Посреди всего «марша праведности» выделяется один человек, что подобно тени пробирается сквозь толпы священников, чиновников, уличных комиссаров и полицейских, что монолитными толпами исполняют столь старую цель нового правления. Этот человек облачился во всё чёрное. Кофта с широким капюшоном цвета ночи покрывает хорошие джинсовые штаны, под которыми на ногах прекрасно уместились остроконечные туфли.

Незнакомец аккуратно, как старый лис, проходит среди бетонных холодных стен и фанатично пламенных людских масс, оставаясь незамеченным, словно ночной призрак, который никому не виден. Ни слуги церкви, ни Конгрегации, никто почему-то даже не подходит к странному гражданину. Судя по всему их устраивает мрачная одежда, наполненная отсутствием веселья и «праздной любви к яркости», как говорили священники. Слившись невзрачностью и серостью, безличием и мрачностью можно сойти со своего в стране абсолютного тоталитаризма.

Человек, облачённый в чёрное, увидев впереди усиленный и смешанный патруль, свернул с главной улицы и быстро скрылся в подворотне, не желая понапрасну испытывать судьбу. Гражданин, сориентировавшись на местности, понял, что совсем немного осталось до места назначения. Оставалось буквально пара кварталов, но все они кишели новым священническим слоем в иерархии – «гражданские министранты». Это люди из обычных граждан, что поступили на службу Церкви. Их единственной задачей оказалась банальная слежка за всеми, выявление признаков ереси, скрытого религиозного неповиновения и подача сообщения о подозрительных признаках возможного неповиновения.

Гражданин в чёрном одеянии подошёл к одному из «серых исполинов», что стоит в ряд с собственными бетонными безликими собратьями и образовывает нераздельную и безликую стену домов, так и желающих проломить сознание любого человека, сделав его таким же тусклым.

Загадочный человек достал пластиковую карточку и прикладывает её к специальному замку, что чёрной пластиной красовался на массивной чёрной двери. И в это же мгновение прозвучал истошный писк, после чего тяжёлая дверь медленно приоткрылась. Понадобилось немало сил, чтобы её открыть и настолько аккуратно закрыть, чтобы не раздался жуткий гул.

– Принесла? – послышался вопрос, наполненный эмоциональным и интонационным холодом, от которого пробирала дрожь, ползущая стужей по душе.

– Вы же сказали, что будете ждать в квартире, – прозвучало уточнение, преисполненное нотками удивления.

– Нет времени. За каждой квартирой пытаются следить министранты.

От голоса мужчины исходил безэмоциональный хлад, спешивший наполнить разум любого морозом общения.

– Да.

– Тогда давай.

Человек снял капюшон и на тусклый холодный свет, исходящий только от старых диодных ламп в подъезде, показался прекрасный и изумительный лик. Короткие чёрные волосы девушки едва ли касаются плеч, слегка дотягиваясь до кофты. Лицо своими очертаниями напоминает овал, с выделяющимися гранями, которые можно было охарактеризовать только как «прекрасные»: весьма аккуратный худой нос, серые, словно посеребрённая сталь глаза и тонкие бледные губы.

Девушка опускает в карман худую ладонь, вынимает оттуда бумажный свёрток, сжатый в тонких пальцах, и передаёт его высокому мужчине, облачённому в только чёрные, как непроницаемая ночь, одеяния, от которых даже свет не отталкивался. Он спешно схватил свёрток и так же холодно пояснил суть следующего задания:

– Тебе необходимо найти бывшего Верховного Инквизитора Карамазова. Я знаю, что он прячется где-то в этом городе. – Последние слова чуть было не пропали в безумном кличе, что донёсся сверху: «Именем Христианской Конгрегации Праведной Веры, оставайтесь на месте».

– Будет исполнено, Магистр Данте, – скоротечно сказала девушка и скрылась прочь.

Спустя два дня. Милан.

Стоит мрачная и серая погода, которая предзнаменовала наступление тяжкой и холодной зимы, что скуёт ледяным поветрием весь север бывшей Италии. В это время люди запасаются тёплыми вещами, а новообразованные управления: «Коммунального обслуживания», «Подачи горячей воды» и «Надзора за температурой в помещениях», начнут тотальную и масштабную подготовку к холодному сезону. А раньше, до Великой Континентальной Ночи в этих краях, даже когда далеко на севере стоял лютый мороз, было весьма тепло. Но всё изменилось после ожесточённой войны между Рейхом и Либеральной Капиталистической Республикой, когда при полной своей ярости схлестнулись в жестокой бойне два абсолюта, да с таким остервенением, что чуть Альпы не были обращены в горную пыль. Однако погодные изменения на эту землю пришли ещё раньше, в ту эпоху, когда человеческая цивилизация канула в беспросветную тьму кризиса.

Таков сейчас Милан, ставший первым крупным городом у Альп и ставший верным стражем на случай вторжения вероломного соседа с севера. Величественный город со сломленным духом свободы, полностью подчинённый воле Архиканцлера, всецело скованный его чёрной волей и видением идеального мира.

«Никто не смеет перечить идейному курсу, ибо в нём свет истины» – так утверждалось в указе нового правителя, когда он спускал всех инквизиторов на тех, кто посмеет против него выступить, или нового курса, который, как полагает новоявленный глава государства – «спасёт государство от ереси похотей и развращения».

И, некогда великий и гордый славный город, с духом свободолюбия, снова спешит погрузиться в пучину нового средневекового мрака, что стал жестокой сутью новой реальности, со старым и неизменимым фундаментом – религия, правитель и государство и ничего вне этих трёх понятий. Средь бетонных джунглей проходят политические чистки, устраиваемые инквизиторами, чтобы доказать собственную лояльность новому правлению в обёртке старого режима.

Ярые последователи Великой Конгрегации Веры в Государство, находясь под защитой духовно-просветительских войск, выискивают всякого, кто посмеет выразить сомнение в новом курсе. С таким же пламенным фанатизмом, даже не изменившим форму, принимая государство, как священный институт, сторонники Конгрегации стараются убедить всех граждан в собственной правильности и праведности слов, а тех, кого не удавалась научить – расстреливали на месте. И как бы в издёвку, дабы соблюсти законы Автократорства и быть чистыми перед Великим Трибуналом, после каждого акта «праведного мщения» составлялся протокол и вызывались уличные комиссары.

Везде и на каждом шагу любого гражданина может поджидать возмездье за то, что «он не должным образом выражал свою любовь и отношение к государству». Так, если человек посмотрит на один из плакатов и исказит лицо в некой гримасе, что не понравится «монахам» из Конгрегации, священникам или уличным комиссарам, то его могли арестовать за «оказание лицевого неуважения к стране». Ибо, как сказал Архиканцлер: «никто не смеет выражать неуважения в любой форме к праведности государства, ибо его воплощаю – я».

Но хуже всем приходилось тем, кто был принят на различную работу при правлении второго Канцлера. За ними устанавливался особый надзор, как за «идеологически нестабильными гражданами, по причине вербовки при неправедном правлении». А «неправедным правлением» новый глава государства осознанно называл время управления второго Канцлера, который по идейной сути решил отойти от принципов первого правителя Рейха.

Многие граждане Автократорства понимали, что их кошмар единственный способ спасения в этом мире и поэтому приняли новый старый режим с благоговейной верностью и спокойствием, осознавая, что он ничем не отличается от правления первого и второго Канцлера.

Все с радостью и ликованием праздновали приход нового Архиканцлера, устроив огромный и пышный праздник, прокатившейся по уголкам всего государства: от огромной столицы до самых захолустных деревень и полузабытых посёлков. Но не все в старом городе со сломленной гордостью торжествовали победу нового правителя с приевшимся «идейным душком».