдно быть дешевкой и крохоборкой», – однако Саша пошла собирать пакет.