«Заманчиво», – думал Цыпочка, барабаня пальцами по ободу рулевого колеса и озирая пёструю от витрин и вывесок оживлённую улицу невидящим взглядом. «Сменить взгляды на жизнь. Это, как раз то, чего мне сейчас конкретно и не хватает». Несколько раз люди подходили к его автомобилю, стучали в окно, но, так и не дождавшись от водителя реакции, уходили «ловить» другую машину. Обуянный странным возбуждением, он пропустил весь вечерний час пик, предоставив брать и беспрепятственно увозить куда угодно всевозможных клиентов прочим «бомбилам».

На детальное воспроизведение в памяти События, которое испытуемый желал бы подвергнуть корректировке на первом сеансе, отпустили двадцать часов. В полдень завтрашнего дня, в воскресенье, на ступенях главного входа в университет всех их снова будет ждать милая спасительница Надежда.

«Что же будет Ключевым Событием для меня? – Гадал Цыпочка, – Развод с Марой? Первая «мутка» в каморке за сценой ДК Судостроителей? Нет и нет – всё это Следствия. А вот разрыв с Ильёй, уход из группы… пожалуй, да. Илья в Москве и в шоколаде. Четыре альбома (наших, между прочим!) успешно издал и жирует теперь, свинина, как правообладатель».

Тут Цыпочка задумался надолго, но вскоре отмёл и этот вариант. Раскопки следовало вести в куда более раннем слое воспоминаний.

Машины на стоянку всё прибывали. Поняв, что занимает место понапрасну, он вывел Камри на дорогу и поехал к своему другу и товарищу по духу Вене Дыму. Минут через десять синяя Тойота повернула под высокую арку жилого дома, где её принял под покров мягкий сумрак старого городского двора.

Дым теперь принимал гостей только на кухне, благо размеры её позволяли. Не потому вовсе, что помещение было необъятным. Просто трёхкомнатная «база» Дыма давно уже забыла шумные «винегреты» из талантов и поклонников. Давно выдул ветер перемен из её стен и дух наркоманских оргий. А для посиделок с заглянувшим на огонёк соседом или творческой личностью, подобранной где-нибудь на улице, восьми квадратных метров вполне хватало.

Туда и проследовал Семён с пакетом провизии, толкнув не запертую по обыкновению дверь квартиры на пятом этаже.

– Дым! – крикнул он, увидев, что в кухне никого нет, а лампочка в самодельном экстравагантном светильнике под высоким потолком понапрасну жгёт киловатты электроэнергии. Никто не откликнулся. Однако Дым не заставил себя долго ждать и вскоре вернулся. Прямо так – в тапочках на босу ногу – он ходил за выручкой. Принимал от уличных музыкантов благословенную десятину за право исполнять его песни, написанные специально, под заказ. За время его отсутствия Семён, в который уже раз, сумел оценить неординарность стиля, в котором были убраны комнаты Дымовского «квадрата» – все эти древесные стволы, черепа, цепи, сшитые воедино картофельные мешки вместо ковров, плафоны уличных светильников на стенах и прочий хлам. Хлам? Семён даже удивился тому, что подобное определение впервые вдруг сформировалось в его сознании. Прежде он никогда не осуждал иррациональную направленность Дымовской креативности. Напротив – восхищался!

– Оп-па, Сёма! – Дым сунул другу на пожатие свою широкую длань и тут же скосил глаза на пакет с провизией. – Это ты правильно. Я сегодня не густо насобирал. На черпак не хватит, если учесть, что завтра надо за свет платить кровь из носа.

– Так, что ж ты палишь его так бездарно? – Семён показал на лампочку, небрежно укутанную в кокон стальной паутины.

– Маяк не трожь! Прочь руки. Он путь указует «блудящим» в тумане.

Они сели за стол, и Семён вкратце рассказал другу о внезапно свалившейся на него миссии подопытного кролика.

– Та «шняга» семнинаром называется. – Отреагировал на полученную информацию Дым. – А семинар – тонкая «разводка»! Как будущий психолог, ставлю тебя в известность.

Он вечно считал себя «будущим психологом» и терпеть не мог, когда ему намекали, что пора уже начинть себя позиционировать, как психолога «не состоявшегося». По воле родителей, он поступал в университет, но бросил после третьего курса, так и не доучившись. Сразу же вслед за Семёном. Увлечение андерграундной музыкой обрубило тягу к врачебной практике, не позволив напитаться родственным корням соком познания.

– Личность не переделать таким образом. – продолжал разглагольствовать Дым, – Институт покаяния существует уже тысячи лет и так же издревле он используется, как средство наживы. Раньше на этом грели руки попы. Теперь наши братья, психологи…

– Да нет, это ж на нейронном уровне! Подумай! Перепрограммирование памяти! – бросился возражать Семён. – Да и не берут они денег! Наоборот, сами дают!

– Э-э! – парировал Дым. – Баран ты плюшевый! «Бабок» с тебя «срубить» хотят! Раньше индульгенции продавали, а теперь берут гонорарами. Я тебе говорю: подсадят на зависимость за триста рублей, а потом сам будешь бегать к ним и «стучать» на себя за триста тридцать. И уже «зелёными»! Сам же «будущий психолог», и на такое «намазываешься»!

– Ладно, Дым. – Махнул рукой Цыпочка, от водки его порядком развезло. – Пусть так. Всё равно схожу сам и проверю. Главным образом из-за Надежды (ассистентка там у них – просто класс!). Но ты мне вот, что скажи: где, когда, на каком, блин, Событии наша жизнь с тобой надломилась? О чём мне завтра думать и что вспоминать?

Дым хотел было сказать, что своей-то жизнью он вполне доволен, но задумался, разлил по стаканам. Выпили. Но и после этого он ещё долго размышлял.

– Наверное, когда «на иглу» подсадились. – Наконец сказал он.

– Нет, Дым, нет. Это уже Следствием было. А я хочу вспомнить, как и когда мы с тобой вообще сюда, – он потыкал в стол пальцем, а затем им же обвёл всё, что на столе было разложено, – повернули. Может быть, зря тогда Илью не послушались? Ушли из группы? Ты посмотри, кем стал он, и где мы!

– Кем?! – Глаза Вени тут же налились красным. – То, что нам его «с башни» показывают, вовсе не значит, что он востребован. Стадионов не собирает. Звездой зовёт себя сам. А ведь ничего же нового за все эти двенадцать лет так и не написал! Труп он вонючий! Хоть и разукрашен шикарно! Ты только посмотри, с какой нудной настойчивостью он прёт и прёт в этот «ящик»! Что ни ток-шоу – так Илья, Илья, ИЛЬЯ! Что не вечеринка «жиробесовская» какая – то опять он, падла…

– Зато он не живёт в таком дерьме!!! – перебил Семён.

– Верно, – снизил тон Дым и осклабился в ядовитой усмешке, – не в таком. Дерьмо, в котором плавает он, из ананасов и рябчиков. Наше уж тому точно не эквивалентно. Из лапши Доширак ибо! – На этих словах он насупился, сверля приятеля злобным взглядом. – Я не понял. Ты что, завидуешь? Этому борову ты завидуешь?

– При чём тут «завидуешь», Дым? Я просто говорю, что свою жизнь мы с тобой просрали! Посмотри – обоим под сорок…

Изрядно хмельной, Дым вдруг поднялся из-за стола, схватил Цыпочку за куртку, и потащил в коридор на выход:

– Вот и вали к своему Илье! Он уже, как раз, сдох настолько, что рулить по своей Москве сам не в состоянии, водила нужен! Устроишься – напишешь! – Переправляя Семёна за порог, Дым даже наподдал ему под зад коленом. – А сюда, падла, не ходи больше! Слышишь! Убью, нахрен, вот этим вот кулачищем!!!

Последняя реплика громом покатилась вниз по ступеням пустой лестничной клетки. Хлопнула дверь. Семён остался на площадке один.

Тихо урчал мотор, теплый воздух шелестел в конфузорах приборной панели, а Семён думал. Уж лучше было б им обоим «зажмуриться» ещё тогда, в молодости с «передоза» или в аварии, чем расставаться так. Уйти «на бодрячке» и с гитарой в руках. То было б честно…

Лёжа в кресле, он долго просеивал в ячейках памяти, будто песок, всю свою жизнь. Крупицы минут, часов и недель текли перед мысленным взором, собираясь в горку прожитых лет. А вершиной ей…

Семён вздрогнул и молниеносно поднялся. Вершиной ей служило то самое Ключевое Событие, которое он в своих поисках пытался подсознательно игнорировать.

– Ну проходи, Семён, садись. – Указал на место декан факультета. – Думается, разговор у нас с тобой будет тяжёлым и долгим.