- Брысь отсюда, драные кошки! - крикнул я.
- Тише, тсс, тсс! - зашипел отец, уже не пытавшийся делать веселую мину. Он схватил меня за руку и потащил за собой. Я был в бешенстве от визгливого смеха женщин. В бешенстве - от насилия отца. Я стал упираться, но отец был намного сильнее меня, и, чтобы видеть старух, мне приходилось все время выворачивать шею.
- Ну погодите же, - надрывался я. - Я еще вернусь!
Вы у меня еще узнаете! Я покажу вам, как не давать честным людям прохода! С вашими грязными рожами только дома сидеть да грязь отмывать.
- Теперь о нас вся улица затрубит, - бормотал отец. - Нет уж, никогда, никогда, никогда... проживи я хоть тысячу лет...
Я и сейчас не мог бы сказать, что он тогда имел в виду: зарекался ли пить или брать меня с собой. Он волочил меня домой, а я, настроившись на героический лад, горланил "Ребят из Уэксфорда". Краули, не чувствуя себя в безопасности, поспешил удалиться, и отец сам раздел меня и уложил в постель. Я никак не мог заснуть:
в голове все ходило ходуном. Меня мутило, потом вырвало. Пришел отец с мокрой тряпкой и убрал за мной. Начался озноб. Я лежал, прислушиваясь к тому, как отец расщепляет полено на растопку. Потом я слышал, как он накрывал на стол.
Вдруг наружная дверь с грохотом распахнулась и в дом влетела мать с малышом на руках. Она была на себя не похожа - мягкая, тихая женщина, она превратилась в разъяренную фурию. Соседи наверняка уже успели обо всем ей рассказать.
- Мик Делани, - набросилась она на отца, - что ты сделал с моим сыном?
- Тише, тише, тише, - зашикал отец, переминаясь с ноги на ногу, - Зачем же, чтобы вся улица знала?
- Пусть, - сказала она, истерически смеясь. - Улица уже и так знает! Все соседи знают, что ты напоил своего несчастного невинного ребенка на потеху себе и этому пьянчуге, твоему приятелю, такой же грязной скотине, как ты сам.
- Да не поил я его ничем! - закричал отец, окончательно сраженный тем, как гадко соседи истолковали свалившуюся на него беду. - Он сам напился за моей спиной. За кого ты меня принимаешь, пропади все пропадом?
- А, - отмахнулась мать, - всем известно, что ты за тип, да простит меня бог. Пропиваешь наши кровью и потом заработанные гроши, а из сына растишь такого же забулдыгу, каков ты сам.
Затем она бросилась в спальню, упала перед кроватью на колени и, увидав кровь у меня на лбу, зарыдала во весь голос. На кухне, уже сам по себе, разорался малыш, а минутой спустя на пороге спальни появился отец в надвинутой на глаза кепке. Лицо его выражало острую жалость к собственной персоне.
- Как ты можешь со мной так разговаривать после того, что я сегодня перенес? - сказал он жалобно. - Как ты можешь обвинять меня в пьянстве? У меня капли спиртного во рту не было. Да откуда и быть-то, когда он все выпил. Меня надо жалеть, меня: целый день зазря угробил, да еще соседи из меня себе потеху сделали.
Назавтра, когда отец, поднявшись чуть свет и захватив с собой завтрак, отправился как ни в чем не бывало та работу, мать бросилась обнимать и целовать меня еще в постели. Она считала, что это я уберег отца от запоя, и позволила не ходить в школу, пока не зажил глаз.
- Заступник ты мой, - говорила она, глядя на меня сияющими глазами. Это бог тебя с ним послал. Ты был ему ангелом-хранителем.
