К Михаилу Хомутову подъехал Оброська Кондак, нервно осмотрелся по сторонам, задержав взгляд на насыпном валу, где шла яростная пальба из пищалей с обеих сторон, и передал повеление от Лазарки Тимофеева:

– Спускайтесь к монастырю. Чу – там пальба началась, похоже, полковник Чубаров и в самом деле уже на подходе к стругам! Будем всем войском отводом отходить к стругам. Поспешайте!

– За мной! – негромко сказал Михаил Никите и Еремею и поскакал вдоль цепочки своих стрельцов, забирая их с собой, чтобы уже пеши спуститься по круче к волжскому берегу.

А за спиной в зареве пожарища под кремлевской стеной разгорелось кровавое сражение. Солдаты воеводы Борятинского штурмом ворвались через частокол в острог, били залпами из пищалей по плохо вооруженным казакам, не давая им возможности приблизиться большим числом и ввязаться в рукопашную драку. Воспрянули духом и обозленные голодным сидением в осаде стрельцы воеводы Милославского. Не заботясь теперь более об удержании Синбирского кремля, они отворили ворота и хлынули через ров к острогу, забросав его зажигательными бомбами. А со стороны Казанской дороги по казакам, изготовившимся к приступу кремля от насыпного вала, ударили конные рейтарские полки. И всякий раз, когда во главе своих походных атаманов казаки кидались в рукопашную сшибку, рейтары тут же отходили, стрельцы Милославского били залпами, не допуская до себя близко. Вдобавок ко всему за спиной войска у монастыря тоже вспыхнула жестокая перестрелка – это полк Чубарова наступал на казацкие струги.

И дрогнуло малооружное, почти не обученное казацкое войско. Поначалу организованно, а потом разрозненными группами потекли в разные стороны – из острога стали пробиваться на запад, к засечной черте, от насыпного вала хлынули к берегу, а кто оставался в остроге, те, охваченные со всех сторон огнем, гибли в драке со стрельцами; горел частокол, горели подожженные стрельцами дома и дворовые постройки.

Видя, что рейтары густо бегут от темного в ночи монастыря, сбивая слабые казацкие заслоны, и вот-вот достигнут берега, и тогда им всем погибель, Михаил Хомутов громко крикнул своим стрельцам:

– Всем в струги! Быстро! Хватай весла! Никита, все, кто с пищалями, на корму живо! Пали по рейтарам, чтоб не вязались!

Самаряне вскочили в ближний струг, к ним уже успели впрыгнуть с десяток чужих казаков, разобрали весла и ударили ими по воде. Кто-то охнул и с пулей в голове ткнулся лицом в палубу, кто-то в ответ пустил в освещенных луной рейтар ответные пули… Оторвавшись от береговой кромки, погнали вслед другим стругам, подстегиваемые частой и уже не опасной на расстоянии стрельбой вослед.

Лукавил против истины в своей отписке полковой воевода Петр Урусов, лукавил, конечно, со слов воеводы князя Юрия Никитича Борятинского, что, прознав о движении полка Чубарова к монастырю, близ которого у берега стояли струги, Степан Разин «в память не пришел и за 5 часов до свету побежал в суды с одними донскими казаками. И астраханцев, и царицынцев, и саратовцев, и самарцев покинул у города и их обманул, а велел де им стоять у города и сказал им, будто пошел на твоих, великого государя, ратных людей, которые были с князем Юрием Никитичем Борятинским. И как он, вор Стенька, побежал от Синбирска в судах, и он де князь Юрий Никитич, с конными людьми вышел на поле и стал около города, а пехоту пустил на обоз вора Стеньки Разина и в острог. А окольничий и воевода Иван Богданович Милославский со всеми твоими великого государя ратными людьми вошел в острог же, и воров и изменников, которые под городом были в остроге, побил наголову да языков взял более 500 человек. А которые де пробивались к судам, и тех в Волге всех потопил. А было де с вором Стенькою воровских людей и казаков с черты и из уездов с 20 000…».

Лукавство воевод объяснимо желанием очернить атамана предательством, чтобы впредь ему на слово веры не было среди простого люда. В своем показании очевидец и участник этих боев Г. Трофимов, сообщивший сведения о перебежчике рейтаре в канун решающего сражения, на спросе сказал: «И вор де Стенька пометался в струги с лехкими людьми. А остальные шли к стругам отводом…»

Другой свидетель показал, что на Самаре Степан Разин оставил «пристальных людей», стало быть, не одни донские казаки ушли из-под Синбирска, но и те, кто к нему «пристал», т. е. те же самарские, саратовские, царицынские и других городов стрельцы и посадские. А иные ушли со Степаном Тимофеевичем и дальше, до Царицына и до Астрахани.

– На атамановом струге вздыбили парус! – крикнул с кички синбирянин Федька Тюменев, который, сам того не ведая, вместе с Тимошкой Лосевым и Герасимом Константиновым ночью вскочили в один струг с самарянами и немало тому порадовались – все же знакомцы, не совсем чужие.

– Сотворить тако же! – тотчас повелел Михаил Хомутов, и стрельцы, свободные от весел, сноровисто подняли парус, который поймал не сильный, но все же попутный ветер, и струг пошел быстрее.

Пока была ночь и мрак густо укрывал землю и Волгу, струги плыли, как придется, иной раз обгоняя друг друга, даже не окликая: боялись воеводской погони – на берегу у Синбирска, около монастыря, было в спешке оставлено не менее ста стругов, в том числе и струг якобы бывшего с ними патриарха Никона. Но к рассвету уразумели, что погони за казаками нет. Должно быть, воевода и князь был настолько увязшим в продолжавшемся сражении, что ему было не до бежавшего вниз по Волге атамана Разина и его немногочисленного теперь воинства. Так оно вскоре и оказалось – из-под Синбирска ушли немалые сила повстанцев, и воевода уже 9 октября кинулся усмирять их по Синбирско-Корсунской линии крепостей. И князь воевода Милославский не отважился оставить кремля, пока вся округа еще полыхала огнем восстания…

С восходом солнца казаки огляделись и без какой-либо команды выстроились за атамановым стругом, выказывая этим, что они готовы следовать за ним по его воле. Рядом со стругом атамана Разина плыл струг царевича Алексея. Только песен и смеха не слышно, всяк думал о недавнем ночном сражении, тревожились за жизнь атамана. И у всех была одна и та же печаль – неужто крах всему? Неужто это конец великого дела и не найдут они больше силы собраться на новый поход против злоехидного боярства?

Плыли за атаманом, не зная, каков он, кто из верных сподвижников с ним. А может быть, и вовсе в живых уже нет верных атамановых есаулов? Как расправляется воевода Борятинский с попавшими в его руки казаками, воочию видели после боя на реке Свияге под Синбирском!

Ближе к полудню с атаманского струга передали по цепочке команду – сообщить, кто в струге за начального и сколько людей, да сколько оружных и раненых? Впереди идущие струги прокричали о себе, а потом и Михаил Хомутов подал весть:

– Струг самарского сотника Хомутова! А людей самарян тридцать восемь, да саратовских пятеро, да синбирян трое! Все оружны, а раненых несильно четверо!

Потом кричали с идущих позади стругов и узнавали понемногу, что не совсем пустые струги плывут за ними, а с силой – не с такой, конечно, как вверх по Волге шли, но и не совсем порожние.

– Ништо-о! – стараясь приободрить друзей, проговорил веселым голосом Никита и подмигнул хмурому Еремею Потапову. Чудом выбравшийся из темницы синбирского кремля и теперь уверовавший во всесильные заговоры княжны Лукерьи, Никита осторожно потрогал под кафтаном вскользь задетое пулей рейтара левое плечо. – Ежели перекликает атаман свое войско, знать, о новых сражениях думает! – И криво усмехнулся, вспомнил от стариков прежде слышанное: – Пообедав да перекрестившись, теперь не сунемся вторично к столу – научены крепко![22]

– Только бы Степан Тимофеевич побыстрее оклемался! – сокрушенно выговорил Еремей Потапов, словно и в этом, как и в побеге воеводы Борятинского, была и его существенная доля вины. – Надо же такому случиться – совсем наш верх выходил, а не уберегли казаки атамана…