Теперь, когда Луиза представила все подобным образом, выбора у него просто не было. Не совсем plata o plomo – серебро или свинец, – но почти.

Назавтра у Агилара был выходной, потому что выход на следующее дежурство предстоял в ночь, чтобы он познакомился с заведенным порядком. Изрядную часть дня Агилар провел с Луизой, пока ей не пришлось уйти на работу в кафе «Парилья Фреско», где она прислуживала посетителям. Там они и познакомились, когда Агилар мыл посуду и мел полы.

Потом он отправился на долгую прогулку по баррио. Какие-то ребятишки играли в футбол на поле, которое скоро окутают сумерки. Люди сидели на ступенях перед своими домами, потягивая пиво или вино. Из открытых окон тянуло марихуаной. Старики сидели на лавочках, сплетничая и смеясь. Три собаки пронеслись вдоль по улице, огрызаясь друг на друга из-за куска краденого мяса.

В их районе богатых нет. Агилар на это не сетовал, он и сам никогда больших денег не видел. Они с Луизой переехали сюда, когда поженились, и пока он посещал академию, она оплачивала аренду заработками официантки. Не так уж далеко от дома его родителей, да и ее тоже – достаточно близко, чтобы без труда наведаться в гости, но достаточно далеко, чтобы они чувствовали себя самостоятельными. Агилар с Луизой по-прежнему оставались членами своих семей, но и сами стали семьей.

Весь день он отчасти ждал, что вот-вот объявится кто-нибудь из людей Эскобара с конвертом, набитым наличными. Но, не дождавшись, с удивлением испытал облегчение – может, обещание Ла Кики все-таки было пустопорожним… Его это вполне устроило бы.

С тысячей песо в неделю, причитающимися ему как офицеру полиции, и ее жалованьем и чаевыми они вполне проживут. Богатство им не светит, но кому вообще нужна головная боль, сопутствующая богатству? Если им удастся чуток отложить, чтобы Луиза могла бросить работу, когда забеременеет, будет славно. Кроме аренды и продуктов, им нужно не так уж и много.

Пока он шагал, сунув руки в карманы, впитывая виды, звуки и ароматы окрестностей – кто-то готовил bandeja paisa[10], он чуял запах чоризо и яичницы, – солнце опустилось за Западные Кордильеры, сиречь горы на западе, и небо окрасилось в малиновые тона, а затем в пурпур. Россыпь городских огней раскинулась ниже и вокруг него, и он вспомнил сказку, слышанную в детстве от матери, об одеяле из пыльцы фей, спать под которым детям уютно и тепло. Огни Медельина напомнили ему это одеяло, и Агилар возжелал, чтобы оно было настоящим. Потому что знал, что среди этих огней кому-то покойно и тепло: они вкушают хорошую еду, занимаются любовью и отдыхают, смотрят телевизор, читают книги, наслаждаются жизнью. Но другие дерутся, строят козни, убивают, крадут, торгуют наркотиками, ранят себя или друг друга. Среди этих огней есть люди, спящие на тротуарах, потому что у них нет крова, с урчащими желудками, потому что у них нет пищи. Матери плачут, потому что их сыновья убиты, или дочери сбежали, или из-за побоев мужей. Богатые тревожатся, как бы уберечь нажитое и нажить еще больше, бедные тревожатся, что у них ничего нет, а все, кто посередке, тревожатся и о том, и о другом.

Агилар совсем пал духом. Он один-одинешенек и не имеет в великом замысле ни малейшего значения. Он – крохотная свечечка в этом обширном море огней, не заметная почти ни для кого. Поступая в академию, он как-то надеялся, что изменить мир к лучшему в его власти, но понадобился всего день, чтобы вышибить из него эту мысль.

Он будет делать все, что в его силах, решил Агилар. Что в его силах – то в его силах. Где он сможет помочь делу, там поможет, а остальное научится принимать как есть. Придя к этому заключению – каким бы оно ни было, – он вдруг заметил, что уже стемнело, и побежал, чтобы успеть на автобус до полицейского участка.

Когда Агилар вошел с трехминутным опозданием, ему казалось, что все взоры обращены к нему. Взвешивающие, исчисляющие и находящие его очень легким[11]. Одни считают его крысой, другие думают, что он уже коррумпирован. Если кто и думает, что он еще трепыхается, то в обращенных на себя взглядах Агилар этого не заметил.

Монтойя ждал на улице, прислонившись к «Ниссану» и дымя сигаретой.

– Ты опоздал.

– Извините, – пролепетал Агилар. – Всего на пару минут. Автобус…

– Не вини автобус. Мог поехать и на предыдущем. На тебе ответственность перед твоим партнером, перед колумбийской государственной полицией и перед городом Медельином. Больше этого не допускай. – Швырнув окурок на землю, Монтойя раздавил его подошвой. – Поехали.

– Куда направимся сегодня? – поинтересовался Агилар. Ему не верилось, что человек, позволивший убийце уйти как ни в чем не бывало, отчитывает его за трехминутное опоздание на дежурство.

– Я показал тебе город днем. Теперь пора увидеть его ночью. Вот когда большинство негодяев выходят на улицы.

– Значит, мы займемся настоящей полицейской работой?

– Если не повезет. – Открыв водительскую дверь, Монтойя скользнул за руль. – Залезай.

Агилар гадал, сколько пройдет времени, прежде чем его пустят за руль. Может, никогда, пока он в паре с Монтойей. Однако когда-нибудь он станет старшим офицером, натаскивающим такого же зеленого юнца, как он сам…

Вот тогда-то он всегда будет за рулем.

Монтойя помалкивал, не поддаваясь на попытки Агилара втянуть его в разговор. И вел так, словно нацелился куда-то в определенное место. Проехал по Калье 58 через Энсисо, потом срезал по Ла Тадера и продолжил взбираться в гору. Наконец они добрались до конца мощеной дороги и съехали на пыльную грунтовку. Нигде не было ни проблеска света, не считая фар «Ниссана» и рдения неизменных сигарет Монтойи. Он прикуривал новую от окурка предыдущей, отказываясь говорить, на любой вопрос отвечая ворчанием или односложными словами, а то и вовсе отмалчивался.

Наконец сержант остановил машину и заглушил двигатель. Поднятая туча пыли поклубилась вокруг и медленно осела. Остывающий мотор пощелкивал. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Монтойя распахнул свою дверцу и вышел. Агилар последовал его примеру.

– Что мы здесь делаем, Альберто? Что происходит?

Монтойя же просто смотрел на него. Тонкий месяц цедил призрачный серебристый свет.

– Ну?

– Что ну?

– Ну, что ты решил?

Странное поведение напарника подсказывало Агилару, что надо ждать чего-то подобного. Они одни на склоне горы. Если он даст неправильный ответ, то вряд ли уйдет отсюда. Его похоронят в мелкой могиле или бросят на растерзание диким зверям. Луиза может никогда не узнать, что с ним стало, и будет гадать об этом до конца своих дней.

До этого момента Агилар не был уверен в своем ответе. Сглотнул. И, не в силах поднять глаз на второго, проговорил:

– Я с вами.

– Хорошо, – резким выдохом вырвалось у Монтойи; до этого момента Агилару было невдомек, что офицер-ветеран тоже нервничает. Может, это значит, что он все-таки не такой уж плохой. Он не хотел везти Агилара сюда, чтобы убить. – Хорошо, это правильный выбор.

– Сомневаюсь, что выбор у меня был.

– Если тебе так легче смотреть на это, – отлично. Что верно, то верно. Вообще-то ни у кого из нас его не было.

– Все равно мне это не по душе.

– Никому из нас это не по душе, – отрезал Монтойя. – Все так, как должно быть, вот и все.

– Значит ли это, что мы можем вернуться в город? – спросил Агилар. – Может, займемся полицейской работой?

– Можем попытаться. – Монтойя подступил к нему вплотную. – Но сперва… – Он расстегнул карман рубашки Агилара и сунул что-то внутрь. – Это тебе. Сейчас не смотри. Сможешь посмотреть, когда вернешься домой. А теперь погнали… поймаем парочку негодяев.

Плата в ту первую ночь составила десять тысяч песо. Агилар купил в квартиру новый холодильник; их прежний был барахлом – едва-едва поддерживал прохладу и был чересчур мал, чтобы вместить достаточно продуктов на пару дней. Придя домой и увидев его, Луиза всплеснула руками, потом заплакала, а потом толкнула Агилара на пол кухни и занялась с ним любовью прямо там, перед холодильником.