– Вот и позвонил бы, Виталий. Ты приехал через пять минут после меня.

– Но я не видел удостоверения, – парировал Золотов. – И вы мне ничего не сказали, кроме того, что у нас органы. Теперь получайте за свою халатность.

Трошин открыл рот, потом закрыл его. Возразить было нечего, Золотов, какой бы он ни был, оказался прав. Трошин подставил под удар институт и вообще всю программу, повел себя непрофессионально, а по сути – смалодушничал, струсил.

Он облизал сухие губы, хотелось пить, в кабинете сильно топили.

– Вот же черт… – тихо сказал Трошин. – Так глупо попасть… – он тяжело поднялся и подошел к окну, где возле фикуса на столике замер графин с водой. Налив стаканчик, выпил.

– Будешь? – кивнул он Золотов.

– Давайте, – ответил тот. – Хотя я не отказался бы и покрепче.

– Есть и покрепче, но… мне нельзя. А тебе могу налить.

– Буду благодарен.

Трошин вернулся к столу, где возле компьютера копошился Лукин, открыл одну из темных панелей, за которой располагался бар, доверху заставленный дорогим алкоголем. Каждый посетитель директорского кабинета, не без оснований полагая, что тот имеет отношение к медицине, вручал бутылочку чего-нибудь этакого – Золотов через плечо директора заметил этикетки японского односолодового Сантори Ямадзаки, Джек Дэниэлс и шеренгу коньяков…

– Ого, – вырвалось у него.

– Что желаешь? – спросил Трошин.

– Если угощаете, предпочту Сантори. В синей коробке.

– Губа не дура, – шутливо ответил Трошин. Достал коробку, распечатав ее, вынул бутылку.

Через пару минут Золотов вдохнул аромат одного из самых дорогих виски в мире и зажмурился от удовольствия.

– Нет худа без добра. Где еще такое попробуешь.

– Илья, ты будешь? – спросил Трошин.

– Нет, я не пью, – откликнулся тот, засев за компьютер. – Да где же оно? – едва слышно произнесли его губы.

– Ну как знаешь. А я, пожалуй, все же выпью.

Трошин налил себе виски в широкий стакан.

– Чертов день, – сказал он, глядя в окно, за которым плясали мелкие, точно сахарная пудра, снежинки, и опрокинул жидкость в рот.

– Мы же все у вас под колпаком, – пробормотал Лукин, – так где же, где оно? – он барабанил пальцами по клавиатуре, но, видимо, что-то не получалось. По его виску потекла капелька пота. – Как же жарко у вас тут.

Трошин вытер рот тыльной стороной ладони.

– Под каким колпаком, ты о чем?

Лукин выпрямился. Он был красный, даже багровый, словно вареный бурак и его молодое лицо стало одутловатым, они все как-то враз состарились здесь, – подумал Трошин.

– Вы можете следить за каждым сотрудником института. Разве вы не знали об этом? Когда ставили компьютеры, потом настраивали сеть, я спросил, будет ли подключена к сети система видеонаблюдения? Их устанавливали разные фирмы и технически они могли быть несовместимыми. Я тогда подумал, что было бы удобно мне из кабинета смотреть, что творится в лаборатории и испытательных боксах. Чтобы лишний раз не бегать понапрасну, когда кто-то забудет закрыть шкаф с реактивами или не выключит свет в барокамере.

Золотов с Трошиным переглянулись. Кажется, они впервые слышали о такой возможности.

– То есть… ты хочешь сказать, что помимо постов видеонаблюдения, я могу…

– Да. Теоретически. На своем компьютере в кабинете я так и делал. После того, как поставили систему, они смогли их объединить и дали мне адреса, но, похоже… они для вашего компьютера не работают. Должны быть какие-то другие адреса. Я же нахожусь в другом здании, у меня другая подсеть. А какая тут у вас, я не знаю…

– Вот это да, – сказал Золотов. – Уже почти год как я мог бы смотреть на задницу Ани Верник в бухгалтерии, а ты молчишь? Шутка.

– Что уж. Аня Верник очень даже, – медленно сказал Трошин. – Тебе-то, холостому, сам бог велел туда смотреть. Только вот… как? – Он повернулся с бутылкой в руках, плеснул себе еще в стакан, потом добавил Золотову. – Постой, постой. Это не те ребята, что сломали нам клетку обезьян и потом мы ловили одну почти целый день?

– Эти, – подтвердил Лукин. – Они мне весь потолок разворотили своими дрелями. И насвинячили в чистой зоне, пришлось неделю отмывать.

– Погоди, мне тогда начальник их подарил… бутылку Бехеровки, я отвез ее жене, она любит такое. И дал бумагу. Сказал: «тут коды доступа к камерам, смотри не потеряй». Но так как вся система видеонаблюдения заработала, то я подумал, зачем эти коды… и положил… – Он снова подошел к бару. – Точно! Я подумал, раз коды, значит что-то важное, как коды к моему сейфу. И положил ее… да-да, в сейф! – Трошин отворил темную панель справа от бара. Там располагался небольшой сейф с кнопками. Быстро набрав комбинацию, он открыл толстую дверцу.

– Так… не это… не оно, это техпаспорт… это устав… стоп… кажется… – он вынул лист бумаги с чередой длинных адресов-цифр. – Здесь не написано, что это, но… кажется…

– Да! – Лукин быстро пробежал взглядом бумагу. – Это точно оно! Есть, давайте ее сюда… так… одну секунду. Сперва глянем, что у нас за дверью. – Он быстро набрал вереницу цифр и глазам изумленных мужчин предстал очень качественный, цветной вид сверху на дверь кабинета директора, включая стол секретаря, шкаф для бумаг, вешалку, кресла для посетителей. На месте Веры Ильиничны восседал бугай в джинсах и свитере крупной вязки, с «оленями». На голове у него была черная шапочка. Он крутил в руках рацию и явно маялся от безделья. Сумка Веры Ильиничны висела на стуле, как будто она отлучилась на минутку.

– Смотри, – указал в нижний темный угол Золотов. – Несмотря на то, что освещения внизу не хватало, все они увидели, что белый короб, скрывающий телефонные провода, вскрыт, а из него торчат разноцветные лохмотья. Они перерезали телефонную линию.

Лукин покачал головой:

– Интернета нет, потому что перерезан телефонный кабель. А вот сама сеть есть. И это единственный плюс, который мы имеем на данный момент. Мы можем точно узнать, где они и что делают. Посчитать, сколько их и… возможно, обезвредить. У меня такое ощущение, что в их планы не входит выпустить нас отсюда.

Глава 10

2012 год

Она стоит на ступеньках автобуса, прислонившись к холодному стеклу двери, а тот громыхает по разъезженной дороге, корпус содрогается, скрипит и плачет, крышка механизма открывания дверей над головой бьется с монотонным лязгом. Надпись на ней гласит:

НЕ ЗАБУДЬТЕ ОПЛАТИТЬ ПРОЕЗД

Она смотрит в окошко, боясь пропустить свою остановку, но снаружи – серая туманная слизь, не видно не зги. Силуэты домов угадываются и тотчас исчезают, а людей и вовсе нет, а автобус, старенький Лиаз, все едет и едет. Без остановок.

Салон забит людьми – они чем-то неуловимо похожи друг на друга, словно едут на завод (или на похороны), и они… они смотрят на нее, да. Серые землистые лица, плотно сомкнутые бескровные губы, изгибы морщин. Странно, но никто не шмыгает, как обычно, не кашляет, не сморкается. Она попыталась вспомнить, как попала в этот автобус, но не смогла. И куда она едет без родителей?

Почему все смотрят на нее? Она холодеет – у нее нет билета. Они знают. Они откуда-то знают.

Проносится перечеркнутый красной линией знак с надписью «Огненск» и она с ужасом понимает, что села не на тот автобус. Она едет не туда и автобус уже выкатился из города, тряска стала более монотонной, похожей на дрожь. Скорость выросла. Люди в автобусе молчали, никто не произносил ни слова. Она украдкой посмотрела влево – ни одного мобильника, никто не смотрит очередной выпуск новостей, не слушает музыку в наушниках, черт – даже не сидит в Инстаграме или на худой конец, в Одноклассниках, у людей здесь… вообще нет телефонов. Их тела ритмично покачиваются и наклоняются совершенно синхронно, как связанные, когда автобус берет правее или левее.

С каждой секундой, которые тянутся, словно кадры на замедленной съемке, ужас наполняет ее все больше и больше. Где папа?! Где мама?!