— Арргх! — совершенно ясно выговорил дракончик и тяпнул эльфа за палец.

Талиесин руку отдёрнул. Кусался дракончик вовсе не больно, его больше поразило это «арргх», явно адресованное ему.

Тут эльф густо покраснел, потому что становилось понятно, что те двое отправились вовсе не спать и набираться сил, если судить по доносящимся сверху звукам и янтарному сиянию, наполнившему башню. Но уйти он не мог: во-первых, потому что его попросили присмотреть за дракончиком, во-вторых, потому что упомянутый дракончик категорически отказался слезать с его коленей, так что пришлось сидеть, становясь невольным свидетелем, и краснеть.

— О, — раздался вдруг с порога голос Дракона, и Талиесин вздрогнул.

Кажется, он задремал, поскольку за окном теперь алело вечерним солнцем. Дракончик по-прежнему лежал на его коленях, но не спал, а с любопытством на него поглядывал, вертя головой, как сова.

— Ну надо же, — немного сварливо продолжал Эмбервинг, — ты ему поглянулся.

— То есть? — сипло спросил Талиесин, всеми силами старясь сделать вид, что ничего не предназначенного для его ушей не слышал.

Дракон потянулся, встрепал волосы за ухом и зевнул. Вид у него был довольный, несмотря прозвучавшую в голосе сварливость, и сомнений не оставалось, отчего он так доволен.

— Он даже ко мне на руки не идёт, — пояснил Эмбервинг, — только к Голденхарту. Или ты ему понравился, или он чувствует, что твои чары сродни эльфийскому камню. Утверждать не берусь, но скорее всего так и есть. Иначе бы не залез к тебе на колени.

— Но за палец меня всё-таки укусил, — счёл нужным сообщить Талиесин. Он как-то вдруг почувствовал, что если не упомянет этот факт, то Дракон его больше на порог не пустит.

И вправду, настроение Эмбервинга тут же улучшилось. Он хохотнул:

— Хорошо ещё, что зубов пока нет! Уж точно бы тебе палец оттяпал!

***

— Как думаешь, Эмбер, — задумчиво спросил Голденхарт, — когда он научится превращаться в человека?

Дракончик вовсю громыхал золотыми фигурками, перекладывая их с места на место. Эмбервинг удобно устроился на виноградном ложе, воспользовавшись, что дракончик отвлёкся, и совершенно безнаказанно заключая юношу в крепкие объятья. Менестрель удовлетворённо выдохнул.

— Однажды. Видишь ли, в Драконьей книге на этот счёт ни словечка, — ответил Эмбер, поглядывая на отпрыска.

— Но он вообще превратится? — уточнил менестрель вопрос.

— Конечно. Все драконы превращаются.

— Ну, может, он и не совсем дракон, — неуверенно возразил юноша. — Всё-таки… и камень-то эльфийский, да и я… вроде как из людей.

— Хм, — произнёс Дракон и задумался.

Как ни посмотри, а дракон драконом, и повадки драконьи, и инстинкты драконьи вовремя проснулись, и даже первое слово по-драконьи произнёс. А с другой стороны, и сравнить-то не с кем. Эмбервинг и о взрослых-то драконах мало знал, чего уж говорить о драконышах! Сам он, как уже выяснилось, драконышем не был, так что понятия не имел, как или когда драконыши обретают силы. Пока он только умел дышать огнём и пробовал подлетать, но крылья были ещё малы и слабы для этого, так что он всё больше прыгал — а вот это уже не по-драконьи!

— Ну, — вслух сказал Эмбервинг, — времени у нас предостаточно. Подождём и посмотрим, что из этого получится.

— Это я к тому, Эмбер, что он ведь до сих пор безымянный, — объяснил свою тревогу юноша. — Нельзя же никому на свете без имени.

Дракон улыбнулся. Припомнилось былое. И Голденхарт улыбнулся.

— А вот если бы он превратился, тогда мы узнали, кто это, и смогли бы подобрать ему подходящее имя, — продолжал менестрель.

— Уверен, что отпрыск мужского пола, — уверенно сказал Эмбервинг.

— Почему? — удивился его уверенности Голденхарт.

— Да сорванец же, по всему видно, — засмеялся Дракон.

— Хм, — только и сказал менестрель, — что ж, подождём.

Ждать пришлось меньше, чем они ожидали. Всё выяснилось буквально через пару недель. Они занимались повседневными делами: Дракон готовил обед, менестрель сражался с очередной балладой, а дракончик играл в тронной комнате с золотом. Грохот стоял по всей башне, так что можно было расслабиться: на месте, никуда не сбежал, ни в какие неприятности не ввязался.

И вот как раз тогда, когда Эмбервинг собрался снимать похлёбку с огня, а менестрель, несмотря на страшный шум, удачно срифмовал совершенно не рифмующееся ни с каким известным ему словом «солнцестояние» и полагал балладу законченной, башня содрогнулась от вопля, не принадлежащего ни Дракону, ни, разумеется, менестрелю. Взревел совершенно точно дракончик. Голденхарт выронил перо и помчался вниз, столкнулся с Эмбервингом, который вылетел из кухни, как ошпаренный (что отчасти было правдой: он опрокинул кастрюлю с похлёбкой на собственные сапоги).

— Что? — разом спросили они друг у друга.

Рёв стих, но из тронной комнаты совершенно точно донёсся тихий, как ручеёк, плач. Они наперегонки бросились в комнату, тут же остолбенели и переглянулись. На полу среди золотых игрушек сидел разноглазый ребёнок и плакал, ковыряя пальцем губу. Десна у него была окровавлена, и из неё торчал белоснежный остроконечный зуб. Рядом валялась обслюнявленная фигурка-лошадка.

— Зубы прорезались, — выдохнул Дракон. — О, кажется, я понял: превращение происходит, когда зубы появляются, не раньше!

Голденхарт засмеялся отчего-то. Эмбервинг вопросительно на него глянул. Менестрель снял собственный плащ, закутал в него ребёнка и, взяв его на руки, сказал:

— А знаешь, Эмбер, я для неё отличное имя придумал.

— «Для неё»? — опешил Эмбервинг.

Юноша опять засмеялся и утвердительно кивнул. Дракон стеклянным взглядом смотрел на девочку, которая, заслышав смех менестреля, тут же перестала плакать и сама залилась смехом, похожим на звон колокольчика, при этом хорошенько хлопая ладошками по лицу Голденхарта.

О девах-драконах он никогда не слышал. Понятное дело, что драконы женского пола должны были когда-то существовать, иначе бы не появилось второе поколение драконов, но Эмбервинг никогда их не встречал. Драконья книга тоже помалкивала, она вообще, чем дальше, тем больше оказывалась несостоятельной. Пожалуй, стоило дописать с десяток страниц: Эмбер за последние годы о драконах узнал больше, чем любой дракон мог себе представить. Вот бы удивились первородные драконы, если бы им об этом рассказать!

— Для неё… — ошеломлённо повторил Эмбервинг. — И что за имя?

Голденхарт заулыбался и сказал:

— Сапфир.

========== 46. Охмурение эльфийского принца. Драконья метка ==========

Тетива зазвенела, оперённая стрела ушла в пространство, разрывая его со свистом, и врезалась в самое «яблочко» мишени, укреплённой в ста шагах от стрелка — златокудрого юноши с необыкновенно ясными глазами сапфирового цвета, единственного из стрелков, уши которого не были остроконечными.

У эльфов был праздник, молодёжь состязалась в стрельбе, король Алистер сидел на цветочном троне поодаль и наблюдал за стрелками. Те изгалялись как могли, чтобы впечатлить короля, некоторые даже стреляли с закрытыми или завязанными глазами. Впрочем, они всё равно видели эльфийским зрением, так что впечатляющими даже самые меткие выстрелы назвать было сложно. Алистер не скучал, вопреки ожиданиям, даже несмотря на то, что каждый выстрел заканчивался вполне предсказуемо — попаданием в мишень, ведь юноша с сапфировыми глазами хоть иногда, да всё же промахивался. Ему доставляло удовольствие гадать — не пользуясь волшебством, просто предполагать, — попадёт ли очередная стрела в мишень. Попадал он всё-таки чаще, чем промахивался: семь-восемь стрел из десяти непременно поражали цель. Что ж, совсем неплохо, учитывая, что лук был эльфийский, а стрелок — человек.

Лучесвету на днях исполнилось шестнадцать. Вырос он в исключительно красивого юношу, да и не мог не вырасти, учитывая наследственность. По красоте он бы поспорил даже с эльфами, которые — с десяток уж точно! — были по уши в него влюблены. Но Алистер оберегал Лучесвета ревностно, так что юноша даже не подозревал, какие страсти кипят по поводу его персоны: король, воспользовавшись положением, просто-напросто запретил эльфам разговаривать с Лучесветом о подобном.