— Искоренить чревоугодие! — провозгласил Херзингер, одновременно умудрившись напроситься, чтобы до посёлка его довезли на телеге. — Воздержание и умеренность — вот что спасёт от дьявольского наваждения. На голодный желудок глупости в голову лезть не станут, а значит, и ведьминское обольщение срикошетит.
Рэдвальд, пожалуй, исполнился уважения, если не к мудрости мэтра, так к его красноречию. Однако уважения в нём поубавилось, когда на постоялом дворе он увидел, что Херзингер заказал запеченного целиком поросёнка, двух гусей на вертеле, рыбный пирог, тушёные с утиной печенью бобы, крынку сливок и два кувшина вина, причём делиться с бывшим пажом он не собирался, как и следовать собственной доктрине воздержания и умеренности. «Тьфу!» — сам себе сказал Рэдвальд. Пустословие сплошное!
Смотреть, как ведьмоловец поглощает яства, Рэдвальд не стал. Он отправился искать цирюльника, чтобы сбрить бороду, а заодно купить себе что-нибудь приличное и практичное из одежды: новые сапоги, плащ с капюшоном и шляпу. Крестьяне уже успели растрезвонить по посёлку, что явились два ведьмоловца, и на проходящего Рэдвальда глазели, как на ярмарочного Петрушку, но заговаривать с ним не решались, пока один бойкий парнишка, как оказалось — подмастерье у искомого цирюльника, не выскочил перед бывшим пажом на дорогу и не спросил:
— А вы, господин хороший, и есть тот самый ведьмодав?
— Ведьмолов, — строго исправил Рэдвальд и, подумав, добавил: — Вальдрэд. Ведьмолов Вальдрэд.
Он подумал, что неплохо бы придумать себе прозвище, потому что называться настоящим именем, промышляя таким сомнительным занятием, как ведьмоловство, было бы опрометчиво, и придумал, вывернув собственное имя наизнанку.
Парнишка этим ответом удовольствовался и предложил свои услуги. Рэдвальд сказал, что хотел бы побриться, и парнишка отвёл его в цирюльню.
— Бороду — сбрить, усы — оставить, — велел Рэдвальд цирюльнику.
А дальше вышло недоразумение. То ли цирюльник не расслышал, то ли разволновался, что к нему зашёл тот самый ведьмоловец, о котором уже весь посёлок жужжал, как улей, стараниями расторопных крестьян, наущенных Херзингером, — только сделал он всё наоборот: сбрил усы, но оставил бороду. Пришлось цирюльнику, выслушав довольно цветистую брань клиента, сбрить и остальное, поскольку выглядело просто возмутительно. Впрочем, совсем без усов и бороды Рэдвальд стал выглядеть значительно моложе, чем с оными. Платы с него цирюльник не взял, но робко спросил, не поделится ли с ним прославленный ведьмодав («Ведьмолов», — исправил Рэдвальд.) толикой мудрости и не подскажет ли, как вывести с чердака домового, который круглыми сутками орёт благим матом и, если кто пытается войти, кидается прямо в лицо. Мудрости, а вернее, здравого смысла у Рэдвальда хватило, чтобы понять: на чердаке кто-то ненароком запер кота. Тем не менее, он состроил умное лицо и изрёк, стараясь подражать тону Херзингера:
— Достаточно открыть дверь или окно. Он сам уйдёт.
— О! — в голос сказали все присутствующие.
Плащ и шляпу предприимчивый Рэдвальд тоже получил просто так, за совет. Торговец платьем, к которому он заглянул после цирюльника, пожаловался, что на него навели порчу и что он страдает животом. Вошедший во вкус ведьмолов окинул торговца оценивающим взглядом и посоветовал ему почаще мыть руки, чтобы, как он выразился, «сглаз не пристал». К сапожнику Рэдвальд заявился в лучах триумфа и сходу заявил ему, что за пару сносных сапог одарит сапожника невиданной премудростью. Сапожник на это заявил, что, надев пару сносных сапог, он одарит его невиданным пинком, уж этой премудростью он владеет в совершенстве: немало прохвостов за свою жизнь повидал! Сошлись на паре монет (без пинков и без премудростей), и от сапожника Рэдвальд вышел в новёхоньких сапогах из воловьей кожи. И уже при полном параде вернулся на постоялый двор, где мэтр Херзингер приканчивал второго гуся и собирался приняться за рыбный пирог. Новый облик ученика он всецело и полностью одобрил, но порекомендовал всё же отрастить усы — компас зла, как он выразился.
После трапезы самопровозглашенный ведьмоловец собрал людей и прочёл ярую лекцию о ведьмах, метая гром и молнии взглядом и брызгая слюной во все стороны. Люди явно были впечатлены подкованностью лектора даже в таких щекотливых вопросах, как отличить болотную кикимору от лесной, не говоря уже о коллекции ведьминых хвостов, которые мэтр с гордостью им продемонстрировал, переходя к рассказу о том, как сжить ведьму со свету. Когда слушатели были ошеломлены и запуганы настолько, что и дышали через раз, Херзингер вытащил из рюкзака целую батарею пузырьков и склянок, по три монеты за пару, уверяя, что это чудодейственный эликсир, буквально панацея от злоехидных происков нечисти. Эликсир разошёлся, как горячие пирожки. После этого мэтр свернул лавочку и сказал, что немедленно отправляется в путь, потому что зло не дремлет.
Как позже выяснил Рэдвальд, в одно и то же место Херзингер никогда не заходил дважды. «Иначе давно бы свернули шею», — совершенно верно предположил бывший паж, потому что точно знал, что в пузырьках никакой не эликсир, а обычная вода, смешанная для колера с охрой.
Несколько лет они путешествовали по королевствам в западных краях, но как Рэдвальд ни старался — заставить мэтра повернуть на восток у него не вышло. Вероятно, там Херзингер уже бывал или помнил слова ученика о башне дракона.
За это время Рэдвальд стал заправским ведьмоловом, но предпочитал не злоупотреблять положением: проявлял умеренность, экономил каждый грош и в итоге скопил приличную сумму, больше тысячи монет серебром. Рэдвальд предполагал, что мэтр однажды плохо кончит, и хотел иметь пути отступления: серебром можно было выкупить собственную жизнь.
Рэдвальд старался не обманывать других сверх меры. Он никогда не пытался всучить им пустышку вместо чудодейственного эликсира и вообще держался в стороне, когда мэтр разливался соловьём на очередной лекции. Людям он нравился: статный, определённо благородных кровей, потому что всегда держится с достоинством. Как бывший паж, манер, вколоченных в него с детства, Рэдвальд и по сей день не растерял. При желании он мог бы стать ещё большим мошенником, чем мэтр Херзингер: на благородную личину люди клюют охотно и верят безоговорочно, ему даже не пришлось бы предоставлять им доказательства в виде крысиных — ой, то есть ведьминых! — хвостов, и так бы поверили, что он ведьмолов ведьмоловистее некуда! Вместо этого Рэдвальд старался втолковать им, что практически всему на свете есть логическое объяснение и совсем необязательно приписывать неприятности проискам ведьм.
А сколько он чёрных котов спас от неминуемой смерти! Не меньше сотни. И ещё с дюжину ежей, которых приняли за домовых. Чтобы закрепить эффект, Рэдвальд всё же пользовался методом Херзингера, потому что люди охотнее верят зрелищным действиям, чем словам, и осторожно плевал кошкам на кончик хвоста, чтобы доказать, что это вовсе не ведьмы, а обычные коты, которым не посчастливилось родиться чёрной масти.
В южных землях ведьмоловцам не слишком везло: города тут были богатые, люди — образованные, так что относились к Херзингеру весьма скептически и чудодейственные эликсиры покупать не спешили. Рэдвальд им больше пришёлся по вкусу. Он в последнее время приторговывал румянами собственного производства. Ещё будучи пажом, он умело смешивал глину и растёртые ягоды с овечьим жиром и раздаривал коробочки придворным красавицам не первой свежести. Брал он по четыре монеты за коробочку, сущий пустяк. К тому же румяна можно было использовать и как средство от прыщей, потому что глина, как известно, обладает целебными свойствами, даже если это глина из близлежащей канавы.
Херзингер это не одобрял, считая, что так Рэдвальд только сбивается с истинного пути ведьмоловства на презренный путь торгашества. На это Рэдвальд отвечал, что ведьмоловство ведьмоловством, а кушать каждый день хочется, и был конечно же прав.
