Старуха-цыганка, когда внук пересказал ей историю, долго попыхивала трубкой, размышляя, пото́м изрекла:

— В Серую Башню и отправимся. У меня нос чешется, барыши чует.

— А колдун как же, бабушка? — с трепетом спросила Ружа, немало этой байкой перепуганная.

— Сколько на белом свете прожила, — проворчала бабка, — а ещё ни одного не встречала. Извелось волшебство не один век назад!

Вайда в колдунов не верил, но история ему понравилась: вот если бы на самом деле был зачарованный принц и они бы его вызволили, сколько бы золота им отвалили благодарные родители!

— А куда ж тогда рыцари делись? — допытывалась дотошная Ружа.

— Рыцари? Гм… — ненадолго задумалась бабка. — Верно, другой дорогой вернулись. Мало ли дорог на свете!

— А может, сеча была и полегли все? — подхватил Вайда, и глаза его разгорелись. — Вот бы на то поле брани набрести: сколько там, верно, сокровищ осталось! Рыцарские доспехи, я слышал, всегда драгоценностями да золотом украшены.

— Ну, полно, — оборвала его старуха-цыганка. — Узнал, какая дорога в те земли ведёт?

Вайда кивнул, и вот кибитка уже потащилась на юго-запад…

Они как-то сразу поняли, что въехали в Серую Башню. Будто переступили какой-то невидимый порог, и тут же повеяло в лицо чем-то тёплым и… не от мира сего. Даже старуха, умудрённая жизнью, и то засомневалась: на чары похоже. Внуки ничего не заметили, восхищённые расстилавшимися вокруг лугами да полями. Цыганам в городах всегда тесно, им подавай простор да волю! Даже лошадки приободрились и зацокали копытами с таким норовом, словно кому напоказ.

На холме приостановились. Внизу была деревня, большая, богатая, если судить по внешнему виду: таких добротных домов и крепких хозяйств во всего лишь деревнях цыганам ещё видеть не приходилось. Чтобы попасть в деревню, нужно было проехать мимо высокой башни из серого камня — другой дороги не было, — по ней, видно, эти земли и назвали. Старуха-цыганка стегнула лошадок, и кибитка потащилась выше на холм.

Башня казалась обжитой.

— У хозяев спросим, который из домов — набольшего, — сказала старуха. «Набольшими» цыгане звали господ. К ним прежде следовало идти на поклон и просить разрешения поселиться на время в деревне.

Любопытный Вайда вытянул шею, разглядывая подворье. Башня была окружена невысокой, но справной изгородью, однако бо́льшая часть земли была не возделана — сплошные травы, вероятно, оставленные для лошадей, храп которых чуткое ухо цыгана сразу уловило: доносился от башни. По двору хлопотала девушка с фантастически длинной косой, перевязанной небрежно ленточкой. Ружа толкнула брата под бок, тот приосанился, пригладил кудри, затянул покрепче пояс: обхаживать девиц, дабы выудить полезную информацию, — это по его части.

Бабка-цыганка остановила повозку, Вайда выскочил, прихватил с собой лоток, щедро присыпав туда всякой всячиной из мешка, и подошёл к изгороди. Ружа вылезла следом, неся большой бубен (в него откладывали выбранные для покупки вещи и туда же пото́м сыпали монеты). Старуха осталась сидеть в повозке.

Вайда ещё раз оправил кудри и, ухватившись рукой за изгородь, позвал обычной присказкой:

— Хозяюшка! Хозяюшка, милая, подойди на пару словечек, подарю пару колечек, а заведём разговор — так и целый набор!

Менестрель — а это был он — обернулся, растерянно гадая, к нему ли столь бесцеремонно обращаются, даже по сторонам посмотрел на всякий случай, но девиц поблизости не обнаружилось, так что стоило думать, что обращались к нему. Ну, сзади-то и не отличить: таким волосам любая девица позавидует, — тем более что день выдался жаркий, а менестрель поленился одеваться и щеголял по двору в одной лишь перетянутой поясом рубахе и босиком. Немудрено спутать. Свои бы не спутали, а это явно были чужие, проезжие. Голденхарт поставил корзинку на землю, прикрыл полотенцем, чтобы не добрались до зерна скачущие по двору вороватые воробьи, и подошёл к изгороди — шага не доходя, как и уговаривались с Драконом.

— Вы что за люди? — не без любопытства спросил менестрель. Цыган в них он сразу признал: встречал таких во время путешествий по королевствам. Но вот в Серой Башне ни разу не видел.

С ответом вышла заминка. Цыгане уже успели убедиться, что это вовсе не «хозяюшка», но до сих пор не поняли, какого роду-племени этот юноша, а значит, и сомневались, как к нему обращаться. Одет он был слишком просто. Работник? Но уж слишком изящно и благородно выглядел для всего лишь батрака: таких не нанимают на чёрные работы, толку не будет: зачахнут. Но цыган смутить сложно.

— А что же ты, дружочек, — прежней присказкой спросил Вайда, — так далеко стоишь, оттуда глядишь? Подойди ближе, не украду.

— Да уж не советую, — рассмеялся менестрель, представив, что бы в таком случае сделал Эмбер.

Цыган несколько растерялся — смех действовал обезоруживающе, — Ружа покраснела и спряталась за плечо брата. Вайда тряхнул кудрями, чтобы избавиться от наваждения, и выставил вперёд лоток:

— Мы цыгане-коробейники. Подходи, выбирай, что любо — покупай. Сто́ит монетку. Скажешь ласковое слово — даром отдам.

Менестрелю этот говорок нравился. Было в нём что-то поэтическое. Он обернулся, взглянул на башню. Эмбер спал ещё. «Ну, — рассудил менестрель, — хоть изгородь — это уже одиннадцать шагов, но за неё-то я не собираюсь?» И он подошёл к изгороди («менестрелеметр» тут же щёлкнул, Дракон проснулся), чтобы взглянуть, что навалено в лотке цыгана.

Там был целый ворох безделушек. Глаза Голденхарта невольно разгорелись, и он стал рыться в лотке, разглядывая то ленту, то замочки, то крючочки. Вайда по-прежнему на него поглядывал с сомнением, пытаясь определить природу загадочного юноши. Ружа была наблюдательнее. Когда менестрель протянул руку, чтобы взять ленту, она тут же пихнула брата под бок: на безымянном пальце юноши красовалось тяжёлое золотое кольцо с крупным камнем-сапфиром, и намётанный цыганский глаз тут же безошибочно определил, что кольцо не фальшивка: и камень, и золото настоящие. Кольцо это ему Эмбер подарил.

Менестрель покуда разглядывал вытянутую из общего вороха ленту и чуть улыбался собственным мыслям. Лента была янтарного цвета. Как бы хорошо она пришлась к волосам Дракона!

— Возьму эту, — сказал Голденхарт, сворачивая ленту в клубок. — Монетку сто́ит, говоришь? — Он порылся в рукаве, вытащил серебряную монету и протянул Вайде со словами: — Этого хватит?

Цыган уставился на монету, ничего не отвечая. Ружа проворно сцапала монетку и заворковала:

— Лента дешевле сто́ит, хозяйчик, золотой ты мой, драгоценный, выбирай ещё что-нибудь. Столько раз да по столько!

Менестрель ей в ответ улыбнулся, цыганочка опять покраснела, но на этот раз за брата прятаться не стала, а наоборот, ворошила лоток вместе с менестрелем, предлагая ему то и это и вспыхивая румянцем, когда их руки соприкасались.

Вайда был огорошен. Неужто настолько богатые крестьяне в деревне живут, что в состоянии и серебром расплачиваться? Ответ напрашивался сам собой, конечно, и старуха-цыганка, и цыганочка его давно угадали, едва кольцо на пальце у юноши приметили: хозяйчик-то из «набольших»! Но Вайда до этого пока не додумался. Парень был не из глупых, но уж слишком много потрясений разом. Старуха громко крякнула, цыган опомнился, покосился на неё и начал:

— А вот что…

Договорить он не успел. По траве от башни золотым вихрем пронёсся Дракон и прервал его всего лишь взглядом, вроде бы и не суровым, но таким, что — ух! Язык у Вайды заплёлся, и цыган с ужасом понял, что и полслова произнести не может. Старуха-цыганка на мужчину взглянула с растущим беспокойством. Он явно был из «набольших», но этим дело не ограничивалось. Старуха даже грешным делом засомневалась: а вдруг люди верно болтают о колдунах? Потому что было в нём что-то этакое… нечеловеческое, понять бы ещё — что!

— Одиннадцать шагов, Голденхарт, — с укоризной сказал Дракон, покуда не обращая внимания на цыган.

— Да я всего-то и хотел, что взглянуть на ленты, — оправдывался юноша. — Посмотри-ка, что я тут нашёл.