А еще через пятнадцать минут начался спуск. Оперативный дежурный, убедившись, что в данном случае не поможет даже вертолет, уехал к себе. На месте остались два экипажа ГИБДД, которые регулировали движение, пропуская на узком участке машины то в одну сторону, то в другую. Движение стало плотнее, пошли большегрузные машины. Водители хмуро поглядывали из кабин на изуродованный склон.

Прошло больше двух часов, прежде чем Павлов со своим помощником спустились, наконец, на дно ущелья. Здесь было много камней и открытых участков, усыпанных мелким щебнем. Почти не было кустарника. Старший лейтенант, освободившись от тормозного механизма на веревке, бросился к кабине машины. Железо было смято на одну сторону, ни одного целого стекла. Но больше всего настораживало обилие крови. Павлов лег на камни и стал протискивать руку в кабину через искореженный проем лобового стекла. Судя по всему, водитель лежал на боку, головой на пассажирском сиденье.

– Ну что? – спросил сидевший рядом на корточках помощник.

– Температура низкая. Скорее всего, он мертв, – с кряхтением ответил Павлов. – Сейчас доберусь до шеи, до артерии… Крови до хрена… Пульса нет…

Когда старший лейтенант поднялся на ноги, правая рука у него была по локоть в крови. Левой рукой он вытащил из нагрудного кармана рацию и передал наверх результаты обследования и регистрационный номер автомашины. Ему ответили, что «Скорая помощь» прибыла и будет ждать окончательной информации. Спасатели натянули вторую веревку выше по склону на высоте пары метров над дном ущелья и закрепили ее конец на противоположной стороне. Сверху стали спускать инструмент для резки металла.

Через час удалось срезать крышу машины. Павлов ощупал карманы погибшего, вытащил бумажник и стал диктовать по рации:

– Водительское удостоверение на имя Захарченко Павла Петровича. Регистрационное свидетельство на автомашину. Банковская карточка на имя Захарченко. Передайте сведения полиции. Спускайте «лежак», будем поднимать тело. Что? Нет, он был в кабине один.

Когда тело подняли наверх, оперативно-следственная группа начала свою работу. Подъехавшего представителя транспортной компании посадили в машину, где молоденькая девушка-дознаватель начала допрос:

– Скажите, Александр Александрович, водитель Захарченко выполнял рейс по вашему заданию?

Грузный мужчина с бритым гладким черепом вытирал голову платком и все вытягивал шею, пытаясь увидеть, что делают криминалисты на дороге.

– Машина была направлена по договору в сочинский суд для перевозки мебели. Они там не уложились по времени и попросили одну машину задержать на час. Я разрешил. А утром узнал, что Захарченко не вернулся в тот вечер в гараж.

– Вам не сообщили сразу о том, что одна машина не вернулась? – удивилась дознаватель.

– Ну, это излишние строгости, – поморщился представитель компании. – Фактически водители обязаны прибывать в гараж и делать отметку о времени прибытия, километраже, расходе горючего, но все это можно сделать и утром. После тяжелого рейса водитель устал, а ему нужно гнать машину в гараж, а потом возвращаться домой ночью за полсотни километров, поэтому мы часто разрешаем своим ребятам в некоторых случаях ночевать дома, а утром возвращаться.

– И что, никто не заинтересовался, что машины уже двое суток нет в гараже?

– Заинтересовался, – со вздохом ответил мужчина. – Мы уже обзвонили и родственников, и знакомых Захарченко. И в суд звонили, искали их представителя, который с машиной должен был ехать. Точнее, поехал, но его тоже не могут найти. Короче, мы сегодня утром намеревались официально заявление в полицию подавать об исчезновении машины и водителя. Но вот… нашли ее быстрее и без нас.

Лев Иванович Гуров отложил в сторону электробритву и осмотрел в зеркале свое лицо. Порядок! Он терпеть не мог, когда утром едешь на работу, когда впереди напряженный день, а тебя что-то отвлекает или даже раздражает – щетина на лице, несвежая рубашка, забытый дома телефон. Мысли были привычные, но далекие от действительности. Полковник Гуров давно работал в этом ритме, давно приучил себя к порядку и соблюдению определенных правил. Без них выдержать нагрузки его профессии оперативника уголовного розыска довольно сложно. И не важно, что ты уже не старший опер- уполномоченный МУРа, а сотрудник центрального аппарата уголовного розыска МВД. Работы хватает и напряжения тоже. Просто это уже другой уровень проблем и ответственности. А приезд на работу небритым и в несвежей рубашке – это что-то уже из области фантастики или очень далекой лейтенантской молодости, когда, собственно, и мобильных телефонов еще не было.

Маша подошла неслышно, постояла за спиной мужа, а потом прижалась щекой к его плечу.

– Ну, вот, – сказала она, – опять все наши планы полетели в тартарары.

– Не переживай ты так, – улыбнулся Лев Иванович и слегка похлопал жену по руке. – Не получилось в этом году, получится в следующем. Разве они куда-нибудь денутся, эти Эмираты? И они останутся на своем месте, и горячий песок, и море тоже не утечет в другое место.

– Не море, а Персидский залив, – поправила его Маша и вздохнула: – Я все понимаю. Просто трудно смириться с мыслью, что поездка сорвалась, когда ты так настроена была, готовилась.

– Вот вернется твоя Виола оттуда, – пообещал Гуров, – привезет кучу фотографий, впечатлений и рассказов, и сразу возникнет ощущение, что мы там тоже с ней побывали.

– Ага, – засмеялась Мария, – если не мы в Эмираты, то хотя бы Эмираты к нам! Ладно, полковник, я не хандрю, я привыкла. Когда будет возможность, тогда и махнем!

Она провела рукой по гладко выбритой щеке мужа, потом притянула его голову к себе и прижалась теплыми губами к уголку его губ. Гуров очень любил этот ее жест, а Маша просто обожала свежевыбритые щеки мужа.

– Ну, ладно, полковник, тебе пора на работу, а мне готовиться к спектаклю. Виола отдыхает, а мне играть ее роли.

Они посмотрели друг другу в глаза. Это был как ритуал, сложившийся годами. Один взгляд, внимательный. Все хорошо? – Все хорошо! И тогда можно спокойно ехать на работу, и Маша может спокойно погружаться в свое творчество. А потом будет вечер, тишина их любимой уютной кухни и стол под абажуром. И вечерний чай, и тихий разговор о том, как прошел день, или ни о чем, просто разговор. И понимание, что все хорошо, что на душе спокойно. Это нужно было обоим. Понимание, что на душе мир и покой, что дом и вот этот абажур – незыблемое, центр их мира, то, что их объединяет. И тогда можно жить, работать, решать проблемы, сталкиваться со злом и бедами, но знать, что будет вечер, будет абажур и чай перед сном. И любимые глаза напротив.

Утренняя оперативка была отменена. Гуров посмотрел на часы, потом на широкую спину Крячко возле сейфа и предложил:

– А давай-ка еще по чашечке кофе?

– Давай, – согласился Станислав. – Эта погода сегодня навевает тоску и клонит в сон. Прошел бы уж приличный дождь, вымыл бы улицы, а потом снова солнце и голубое небо. А то ни туда ни сюда. Хмурится, давит на психику.

– Вот не знал, что у тебя психика такая нежная, – засмеялся Лев и пошел к столику в углу их кабинета готовить кофе. – Столько лет с тобой работаю бок о бок и всегда думал, что ты – кремень, скала.

– Тсс… – Крячко обернулся и опасливо посмотрел по сторонам. – Ты только никому не говори! А то еще узнают, что у меня нежная трепетная душа, что я по ночам стихи пишу, а поутру нюхаю цветы на лоджии.

Зазвонивший на столе внутренний телефон заставил замолчать обоих. Как-то вдруг стало понятно, что шуткам придется подождать. А возможно, и кофе тоже. Крячко поднял трубку, послушал и, отключившись, развел руками:

– Все. Попили. Орлов вызывает.

– Ну, пошли, – пожал плечами Лев и поставил на стол банку с кофе.

– Он тебя одного вызывает.

Когда Гуров вошел в кабинет начальника, генерал Орлов поднялся из-за стола и, протянув ему руку, произнес: