Странно и подумать - мы виделись лишь несколько часов назад, но прошла секунда - прошло десять тысячелетий.
Мы виделись с тобой еще там, в том навсегда уже ушедшем тысячелетии беспомощных людей-детей, пляшущих под дудки Надзирателей Игры... Пляшущих "Половецкие пляски" и "Танцы с саблями" под "Волшебные флейты" Вольфганга Амадея среди "Корабельной рощи" Шишкина утром стрелецкой казни в военно-цыганском ансамбле имени братьев Карамазовых.
- Я не обижаюсь на тебя... Ты сейчас сам не понимаешь, что говоришь.
Танец закончился, и все расходятся, не обращая внимания ни на тебя, ни на меня. Всего лучше выйти с тобой в фойе, чтобы не привлекать внимания. Этого еще только не хватало...
- Пойдем, Наташа. Поговорим там, - кивнуть тебе на двери, отзеркаливающие разноцветный зал.
Ты пошла за мной в какой-то растерянности. Двери промелькнули мимо. Вот здесь, в пустом фойе, можно и присесть.
Швейцар у закрытой уличной двери на миг взглянул в нашу сторону и снова сонно отвернулся к безлюдной набережной за стеклами.
Кто ты? И зачем ты пришла? Откуда ты? Куда твой путь лежит? Ты посол мира Гениев Суперстены, представитель рухнувшего мира, чрезвычайный и полномочный...
Два Орлова отражаются в твоих глазах. И словно сливаетесь вы, три женщины, в одну: Ирина Истомина-Элен-Наташа...
Кто вы, Гиганты Суперстены? Тоже лишь люди-дети, лишь очень талантливые дети. Как вы понимали законы судьбы? Как фатальные случайности... Это и есть детство разума... Сон разума, рождающий чудовищ.
Прошла секунда. Прошло десять тысячелетий.
Прощание с еврокультурой.
Новый ритуал. Аналог инициации: превращения во взрослого.
Вечная река так же течет и течет за окнами фойе, как и за окнами зала, как и за окнами машины, что принесла нас сюда лишь час назад...
- Скажи мне, чего ради ты загубила свою молодость? Открывать в каждом человеке Моцарта? И ты решила потратить всю свою жизнь на эти нелепые мечтания? А много Моцартов ты открыла? Много Эйнштейнов?
Была бы ты такою, как Люси, насколько же стало бы проще тебе жить... Жить "на этом" краю пропасти. Просто ловить мгновения и срывать "цветы удовольствий"... Или уж такою, как Поль. Понимающей все... На том краю пропасти.
Но ты захотела перепрыгнуть пропасть в два прыжка. И первый уже сделала.
- Андрей, ты еще настоящих людей не встречал... Ты не понимаешь... Себя самого не понимаешь...
Что тебе сказать? Что тебе объяснить? Что лучше горе от ума, чем горе без ума?
- Для появления одного Моцарта нужно десять тысяч лет.
Ты уже приготовилась снова сказать что-то горькое и разгоряченное, но вдруг осеклась, словно зависла в своем прыжке над пропастью и вдруг оглянулась вниз.
И увидела эти десять тысяч лет и миллионы людей, что пахали землю и воевали, строили города и штурмовали крепости, снаряжали корабли за Золотым Руном и осаждали Илион с гневом Ахиллеса, Пелеева сына, высекали Законы Ману на золотых таблицах и надевали латы в крестовый поход, сооружали Сфинкса и доказывали теорему Фалеса, грабили Рим и уходили в монастыри, убивали и рожали, смеялись и плакали, ставили "Гамлета" в Стратфорде и "Эдипа-царя" в Афинах, болели и умирали, готовили пищу и дрались, учились нотам и буквам, цифрам и формулам, ревновали и мирились, целовались и ссорились, а незаметные никому предки будущего Моцарта были всего лишь то виночерпиями у Гектора, то оруженосцами у Ричарда Львиное Сердце, то послушниками у Фомы Аквинского, то переписчиками у Данте...
И мы с тобой просто сидим и смотрим друг на друга. Мы только молчим. Или ты поймешь все без слов, или не поймешь никогда.
Люси вдруг выходит из зала и неспеша идет к нам, садится рядом, слегка прижимается сбоку. Вот и прекрасно, в конце-то концов... Хоть отвлечет все на себя.
- Наташа, с Люси лучше пример бери. Так проще.
- Ты что же, моего Поэта отбить хочешь? - лениво улыбнулась Люси.
- А вообще, Наташа, назначение женщины - быть красивой игрушкой для мужчины. Так сказал один гениальный человек. А если ты не понимаешь этого, ты - ошибка природы.
Наконец-то и Вы, Поль. И тоже очень кстати.
- Ты, кажется, звал меня, мой друг?
- Да... Скажите ей все сами. У Вас это лучше получится.
- А, вот кто к нам пришел... Помяни мои грехи в своих молитвах, нимфа. Что ты ему дашь своими нелепыми идеалами? Что ты ему предложишь? Абсурдную идею человеческого равенства? Слепое самопожертвование непонятно ради кого и чего? Ему не надо больше, вслед за тобой, биться, ошибаться, страдать, как писал твой любимый граф Толстой. Он уже все понял. Гуд бай! Джек, проводи эту даму!
Швейцар сразу подбежал от входной двери:
- Без проблем, без проблем. Пройдемте, девушка.
Он подхватил Наташу под локоть и повел к выходу, а она вдруг начала плакать.
- Андрей, ты раскаешься потом, но будет поздно...
Как же нелепо это все, как неуместно...
- Прощай, несчастная женщина... "Мудрец, исходя из законов всеобщих, не должен жалеть..."
Два Орлова отражаются в твоих глазах.
Словно слезы вдруг вздрогнули в сердце, о тебе, о таких, как ты, о тысячах таких, о той далекой летней ночи с бесконечным дождем в давно забытом детстве, где еще несла на руках женщина, чем-то так похожая на тебя...
Чем вам помочь? Чем вам помочь...
Поль отвернулся от нее и слегка похлопал по плечу - успокоить и укрепить.
Люси переглянулась с нами, потом улыбнулась и махнула рукой, разгоняя свое недоумение словно облако сигаретного дыма, заслонившее на минуту ее край пропасти, перепрыгивать через которую она не собиралась.
Прошла секунда.
Прошло десять тысячелетий.
- Пора ехать, мой друг.
- А Люси?
- В другой раз. Ты перебрал. Еще успеешь.
- Хорошо... Я во всем полагаюсь на Вас, Гениальный Человек... Люси... Мы еще увидимся, правда?
- Конечно, Поэт! Я здесь каждый вечер, - целует она в знак прощанья с какой-то неуловимой по смыслу улыбкой, не то как брата, не то как жениха.
И пусть. Мир Верных Рыцарей и Прекрасных Принцесс остался там, вдали, отделенный навсегда стеклянной дверью.
Зеркальная дверь в последний раз отразила зал.
Вот и все.
Машина летит по безлюдным вечерним улицам над вечной рекой.
