- Ты снова совершенно прав, - он кивнул, - надо было заставить тебя выпить еще в такси. Но тогда я…
- Чего ты?
- … тогда я отвлекся.
- Правда?
- Правда.
- И на что же ты отвлекся? - вкрадчиво поинтересовался я, пальцем очерчивая пряжку его ремня и подцепляя собачку молнии. - Ты отвлекся?.. А ты не отвлекайся, Холм… Не надо отвлекаться… от главного… я тебе помогу… сконцентрироваться…
Он непроизвольно сглотнул, машинально прикрыл глаза. И тут же, будто одергивая себя, помотал головой и снова решительно протянул мне смесь.
- Неплохая попытка. Теперь пей.
Секунду мы смотрели друг на друга, уже не таясь и не сдерживая улыбки, потом я накрыл его ладонь своей и, не давая ему убрать пальцы и отпустить бутылочку, держа ее обеими нашими руками, сделал большой глоток.
- Ой, блять!..
Он громко фыркнул.
- Не очень?..
- Блять, что за?!.
Теплая, тягучая, тошнотворно-сладкая жидкость имела, ко всему прочему, отвратительное синтетическое послевкусие, и не было никакого сомнения, что оно уж точно “продержится до следующего рождества”.
- Что, так плохо? - посмеиваясь, он глянул на этикетку. - Тут написано “Новый, улучшенный вкус. Теперь еще более натуральный”. Не понимаю, на что ты жалуешься…
- Не понимаешь?! - я попытался собрать во рту слюну, чтобы хоть как-то избавиться от “нового, улучшенного вкуса”. - Сам тогда попробуй - и поймешь! Фу, блять, какое сказочное дерьмо!..
Он пожал плечами, мол, “ну и что тут такого”, и отпил сам.
- Угу, - злорадно протянул я, наблюдая, как у него мгновенно окаменело лицо. - А теперь глотай.
- Ммм, - он инстинктивно поискал глазами дверь в ванную.
- Ну уж нет!.. Хрен тебе, а не ванная - понял, приятель?! Ты туда даже не смотри!.. Глотай.
- Ммм…
- Давай же, - я похабно поиграл бровями. - Глотай… малыш…
Он хрюкнул от смеха, тут же поспешно зажал рот ладонью, зажмурился и проглотил.
- Вот так, - все так же похабно протянул я и большим пальцем стер из уголка его рта невидимую каплю. - Тебе тоже было хорошо, детка?..
Вмиг покраснев, он согнулся пополам и натужно закашлялся.
- Ничего-ничего, - я осторожно похлопал его по спине. - Трудно только с непривычки… Тут самое главное расслабиться и глотать почаще, чтобы не…
- Все, хватит! - он расхохотался и вытер рукой подбородок. - Достаточно, спасибо.
- Точно?..
- Точно.
- Ну смотри, Холм, я хотел, как лучше.
По-прежнему смеясь, он оглядел бутылочку.
- Скажем, это явно не самое лучшее, что я глотал в своей жизни…
Я снова приподнял брови, и он снова фыркнул.
- Но знаешь, что?
- Что?
- Мне-то это пить не надо. А вот тебе…
- Нет! - поспешно воскликнул я, на всякий случай делая шаг в сторону. - Нет, с меня хватит!.. Даже не думай!
Он улыбнулся, теперь уже по-другому: тепло и ласково. Мягко положил руку мне на плечо.
- Ну немного… Совсем немного, пару глотков… Пожалуйста. Посмотри на меня…
Я поднял голову.
- Пожалуйста…
- Это запрещенный прием, Холм.
- Я знаю, - он осторожно погладил меня по щеке, и я потерся о его ладонь. - Но все равно… Чуть-чуть, а потом ты наконец ляжешь… Я сделаю тебе хлопья - съешь, сколько сможешь… Пожалуйста.
- Какой же ты зануда, - показательно буркнул я, ловя губами его пальцы.
- Пару глотков, давай…
Бутылочка снова оказалась у меня перед носом. Не поднимая рук, я подался ближе и приоткрыл рот. Он улыбнулся.
И снова у меня было дежавю, уже в третий раз за последние пару часов. Снова я вспоминал, как в тот день, точно так же внимательно следя, чтобы я не захлебнулся и не подавился, он поил меня водой, только тогда прохладная и чистая влага вливалась в меня ядом, кислотой, разъедая изнутри, выжигая подчистую то хорошее, что было между нами, тогда как сейчас… Сейчас эта отвратительная на вкус, сладкая до зубной боли жидкость из его рук была похожа на причастие. На прощение. На начало новой жизни.
- Спасибо, - он отставил бутылочку и притянул меня к себе. - Как ты? Болит голова?..
- Немного, - я уткнулся ему в грудь и глубоко вдохнул: запах привычно заполз внутрь, как ни странно, почти полностью перебивая послевкусие “Лесных ягод”.
- Тебе надо еще выпить лекарства, - озабоченно вздохнув, он чуть крепче сжал руки, медленно покачал меня из стороны в сторону.
- Наверное…
- Пойдем, ты ляжешь. Я принесу тебе воды и таблетки, а потом сделаю хлопья.
- Холм…
- Что?
- Забудь про хлопья.
- Тебе надо…
- Пожалуйста, - я поднял голову. - Забудь про них хотя бы на время - я выпью еще этой смеси, если тебе так хочется…
У него был ярко-синий, улыбающийся взгляд - как прежде.
- И лекарства.
- И лекарства, хорошо. Только пойдем сейчас в кровать, ладно?.. Утром ты сделаешь эту кашу или что за несъедобная хрень получается из хлопьев…
- И ты ее съешь.
- Съем.
- Всю, до последней ложки?..
- До последней.
В синеве зажглись озорные огоньки.
- Я и забыл, каким ты бываешь покладистым.
Я посмотрел ему в глаза и со всей нежностью, на которую только был способен, ответил:
- Смотри не привыкни, Холм. Это было бы большой ошибкой.
Он фыркнул и засмеялся. Тогда я взял его за руку и повел в спальню.
***
- Я видел тебя на премьере.
Сначала он принес из кухни воды и протянул мне таблетку - я взял ее губами с его ладони, - а теперь лежал рядом, на своей подушке, и самыми кончиками пальцев гладил меня по лицу.
- Ты был в зале?!
- Угу…
- Но когда же ты…
- Я купил билет прямо перед вылетом, приехал сразу из аэропорта.
- С аэропорта? Так ты еще не был дома?..
Он улыбнулся.
- Я не был у себя в квартире. А дом… Мой дом здесь, с тобой. И если ты позволишь мне попробовать снова, если не будешь против…
Я обнял его за шею и прижался лоб в лоб.
- Я не против. Совершенно не против, Холм. Я очень даже за.
***
- Но премьера - что ты думаешь?
- На самом деле я успел только к середине третьего акта…
- Неважно. Тебе понравилось?
- Да, конечно, только знаешь… Если честно, в какой-то момент мне стало страшно.
- Страшно? Почему страшно?
- Ты… Я почти не узнал тебя в гриме. Только когда ты заговорил - и то… Мне вдруг показалось, что прошло много лет… Что между нами много лет, понимаешь?.. Что мы состарились, что прошла целая жизнь - и я прожил ее без тебя. Что теперь уже ничего не изменить, я теперь… старик в пустом доме - как отец. Еще совсем чуть-чуть, и я состарюсь окончательно, а потом меня уложат в ящик… Как, знаешь… как одну из тех церковных статуй, что достают раз в год на праздник. Уложат - и насыпят на лицо соломы, и я буду лежать там… И больше никогда тебя не увижу…
- Ну что ты такое говоришь…
- Да… Старик в пустом доме - и только. И у меня такое же лицо, какое у него было всегда - у отца, сколько я помню… Такое же осунувшееся и оцепеневшее, неживое. Я был у него еще утром…
- Так ты прилетел прямо от него?!
- Да, так получилось… У нас был очень странный разговор. Не думал, что когда-нибудь такое скажу, но… Кажется, в первый раз в жизни он мне помог - помог понять одну простую вещь: что надо бороться за то, что тебе дорого. Потому что время… Время - это, в сущности, самое ценное, что у нас есть, а я тратил его так глупо. На всякую ненужную ерунду, тогда как действительно важное ускользало сквозь пальцы.
- О чем ты?
- Знаешь… Я вдруг понял, что моя жизнь идет без меня. Что я на ней… Как гость, которого усаживают на раскладном стульчике с краю стола на празднике, на котором и так полно народу. Понимаешь?..
- Не очень…
- Я бы и хотел объяснить лучше… Этот праздник - не мой, понимаешь? Я на нем чужой. Бедный родственник в своей собственной жизни. А время бежит вперед, и вот уже пролетают месяцы… Время. Время - вот что важно. Единственное, чего не вернуть и не изменить - время. Тебе кажется, что его еще целый вагон, и все можно поправить… А потом ты оглядываешься, и то, что дороже тебе больше всего на свете… На земле, в крови, и ты…
