Один из мыслителей нашего времени высказал ту же мысль о целительной силе природы в словах, пусть не таких громких, но не менее глубоких, несмотря на их простоту. Около пятнадцати лет назад в августовских окрестностях Йельской корпорации величайший из исследователей биологии Льюис Томас в нескольких предложениях выразил весь опыт своей и, без сомнения, моей работы в клинике. Я не помню точно его слова, но могу с легкостью воспроизвести их сейчас, так как манера его изложения отличается чудесным лиризмом и афористической точностью. Вероятно, его фраза прозвучала так же, как она написана в его эссе Your Very Good Health:
Великий секрет, известный терапевтам и их женам [а в наши дни и их мужьям тоже], но до сих пор скрытый от широкой общественности, заключается в том, что большинство вещей становятся лучше сами по себе. На самом деле, утром все кажется лучше.
Каким образом природа достигает исцеления, и чем врач может помочь ей? Заболевание приводит к тому, что один из четырех гуморов начинает доминировать над другими, и пациент не может выздороветь, пока избыточная жидкость не удалена из его организма. Чтобы справиться с этой задачей, тело использует свое «врожденное тепло», стараясь преобразовать вредный избыток гумора в такую форму, которая может быть безболезненно выведена. Этот процесс был назван пепсисом, или перевариванием, и его результатом считали образование таких широко известных выделений, как мокрота, гной, диарея, кишечные кровотечения и носовая слизь. Если переваривание проходило успешно и болезненный материал был надлежащим образом выведен, пациент выздоравливал; если нет, он умирал. Выделение конечного продукта могло быть быстрым и обильным. В подобном случае говорили о наступлении кризиса. Если все происходило постепенно, процесс называли лизисом. По сути, это война между болезнью и внутренними защитными силами пациента. Греческий врач не обладал обширными фармацевтическими или физическими ресурсами, чтобы помочь природе сделать ее работу. Изучая различные выделения тела, он искал свидетельства переваривания и внимательно наблюдал за признаками лизиса, кризиса или приближающейся смерти. Согласно самой главной доктрине медицинской концепции Гиппократа, основной задачей врача было достичь мастерства в искусстве прогнозирования дальнейшего течения заболевания. Учитывая условия, в которых целителям приходилось работать в те времена, такой навык был весьма полезен. В обществе, где не предусматривалось ни лицензирования, ни другого определенного способа доказать свою квалификацию, опытному врачу был нужен какой-нибудь способ выделиться среди других претендующих на звание целителя. В те дни большинство врачей проводили свою жизнь в разъездах, путешествуя с места на место и предлагая свои услуги так же, как странствующие мастеровые. Если в каком-то поселении дела шли хорошо, доктор мог задержаться там до тех пор, пока потребность в его заботах не шла на убыль. В такой ситуации необходимо было быстро завоевывать репутацию, чтобы пациенты знали, что будут иметь дело с хорошо обученным мастером искусства исцеления. А какой способ для этой цели может быть лучше, чем составление точного прогноза?
В школе Гиппократа самым важным предметом считалось изучение течения и проявлений заболевания. Уровень развития науки позволял Гиппократу достигнуть экспертного знания эволюции клинических синдромов. Он понимал, что некоторые симптомы часто объединяются в конкретные группы и определенные стадии болезни предсказуемо наступают вслед за вызывающими их состояниями. Несомненно, что Гиппократ обладал достаточными знаниями для составления прогноза и был полон энтузиазма в оказании помощи больным людям. Сегодня хорошо известно, что врач, уверенный в своем мастерстве, оказывает этим услугу не только самому себе, но и пациенту. Нет никакого божественного откровения в том, что доверие пациента к врачу является одним из кардинальных факторов в искусстве исцеления. Говоря словами нашего древнего автора:
Некоторые пациенты, зачастую осознавая всю опасность своего состояния, легко выздоравливают просто в силу уверенности в компетенции своего врача.
Справедливость этого афоризма Гиппократа хорошо иллюстрирует история болезни, приведенная ниже. В истории, которую вы сейчас прочтете, нет ничего уникального – любой опытный врач мог бы вспомнить немало подобных случаев.
Двадцать пять лет назад я был одним из нескольких врачей тогдашнего капеллана Йеля, харизматичного (это слово часто использовалось в те стремительные дни Камелота Кеннеди) Уильяма Слоуна Коффина. После особенно жесткой кампании по защите гражданских прав Билл Коффин, измученный от пребывания в ужасной тюрьме Миссисипи, вернулся в Нью-Хейвен с лихорадкой и кашлем. Капеллан вызывал восхищение удивительной природной физической и моральной стойкостью, но состояние ухудшалось несколько дней подряд, что заставило его уступить и позволить перевезти себя в Йельскую больницу Нью-Хейвен.
Там обнаружили, что его состояние обусловлено тяжелой формой стафилококковой пневмонии со скоплением большого количества гноя в груди. В течение нескольких дней исход оставался неопределенным, так как его температура держалась около сорока и его болезнь упорно сопротивлялась как усилиям специалистов по инфекционным заболеваниям с их антибиотиками, так и моим гнойным иглам и трубкам для удаления гноя. Наконец стало очевидно, что только серьезная и рискованная операция спасет его жизнь. Приняв это трудное решение и обсудив его с пациентом, я назначил операцию на следующее утро, в среду. Во вторник вечером изматывающая силы больного лихорадка внезапно прекратилась, как будто закончилось некое чудодейственное переваривание, и в предпоследний момент перед опасным хирургическим вмешательством наступил кризис. Операция была отменена, и в ходе последующих дней капеллан продолжал быстро восстанавливаться. Никто из нас никогда не сможет сказать, какое средство встряхнуло иммунную систему нашего критически больного пациента. А возможно, мы просто ошиблись в оценке его состояния.
Пять лет спустя я оказался на студенческой свадьбе на одном из факультетов Йеля, где честно служил преподобный мистер Коффин. Несмотря на то что город невелик, наши пути не пересекались после его выздоровления. На приеме я отошел с ним в угол зала и поинтересовался, что, по его мнению, произошло в тот драматический вечер и чем можно объяснить его внезапное и, по-моему, почти противоестественное исцеление. Ожидая услышать какую-то глубоко личную историю о религиозном озарении, я был совершенно не готов к его ответу. «Я поправился, – сказал он с абсолютной уверенностью, – для Биззозеро». Может я ослышался? Он сказал «Вельзевул»? Возможно ли, что главный священник Йеля, действительно считал, что в лихорадочном порыве он заключил контракт с дьяволом, чтобы не проводить несколько опасных часов со мной в операционной? Как последователь школы Гиппократа, я не очень-то верю в мистическое провидение, и, насколько мне известно, здоровый Уильям Коффин был абсолютно рациональным человеком, поэтому я решил, что ошибся. Приложив ладонь ракушкой к уху для захвата звуковых волн, рассеивающихся в шумной комнате, я почти крикнул, не обращая внимания на грамматику: «Для кого?» На этот раз я совершенно отчетливо услышал имя Биззозеро.
Кто был этот вдохновитель, этот махатма Биззозеро, сумевший настолько активизировать природные силы капеллана, что они позволили ему изгнать смертельный гумор из охваченного лихорадкой тела? В те времена вошли в моду разнообразные гуру, и в моем сознании пронеслась мысль, что, вероятно, то, что я услышал, была нестандартная личная манера Коффина произносить какой-то индуистский титул. Затем я вспомнил. Биззозеро – никакой не гуру, а интерн, хорошо подготовленный, талантливый и чрезвычайно сострадательный молодой человек, который проводил бесчисленные часы у постели своего пациента, корректируя и титруя терапевтическую модальность, меняя другие по мере необходимости, короче говоря, делая все, на что способен преданный врач, чтобы вывести своего пациента из долины теней. Большинство вечеров, когда лихорадка немного утихала, они вели долгие разговоры: эмбрион врача и его смертельно больной подопечный. Со временем эти беседы и тщательная забота доктора Биззозеро (и его внимание) начали заполнять грудь Билла Коффина лекарством, необходимым ему больше всего, – светом осознания того, что, по крайней мере, один из его медицинских консультантов искренне стремится восстановить здоровье человека, и не просто излечить интересное заболевание, которое случайно поселилось в чьем-то теле. По отношению к врачу, который вложил в процесс исцеления так много души, было бы просто несправедливо умереть. Джо Биззозеро совершил чудо там, где остальные потерпели поражение. Он смог это сделать, потому что знал лучше, чем его учителя, что значит быть целителем. Поэтому его абсолютно здоровый пациент тогда сказал мне в тот праздничный вечер: «Я сделал это для Биззозеро, я не мог его подвести».
