Игорь Лукич, запрещая себе смотреть на часы, чтобы не раздражаться, смиренно переждал гневную отповедь Валериана Генриховича всем врагам России. Заключительная, кульминационная часть речи была вполне оптимистичной. В ней Валериан Генрихович подробно изложил доводы в пользу неизбежного светлого будущего всего прогрессивного человечества под руководством России. Оптимизм был к месту, потому что далее следовал фуршет, и хороший политический прогноз был необходим для правильного пищеварения.

Объявили перерыв. Игорь Лукич устремился к Валериану Генриховичу, а тот к семге. Похвалив рыбку, которая, судя по всему, была контрабандной, Игорь Лукич приступил к главному. Интимно придерживая «серого кардинала» за локоток, он аккуратно поинтересовался, в какую сумму партия оценивает возрождение России, и с готовностью предложил внести эту сумму на счет партии. То, что деньги разворуют, Игорь Лукич не сомневался, он вообще не верил тем, кто произносил слова про величие. Ему привычнее были слова про оборудование, про жирность молока, про подвижной состав, про тару и холодильные камеры.

Валериан Генрихович снисходительно усмехнулся и ответственно заявил:

– К сожалению, только деньгами такие вопросы не решаются. Но, конечно, при наличии финансового ресурса что-то можно сделать на благо родины, по крайней мере, попытаться.

И написал на салфетке сумму. Нулей было много.

Игорь Лукич положил салфетку в карман. Какое-то время они жевали бутерброды молча. Наконец сыродел снизил голос так, чтобы его могли слышать только Валериан Генрихович и семга, и напрямки спросил:

– Как вы, человек опытный, считаете: достаточна ли будет эта сумма для положительного решения вопроса?

– Для возрождения былого величия? – спросил, жуя, Валериан Генрихович. – Да, думаю, вполне хватит.

– Нет, у меня интерес помельче. Точнее, приземленнее.

– Тогда не понимаю. Вы о чем? – и собеседник подхватил новый ломоть семги.

– Хотел бы быть полезным партии в составе депутатской фракции. Каковы мои шансы на «проходной» номер в партийном списке? Или этой суммы слишком мало? Вы скажите, я добавлю, но мне хотелось бы знать наверняка, – сказал Игорь Лукич так тихо, что даже семга начала прислушиваться.

– Ну… Думаю, что борьба только начинается, наши политические оппоненты сильны как никогда. – Валериан Генрихович говорил громко, как на трибуне. – Народ устал, он изверился, его идеалы попраны и цинично преданы. История не простит нам, если мы упустим наш последний шанс поднять страну с колен, дать людям надежду и хлеб. Не только история, мы сами себе не простим.

Эта речь имела успех. Народ, окружающий их столик, начал быстро рассеиваться. Подхватив тарелки и фужеры, партийцы отбегали на безопасное расстояние, чтобы не мешать пищеварительному процессу. Дождавшись, когда рядом с ними не будет никого, «гуттаперчевый мальчик» тихо сказал:

– В этой ситуации добрая воля спонсоров особенно ценна. Мы ценим ваше желание помочь партии материально. Я думаю, что удвоение этой суммы решит ваш вопрос положительно. Разумеется, я ничего не гарантирую, все решит народ в ходе свободного волеизъявления… Но мы со своей стороны сделаем все от нас зависящее, – и он подхватил очередной кусок семги.

Игорь Лукич понял, что возрождение величия страны стоит, по партийным расценкам, в два раза меньше, чем его депутатский мандат. На эту сумму можно было построить несколько квадратных метров космодрома.

Деньги он перевел в тот же день, считая, что инвестирует их в свой бизнес. И эти инвестиции, по его прикидкам, должны были дать хорошую прибыль.

Таня постучалась в дверь – сначала тихо и деликатно. Ответа не было. Потом громко и беспардонно – с тем же успехом. Она уже хотела обиженно уйти, как откуда-то из глубины пространства за дверью послышался стук каблучков. Каблуки цокали довольно долго, набирая громкость. Видимо, расстояние до двери было приличным. Таня терпеливо ждала. Наконец дверь отворилась, и на пороге показалась красивая женщина средних лет. На лице ее явно читалось раздражение. «Секретарша», – догадалась Таня.

Та смотрела на нее молча, видимо, ожидая каких-то пояснений.

– Меня Игорь Лукич ждет. Он приглашал меня в офис после восьми, – почему-то с просительной интонацией сказала Таня.

– И что? – Голос у секретарши оказался низкий, грудной, как у французской певицы Мирей Матье.

И не только голос. Весь ее облик соответствовал Таниным представлениям о том, как выглядят настоящие француженки. Ну или должны выглядеть, согласно общему мнению тех, кто никогда не бывал во Франции.

Русская француженка оглядела Таню и вынесла вердикт:

– У вас нет явных признаков анорексии.

– Спасибо, я знаю, – удивилась Таня.

– Не хватает сил дверь открыть? У меня много работы, я не швейцар перед посетителями двери распахивать, – строго отчитала ее секретарша.

Таня почувствовала, что густо краснеет. Действительно, что это с ней? Как можно было так опозориться? Чего она ждала? Крика «Входите, открыто»? Это же не их затрапезная редакция, где главный редактор на стук всегда так откликается. Или кричит, если в хорошем настроении: «Кто стучится в дверь моя? Видишь, дома нет никто». Три года Таня работает в этой газете, и три года главный редактор считает это смешным.

А тут другой мир. С русской француженкой, с кабинетом во весь этаж, с кованой оградой Викторианской эпохи. И посреди всего этого стоит Таня, как деревенщина неотесанная, которая не умеет пользоваться дверью. Лично Таня ничего не имела против деревенских жителей, но в ее детстве, когда хотели заклеймить человека за его отсталость, почему-то называли его деревенщиной. Вот сейчас пришло на ум.

– Может быть, войдете? – насмешливо сказала секретарша. – Ничего, что я тапки не предлагаю? У нас тут, знаете ли, все по-простому.

«Съязвила, – догадалась Таня, – так мне и надо! Думает, наверное, что раз посетительница стучится, как в квартиру, значит, и на тапки рассчитывает».

Она чувствовала жар на лице и понимала, что из красной становится пунцовой. Как же она будет разговаривать с Игорем Лукичом, если его охрана поставила ей шах, а секретарша мат? Она не смогла достойно представить себя даже в глазах обслуживающего персонала. Может не стоит ей дальше идти? «Людей смешить только» – так говорили в ее детстве про ситуацию потенциального позора.

Ну зачем она вообще сюда пришла? Лучше, пока не поздно, повернуться и уйти. Нырнуть в метро и снова почувствовать себя стройной и упругой, поймать на эскалаторе заинтересованный взгляд встречного мужчины, легко догнать уже отъезжающую маршрутку, войти в нее с чувством превосходства над прочими пассажирами. Потому что она молодая журналистка, и у нее все впереди, и Москва когда-нибудь покорится ей.

Ни черта не покорится! Таня вдруг поняла это с такой безжалостной ясностью, что не осталось ни сомнений, ни иллюзий. Другой мир для нее закрыт, она в него не проникнет. Охрана и секретарша отфильтруют ее как самозванку. Она не монтируется с этим миром особняков, кованых оград, французского шарма и делового этикета. Она так и будет писать про новые станции место, сидя в обшарпанной редакции, поджав под себя ногу и хрустя печенюшками. И стряхивать крошки с сиреневого пуловера, очищенного от катышков.

– Я пойду, извините за беспокойство, – бледным голосом сказала Таня.

Видимо, женщина поняла, что переборщила, и сказала уже более мягко:

– Игорь Лукич сейчас говорит по телефону. Вам придется подождать немного.

Секретарша неопределенным жестом дала понять, что следует идти за ней. Таня переступила порог и оказалась в просторном помещении, где все было как-то странно организовано, но оглядываться по сторонам было неловко. Таня семенила за секретаршей, стараясь идти строго по ее следам, как будто она шла по болоту.

– Присаживайтесь, – секретарша жестом указала на кожаный диван. – Чай? Кофе?