Шульга несколько раз пытался этому помешать, но, сосед по нарам, Володя Назаров его останавливал, – Не вмешивайся Санек, он сам сел добровольно играть, а если ты вступишься, то тебя воры потащат на правило. Твои действия будут трактоваться не по понятиям! Предложат исправить этот косяк и вернуть долг тебе. А там их будет не один десяток и при положительном решении воров, что ты не прав, тебя поставят на ножи. От всех, ты не отмахнешься. Их слишком много. Вокруг братьев Попиков всегда крутилась пара-тройка шестерок, которые были на подхвате. Принеси, подай и пошел к черту – не мешай! Попики были потомственными ворами, старший начинал тюремную жизнь еще наверно при царе Николае Вторым, младший Попик, худой, изможденный, намного моложе старшего, но какой-то он был заторможенный, всегда ходил угрюмый и злой, но заточкой и ножом махал неплохо. Хоть шмон (обыск) проходил ежедневно, он всегда умудрялся вовремя спрятать заточку. Он каким-то шестым звериным чутьем узнавал, что сейчас будет произведен шмон и с криком, – Атас, шухер, цветные на шмон канают, – вбегал в барак, и они успевали все запрещенные предметы попрятать. Минут через пять, залетали несколько солдат с офицером, всех зеков выгоняли на мороз, выход и вход перекрывались, и начиналась вакханалия, вспарывались подушки, матрацы, поднимались половицы, опрокидывали печку-буржуйку, простукивались стенки, перетряхивалась и ощупывалась вся одежда и соломенные матрацы. Что интересно, вертухаи, никогда не приходили в одно время, время прихода всегда держалось в строгом секрете, но каким образом младший Попик узнавал об этом, так и оставалось загадкой. Казалось бы, ну что можно спрятать в таких диких условиях? Нет же, ворье всегда что-то придумывало новое и порой вертухаи дивились находчивости этих сидельцев. Как-то, эти сучата, изобрели новый способ изготовления и сохранения браги, сахар был на вес золота, так они умудрились ставить брагу на ягодах морошке или голубике и мизерной щепотке сахара, если удавалось у кого-нибудь выиграть в карты месячную пайку. Шестерки, выходили работать в лес, но не работали, а заготавливали ягоду и по горсти, на дне кармана, проносили в лагерь. Когда набиралось нужное количество ягод, все приготавливалось, и они ждали удобный случай. Обычно это был, какой-нибудь предпраздничный короткий день. По бараку в нескольких местах висело несколько красных огнетушителей на случай пожара. Так эти доморощенные бутлегеры, вскрывали их, выливали все огнегасящее содержимое, промывали и все огнетушители заполнялись ягодами, сахаром и водой, дрожжами служил кислый хлеб. Все это чинно вывешивалось на положенные места и ждало своего часа, когда брага поспеет. Шмон, как всегда производился каждый день, но вертухаи ни о чем не догадывались. Проходила неделя, другая и начинался пир, как правило, он проходил ночью под выходные дни, когда шастало меньше начальства. Вот тогда Шульга насмотрелся, какой все-таки дурной народ, эти воры, их злобность и неадекватность превышала все нормальные пределы человеческих отношений. Перепившись браги, это были уже не люди, а озверевшие животные. Им доставляло видно большое удовольствие, измываться над людьми, которые не могли себе позволить постоять за себя. Поднимали сонных работяг и начинали глумиться над ними. Хорошо, если все это заканчивалось банальным мордобитием, но так бывало редко. Малейшее неповиновение и тебе в бок вонзалась острая заточка. Им ничего не стоило, схватить за голенище сапог или выломанный черенок от метлы и, пробегая по продолу (коридору) барака, разбивать спящим головы всем подряд. Этим любил заниматься изверг Овес. Никто не мог ответить, иначе забьют до смерти. Разбили один раз голову и Шульге, когда он спал, Шульга, молча, слез с нар, набрал воды из бачка, умылся, протер чистой тряпкой рану и пошел в воровской угол. Володя Назаров схватил его за руку, – Санек, ты куда? – Убьют же, их трое, и они все упившиеся! Шульга ничего не ответил, в бешенстве вырвал руку и направился к ворам.
– Овес, можно тебя на минутку?
– Кто там такой борзый, обзовись, бессмертный что ли? Откинулся немедленно полог и показалось отвратительное, рыжее в оспинах лицо Овса.
– Значит ты тварь, – зловещим шепотом продолжил Шульга на фене, – Не хочешь считаться с честным воровским законом и при случае запала, заваливаешь пса? То есть, ты считаешь, что это правильно, бить спящих людей сапогом по голове? Ты, сучонок, действительно решил, что твое поведение подобным образом, по воровским законам, не считается подлым поступком?
– Имею право, мы воровская масть! А ты кто такой?
– Какие вы воры, вы стервятники и вас надо повсеместно истреблять, честные воры такой беспредел среди арестантов не приветствуют. Да кто бы он ни был, это же все-таки человек, пусть виновен, пусть проигрался, но он не должен подвергаться таким мерзким пыткам и унижениям. Ты падаль, и не должен жить на этом свете, твой жуткий смрад разносится далеко вокруг и отравляет жизнь нормальных людей. Ответить Овес не успел, Шульга со всей силы сверху вниз, ударил в это ненавистное лицо. Овес громко хрюкнул, ударился головой о раскаленную трубу буржуйки и повалился на пол. Двинувшись дальше, он ребром ладони проломил ему кадык и тот замолчал навеки. Старшего Попика он убил ударом в сердце открытой ладонью, а младшему, для начала сильнейшим ударом ноги в промежность устроил знатную яичницу, а когда он жутко заверещал и схватился за причинное место, просто руками, переломил его цыплячью шею! Весь барак видел это быстрое смертоубийство, но никто не проронил ни слова. Повисла мертвая тишина. Никто не ожидал, от всегда внешне спокойного Шульги, таких решительных действий. Молча поднялись с нар Володя Назаров и еще трое политических. Они оттащили труппы в закуток, потом оставшуюся брагу разлили по одежде, переворошили все их постели и измазали кровью два кирпича, которые для жара, лежали на печке-буржуйке. Так же молча, они улеглись на свои места и затихли. Шульга вымыл руки и тоже, не проронив ни слова, лег на нары. В бараке по-прежнему было ни звука. И тут вдруг, в звенящей тишине в дальнем углу раздался тихий хлопок, потом еще один, потом два, три и весь барак, а там было более двух сотен человек, дружно захлопал. Володя Назаров привстал и тихо шепнул на ухо Шульге, – Аплодисменты, сэр в вашу честь! Вы это заслужили сударь, надеюсь, не найдется сучонок, который донесет этот акт возмездия куму! А здорово у тебя получается драться, где научился?
– Жизнь несчастливая научила! Рано утром Володя Назаров, как бы невзначай, подошел к двум шестеркам и между делом предупредил, что если вдруг, нам покажется, что вам надоела ваша бренная жизнь, то мы это дело быстренько исправим и темной ноченькой попросту, по-тихому удавим. И скажем, что вы сами поубивали друг друга! Через час, громыхая сапогами, влетел в барак кум, кипеж был вселенский, сначала, как всегда, фирменный кропотливый шмон, потом допрос с пристрастием каждого зека. Все твердили, как под копирку, вот огнетушители, вот брага, вот кирпичи, перепились и поубивали друг друга. Кум, как ни орал, как ни бесновался несколько дней, но так ничего толком не добился, одни говорили про брагу и кирпичи, а другие твердили, что спали и ничего не видели. Трупы днем отнесли на проходную вахту и жить стало чуть спокойней. Ворье притихло и все ждали перемен. И они дождались! Осенью вышел известный приказ Сталина, о фильтрационных лагерях и принудительной высылке неблагонадежных из прифронтовой зоны и все очень сильно в лагере изменилось. Сюда стали прибывать люди, ни каким образом не связанные ни с политикой, ни с блатным миром. Это был контингент с неблагонадежной пятой графой. Стали прибывать поволжские немцы, чеченцы, кабардинцы, карачаевцы, греки, крымские татары, но были и полицаи, прибалты не принявшие советскую власть и откровенные бандеровцы успевшие послужить у немцев и люто ненавидели советскую власть. Этих последних невзлюбили и воры, и политические. Воры поняли, что с этим контингентом им не справиться, это были здоровые, упитанные на вольных хлебах люди и им в корне не понравились воровские понятия. Эти люди хотели просто выжить и по возможности сохранить свои жизни. Но, через некоторое время, полицаи и бандеровцы стали по одному неожиданно пропадать, то на делянке сосной придавит, то током невзначай убьет, то замерзнет за бараком. Добавило сумятицы и то, что стали прибывать фронтовики из тех, которые были когда-то ворами, но изъявили желание воевать на фронте. В начале войны многие «законники» были призваны в РККА из лагерей, правда находились и те, кто пошел на фронт добровольцем. Такой поступок считался порочащим масть вора и однозначно служил поводом для развенчания обладателя этого титула. Впоследствии их "правильные воры" окрестили ссучившимися ворами или просто суками. Они по каким-то причинам, завязали с воровской жизнью, ушли добровольно на фронт, но преступили суровый закон войны и оказались здесь. И началась нешуточная резня! Резали сук непримиримые воры, а честных воров резали суки, доставалось и политическим. Но, как ни странно, ссученные воры и осужденные фронтовики так не беспредельничали, как урки, видно знали цену человеческой кровушки. Война катилась по просторам СССР, уже была занята Украина и Белоруссия, этот вал сметал все на своем пути.
