— Сколько градусов твоё вино?
— Шестьдесят, — довольно ответил Олафсон. — Нотка спелой морошки придаёт вину благородный аромат и бархатистость.
Солнце быстро падало за горизонт, а Вера всё рассказывала свою трагическую историю. И если с Олегом Петровичем это был скорее юмористический рассказ — кокетство, паясничанье и флирт, то с Олафсоном это была исповедь о том, как она дважды влюбилась в одного человека, а тот дважды её обманул. Вера не скрыла ничего, вывернула душу наизнанку.
— А я ведь его помню. Долговязый такой мальчишка, чёрненький. Олег Рудов. Лет десять назад, когда я ещё работал, он впервые приехал к нам на практику. Я сам показал ему Гростайн. Я был одержим загадкой этого камня, всем его показывал, старался заинтересовать...
— Вы знаете Олега?!
— Знал, да. Талантливый был студент. Умный, любознательный, трудолюбивый. По вечерам все расходились, а он сидел около Гростайна, срисовывал письмена, проводил опыты во время северных сияний. Оно же там мигает всё — и на небе, и на земле... Я ему сэндвичи с лососем носил из дома, подкармливал русского практиканта. И, конечно, выдал ему запасной ключ от музейного корпуса. Вообще-то у нас не принято бросать студентов у Гростайна без присмотра: мало ли, повредят чего, за молодёжью следить надо, но Олегу я доверял. Он уже тогда начал писать работу о происхождении петроглифов.
— Сейчас он пишет докторскую диссертацию.
— Значит, десять лет работает над темой. Это приличный срок. Учитывая, что он имеет прямой доступ к создателям этих рисунков, думаю, мир скоро услышит о новом открытии. Кто знает, что он накопал за столько лет? Кто и зачем вырезает петроглифы? Что такое Гростайн? Кто и почему имеет привилегию им пользоваться? Как живут древние люди, во что верят, чем занимаются? Всё это представляет огромный интерес для науки.
Олафсон налил морошкового самогона в бокалы:
— Счастливый человек этот Олег Рудов. Меня Гростайн отверг, буквально сломал мне жизнь, а ему открылся.
— Благодаря мне! Это я написала его имя на портале!
— Да, пять тысяч лет назад ты написала ваши имена, и все эти годы портал вас ждал. А десять лет назад Олег приехал в музей, коснулся камня, и случилось чудо. И он никому ничего не сказал...
— Потому что он эгоист и хочет заграбастать все деньги и славу! Ни с кем не хочет делиться — ни с вами, ни со мной, ни с учёным сообществом! Он понял, что может путешествовать во времени, и тайно начал раскопки. Пишет научный труд, готовит сенсацию. Какое необузданное тщеславие, какая алчность!
Олафсон захихикал:
— И это говоришь ты? Да вы друг друга стоите! И не алчный он, а обычный. Ты плохо знаешь учёных. Я бы на его месте поступил точно так же: задурил бы тебе голову, сжёг флешку, украл паспорт. А если бы ты продолжала мне мешать, то и придушил бы где-нибудь в прошлом. Кто тебя там найдёт? Идеальное преступление — спрятать труп в каменном веке.
Вера обиделась:
— Почему бы не поговорить со мной честно? Я бы согласилась поделиться с ним славой.
— Вера, Вера... Он десять лет вёл там кропотливые изыскания, изучал среду, наблюдал за аборигенами. И вдруг какая-то девчонка с фотоаппаратом врывается в его мир и предлагает делиться! Ну уж нет! Чужака надо выкинуть, а портал замуровать или поставить там хитрую ловушку, — Олафсон ехидно засмеялся.
Холодный ветер трепал его седые космы, а щёки от вина раскраснелись. Фьорд накрыло облаком тумана, и Вера поёжилась:
— Всё равно мог бы поговорить. Я же влюбилась в него, и он об этом знает. Разве б я вела себя так глупо, если б не влюбилась?
— А ты уверена, что нравишься ему? Если нет, то плевать ему на твою любовь, сама понимаешь.
Ночью Вера слушала завывание ветра и вспоминала события прошедшего лета. Допустим, Олафсон прав. Юный честолюбивый Олег Рудов приезжает в норвежский музей на практику и обнаруживает, что может перемещаться в прошлое, — единственный из всех, кто когда-либо прикасался к Гростайну. Рудов смекает, что это бесценный шанс изучить неолит методом полного погружения и написать труд, который станет бестселлером на все времена. И он не упускает этот шанс. Через десять лет, когда его диссертация практически готова, а он окончательно привык считать себя избранным, из камня вдруг вываливается свадебный фотограф Вера Сидоренко. И все мечты доцента, все его планы, надежды и карьерные устремления рушатся в прах. И за меньшее зло убивали, тут Олафсон прав.
Но больше всего Веру занимал вопрос о чувствах доцента Рудова. Да, у них был секс, и оба раза он вроде бы получил удовольствие, но это ведь ни о чём не говорит. Вдруг он спал с ней только для того, чтобы потом потом сжечь рубашку и украсть паспорт? Вдруг он вообще её не хотел? Её круглую попку, коленки и нежную грудь. Вдруг он притворялся, что хочет её? Какой стыд, какое разочарование... Вера задремала и проснулась от того, что Олафсон тряс её за плечо:
— Вера, началось северное сияние. Интенсивность — пять баллов. Пора.
Глава 5
Глава 5
В ушах звучали прощальные слова профессора Олафсона: «Скажи Олегу, что я на него не сержусь. Пусть не боится меня, я всегда помогу своему бывшему студенту!». Плечи оттягивал тяжёлый рюкзак, где между объективами покоилась бутылочка морошкового вина, а карманы топорщились из-за упаковок конфет. Вера опустошила автомат в музейном кафетерии, выгребла все орешки в разноцветной глазури. Ещё она взяла с собой финский нож Олафсона, хотя тот отговаривал: доцент Рудов по-любому победит в драке. На его стороне пол, опыт, мышцы и знание местности. Спасибо, если не поставит у Гростайна капкан на медведя, а то всякое может случиться.
В неолите занимался серый рассвет. Капкана не было. В лицо хлестал ветер, море пенилось барашками. На пустынном пляже стояли два оленя с расшатанными копытами и грустно смотрели на Веру.
— Что, засранцы, больше никого дома нет? Не верю. Йи-и-ху-у! — завопила Вера и пропела: — А вы не ждали нас, а мы припёрлися!
Олени испугались и убежали. Ветер подхватил её крик, покидал со скалы на скалу, как теннисный мячик, и унёс вдаль.
