Все согласились, что это самое разумное объяснение. Алистер тоже покивал, но заметил:

— А теперь, добрая феюшка, тебе бы спросить, как и чем Лучесвета лечили. Это занимательная история, знаешь ли, заслуживает того, чтобы её послушать. Эльфийские чары не справились, драконьи чары не справились… Эмбервинга, — уточнил он отчего-то напористо, — чары не справились.

— Пф, — сказал Нидхёгг, заметив, что король эльфов смотрит на него, словно бы ожидая, что тот начнёт хвастаться, — плёвое дело! Народные драконьи средства его за пару месяцев на ноги поставили. Говорил же, сразу надо было ими воспользоваться, а не валандаться.

— Что за народные драконьи средства? — удивилась фея.

— Яд с кровью перемешать хорошенько, пока булькать не станет, — охотно поделился «рецептом» Огден.

— Драконий яд с драконьей кровью, — уточнил Алистер и опять улыбнулся, а фея ахнула.

— Что? — нахмурился Эмбервинг.

— Вообще-то, — сказала Хельгартен, — полозы и змеи драконам сродни, а волшебные полозы — тем более. И человеческая природа мальчика воспротивилась тому, чтобы впитать в себя чуждое волшебство. Жар бы сам спал, когда мясо выжарилось и выварилось внутри, потеряв волшебную силу. Вот только человеческую природу в нём хорошенько заглушили.

— Утопили, — саркастически добавил Алистер, — в драконьей крови.

Воцарилось недолгое молчание.

— То есть, — проронил после Эмбервинг, — мясо не только силу не потеряло…

— Волшебные силы слились и породили… нечто новое, — заключил Алистер. — Такое не в первый раз уже случается, да, Эмбервинг?

Дракон нахмурился:

— А чары?

— Кое-кто наложил неосознанно. Драконы этим грешат, да, Эмбервинг?

Они все переглянулись и уставились на Нидхёгга. Получается, в том, что Лучесвет превращается — или не превращается — в хрустального полоза виноваты как раз упомянутые народные драконьи средства. Мясо, приправленное изрядной долей драконьего волшебства, отлично усвоилось и подмяло под себя человеческую природу юноши. Впрочем, Лучесвет всё ещё оставался человеком, хоть и в хрустальной шкурке.

— Но что заставило Нидхёгга наложить на Лучесвета чары? — задумчиво спросил Эмбервинг.

— Ничего я на него не накладывал, золото только, — возмущённо возразил Огден, не вслушиваясь.

— Что? Смертность Лучесвета, конечно же, — уверенно ответил Дракону Голденхарт. — Ты ведь помнишь, каким потрясением это стало для самого Лучесвета, а потом и Нидхёгга?

— И что делают эти чары? — полюбопытствовал Алистер. — Кроме того, что заставляют Лучесвета обрастать хрустальной чешуей? Могут драконы как-то это вынюхать? — И он поглядел на Хёггеля.

— Почём я знаю, — буркнул Хёггель. — Я только злые чары могу унюхать, а эти же не злые, а драконьи.

— А ты, Эмбервинг? Хотя зачем я спрашиваю: ты даже свои собственные вынюхать не смог… — пробормотал Алистер.

Эмбервинг вспыхнул.

— Во всяком случае, это не пространственные чары, — продолжал король эльфов. — Улетал же Нидхёгг в Извечный лес — и ничего.

— Это добрые чары, — сказала Хельгартен, — даже я с трудом в них драконьи чары признала. Обычно чары подобного рода накладывают, когда чего-то боятся или чего-то желают. Вреда они мальчику точно не причинят, а какова их природа — время покажет.

Лучесвет выглядел несчастнее некуда. Нидхёгг, которому надоело выслушивать нудные разговоры, в которых явно или обиняками критиковали народные драконьи средства, завернул его в одеяло и сунул под мышку.

— Что это ты выдумал? — удивился Эмбервинг.

— Домой возвращаюсь, — ответил Огден.

— А Лучесвета зачем с собой берёшь?

— Зарою в золото ещё на недельку, — сказал Нидхёгг. — Рановато его выкопал, недолечил.

— Долечишься, он вообще весь чешуей покроется, — предупредил Эмбервинг. — Не пои его больше драконьей кровью, слышишь?

— Арргх, — пренебрежительно сказал Нидхёгг и утащил Лучесвета из башни.

— Что-то у меня предчувствие нехорошее, — заметил Эмбервинг, хмурясь.

— Нидхёггу лучше знать, раз уж это его чары, — возразил Голденхарт.

Алистер беззаботно улыбался, словно ему не было ни до чего дела. Хёггель с Хельгартен засобирались обратно в Извечный лес…

— Коржики просто отвратительны на вкус, — рассказывал Нидхёгг, сосредоточенно высыпая золото горсть за горстью. — Скрипят на зубах, сплошной сахар. Ни за что их не пробуй, если предложат!

Лучесвет, от которого осталась только одна голова, всё остальное уже было засыпано золотом, обречённо следил за драконом. Огден не только его в золото закопал, но и буквально силой напоил его драконьим снадобьем.

— А если я на самом деле весь чешуей подёрнусь? — мрачно спросил Лучесвет. — С головы до пят? Я тогда больше никогда в жизни людям на глаза показаться не смогу.

— Дались тебе эти люди, — фыркнул Огден, усаживаясь рядом. — Мне вот бы очень понравилось, если бы ты весь чешуйчатый стал. Хрустальная шкурка красивая, — нараспев сказал он, довольно покачиваясь. — Ни у одного дракона такой нет! А я уж драконов перевидал немало.

— А если я в полоза превращусь? — ещё мрачнее спросил Лучесвет. — А если у меня хвост расти начнёт? Или рога? Есть у полозов рога?

— Ну, рога вряд ли, потому что рога первым делом вырастают, — начал рассуждать Нидхёгг, — а вот хвост — это надо подумать. Хвост — дело такое: захочет — вырастет, захочет — нет. Лучше бы, конечно, чтобы крылья отросли. Крылья — штука полезная, крылья всегда пригодятся.

— У змей крыльев не бывает, — возразил Лучесвет. — У них зубы ядовитые. А если у меня ядовитые зубы вырастут?

— Ещё лучше, — обрадовался Огден, — тогда тоже сможешь плеваться ядом.

У дракона на всё был готов ответ.

— А что за чары ты на меня наложил? — спросил Лучесвет, припомнив разговор Алистера с феей.

Нидхёгг уставился на него белыми глазами и ничего не сказал. Как и Эмбервинг, он не помнил, чтобы специально раскидывал чары, но чувствовал, что заклятье существует. Снять его он и не пытался: драконьи инстинкты запретили.

— Что-нибудь да наложил, — отозвался он после продолжительного молчания. — Арргх его знает, что. Хватит болтать, спи давай.

Спать Лучесвету не хотелось. Попробуй-ка засни, когда тебя в золото зарыли! К тому же в голове у него роились мысли — разные. Превратиться в полоза, если поразмыслить, не так уж и страшно, больше интересно. Да и Нидхёггу эта хрустальная шкурка нравится.

— А ты ведь так на охоту и не полетел, — сказал Лучесвет укоризненно.

Нидхёгг, между тем обратившийся в дракона и успевший задремать, приоткрыл один глаз, блеснул белым светом по золоту и хвостом подгрёб к Лучесвету ещё золотых монет.

— Выспимся, поймаю медведя, и напополам съедим, — пообещал дракон. — Я не голодный: я у Эмбервинга кролика стянул и съел. Спи, говорю.

Продержал Лучесвета в золоте Нидхёгг, как и обещал, целую неделю. Лицо у юноши к этому времени полностью покрылось хрустальной чешуей, даже на веках были чешуйки, и с остальным телом, думается, было точно так же.

— Огден? — позвал Лучесвет, ёрзая. Чешуя теперь доставляла неудобства: тело жутко зудело, будто его блохи шпиговали, а почесаться он не мог, потому что был закопан в золото.

Нидхёгг тотчас же пробудился и открыл глаза, по сокровищнице заструился белый свет, отразился в хрустальной шкурке и рассыпался искрами по золоту.

— Откопай меня, — попросил Лучесвет, продолжая ёрзать. — Кажется, я блох нахватался: изгрызли всего!

Дракон пошевелился, придвинул морду к Лучесвету, втягивая воздух ноздрями.

— Не чую никаких блох, — резюмировал он после.

— Нестерпимо чешется! — продолжал жаловаться юноша.

Огден подцепил золото лапой, как ковшом, извлекая Лучесвета. Тот выкарабкался из когтей дракона, скатился по золотой куче вниз и стал приплясывать, извиваться, стараясь поскрести спину. Он был весь покрыт хрустальной чешуей.

— Красота, — сказал Нидхёгг, превращаясь в человека и спускаясь к юноше. — Драконьей шкурке не уступит!