Через пару дней, тихим весенним вечером, когда Академия уже опустела, дверь в кабинет Гулевского будто сама собой приоткрылась, и в образовавшуюся щелку просочился щуплый человек, в котором Гулевский с нехорошим чувством узнал Юрия Судина.

Недобро сощурился.

– Дверь запирается? – вместо приветствия произнес мертвенно-бледный Судин. Поковырялся в замке, подергал и – без паузы бухнулся на колени. От неожиданности Гулевский вскочил на ноги.

– Только сегодня узнал, – невнятно пробормотал нежданный визитер. – Так подставить, так подставить! Поклялись, что будут сами писать! Я ж порядочный человек. Если б только догадывался, что плагиаторами окажутся, да разве ж связался!.. Тем более, нашли, у кого воровать, засранцы!

Он вскинул пытливый взгляд. Повинуясь брезгливому жесту Гулевского, поднялся, отряхнул колени.

– Не верите, – определил он безнадежно. – Если не поверите, всему конец.

– Зачем вам это понадобилось? – сухо спросил Гулевский.

– Что?.. А! Понимаете, я в Госдуме от «Демроссии». Освобождается правовой комитет. Ну, наши меня двинули. Но там, чтоб возглавить, нужна степень. Сказали, все так делают. На надежных вроде людей вывели. Оказалось, – негодяи. Так подставить!

Он остервенело постучал себя кулаком по лбу. Со смятенным видом рухнул на свободный стул.

– Да что я? Если об этой истории пронюхают коммуняки, заплюют все демдвижение. А отложить защиту – значит, отдадим коммунистам ключевой комитет. Вот ведь какова диспозиция.

– Раз уж о диспозиции соизволили упомянуть… – в глазах Гулевского забегали злые искорки. – Ответьте, разлюбезный диссертант, по каким признакам вы разграничиваете общественную опасность и общественный вред при административных проступках?

– Что? – Судин опешил. Разглядел насмешку. – Да понятия не имею. Собирался за неделю до защиты проштудировать. И тут такое! В ВАКе сказали, если до завтра не улажу…

Он взрыднул. По впалым щекам потекли слезы:

– Илья Викторович, дорогой, вы ж – талантище. Идеи, как сеятель из лукошка, горстями разбрасываете; другие подбирают и всю жизнь кормятся. Что вам от одной-двух лишних? Отступитесь. Дружбой детей прошу. Не за себя. За общее дело. Ведь по большому счету оба мы России служим. Не враг же вы демократии.

Врагом демократии Гулевский не был. И историю, хоть и скребло на душе, замял.

Больше они не встречались. Хотя за карьерой Судина Гулевский следил. Это было нетрудно. В двухтысячных видный «правый», он демонстративно перешагнул из одной «России» в другую. Из «Демократической» в «Единую». То есть как сам публично ответил злопыхателям.

– России остался верен. За что оказался обласкан новой властью на должности заместителя главы президентской администрации. А в 2008-м со сменой президента сохранил пост как знак преемственности.

После вручения награды заместитель главы администрации со свитой отбыл. Празднование же, в которое плеснули топлива, продолжилось с новой силой.

К Гулевскому подошла Маргарита. Разметавшиеся волосы прилипли ко лбу.

– Что-то меня кружит. И вообще хочу в постель.

Вопреки привычной осторожности, она припала к Гулевскому.

– Люблю менять любовников, – с пьяным бесстыдством объяснилась она. По остолбенелому виду Гулевского убедилась, что эффект состоялся. Принялась загибать пальцы. – Гляди сам. С полковником милиции спала, с доктором наук спала, с заслуженным ученым тоже спала. Даже с почетным профессором Эдинбургского университета переспала! Теперь хочу орденоносца. Имею право?

Вечер заканчивали без юбиляра.

Приезжать в этот день в Академию Гулевский не планировал. Но с вечера ему позвонил Машевич и попросил о встрече – для конфиденциального, как выразился, разговора. В последние годы один из основоположников советской криминологии часто болел и резко сократил преподавательскую нагрузку. Отрабатывать за него учебные часы приходилось другим. Гулевский опасался, что щепетильный профессор надумал подать в отставку.

Кабинет начальника кафедры уголовной политики напоминал музей. Застекленные шкафы были забиты дипломами, аттестатами, подарочными статуэтками, поздравительными адресами. На стенах развешены фотографии виднейших представителей кафедры, с датами рождения и смерти. Единственный, без траурной даты портрет профессора Машевича начала девяностых, висел точнехонько напротив двери.

Когда Гулевский вошел, в его кресле, под портретом, расположился грузный, одутловатый человек с крупной, морщинистой лысиной. Сдвинув на лоб круглые очки и близоруко щурясь, он вчитывался в брошенный на столе проект закона о полиции. Гулевский скользнул взглядом по моложавому лицу на портрете и сдержал невольный вздох: за прошедшее двадцатилетие Герман Эдуардович Машевич сильно сдал.

При виде хозяина кабинета Машевич обозначил движение подняться, но Гулевский сконфуженным жестом остановил его. Уселся на ближайший стул.

– Как здоровье уважаемого мэтра? – бодренько произнес он.

Машевич натянул очки на слезящиеся, выпученные глаза.

– По возрасту, – в голосе его за бесстрастной интонацией промелькнула знакомая ирония.

– Очень хорошо, что зашли. Надо подписать переаттестацию, – вроде только что припомнил Гулевский. – Арлетта уже напечатала. Осталась ваша подпись.

Он потянулся к звонку.

– Не будет переаттестации, – остановил Машевич. – Ухожу. Хватит за чужой счет числиться.

Этого Гулевский и боялся.

– Резун успел обработать?! – неприязненно бухнул он. Начальник Академии не раз намекал, что Машевича пора проводить на отдых.

– Н-нет, – отказался Машевич. Увидел, что невольной заминкой проговорился. – То есть не это главное. Зрело.

Умные, изуродованные базедовой болезнью глаза его уткнулись в Гулевского:

– Не хочу быть причастным.

Это был не первый их подобный разговор, и с каждым разом все более расходились позиции. Нынешняя фраза прозвучала обвинением.

– Договаривайте, Герман Эдуардович, – потребовал Гулевский. Заметил, что старик колеблется. – Коль начали, давайте расставим, так сказать, точки! Юбилейное славословие, должно быть, покоробило?

– То пустое. Надеюсь, голова не закружится. Хотя в последние годы в твоих трудах появилась благостность. Впрочем, это вкусовое, – поспешил сгладить резкость Машевич. – Не о словах говорю, а вот чем наше слово отзовется? – Он достал крупный носовой платок и отер пузырьки, проступающие на влажных старческих губах. – Ну, об этой профанации вовсе не говорю, – он брезгливо, двумя пальчиками оттолкнул от себя проект Закона о полиции. И все-таки не удержался, высказался: – Да, потешный документ. Похоже, этот странный человечек искренне верит, что если милицию назвать полицией, все переменится.

Герман Эдуардович озадаченно повел жирной шеей. Вернулся к главному.

– Но вот последнее, с чем столкнулся. Администрация Президента родила очередной проект закона о борьбе с коррупцией и передала на экспертизу в Институт государства и права. Создали межведомственную комиссию поавторитетней. В том числе включили вашего покорного слугу.

– Помню, конечно, – поторопил Гулевский.

– Проект ужасный. Будто двоечники делали. Да так и есть. Не поверишь, два дня правил грамматические ошибки. А, по сути, если отбросить риторику, – направлен на защиту той самой коррупции, с которой призывает бороться. На десятке страниц перечисляются условия, при которых чиновники и их родичи имеют право принимать подношения. О декларировании доходов заявлено. А вот о главном – расходах, – чтоб объяснился, любезный, на какие шиши при зарплате в пару тысяч долларов купил особняк в Куршевеле, – тишок. И так по всему тексту. Проигнорированы даже международные конвенции, что государством ратифицированы. Так вот месяц каждый из нас, отложив ворох других дел, в муках, до драки текст отшлифовывали. Наконец обсосали до запятой и вернули заказчику. Через неделю узнаю: проект передан в Думу с примечанием, что прошел тщательную правовую экспертизу. Но горький опыт общения с нашей властью имею. Посему не поленился съездить в комитет ознакомиться, – любопытно все-таки, что из наших замечаний и в каком виде учли. И что ты думаешь?