Хёггель, как кошка, отпрыгнул в сторону: его как раз осадили рыцари. Взгляд василиска с ними, как уже выяснилось, был бесполезен, приходилось полагаться лишь на грубую силу. Хёггель напрягся, выпустил когти — его рука едва ли не до локтя стала драконьей лапой — и посшибал рыцарям головы, то бишь шлемы. Они застыли, как ряд чадящих факелов. Василиск потряс рукой: на когти налипла субстанция, похожая на плёнку, какой покрывается пруд во время цветения водорослей, только чёрного цвета. Прилипла намертво! Хёггель рассерженно сунул пальцы в рот и облизал, как всегда делал и за что всегда получал от Алистера подзатыльники. На вкус было как древесный сок, да к тому же прибавляло сил. Хёггель расплылся в ухмылке, ухватил всей пятернёй клубящийся из ближайших к нему доспехов чёрный дым и пожрал его. Видел бы это Алистер, он бы пришёл в ужас, но король эльфов был слишком занят.

Алистеру пришлось отбиваться от атак десяти с лишним колдунов, каждый — при магическом посохе. Делал он это легко и непринуждённо, одним движением пальца выставляя с полсотни магических барьеров против каждой атаки. На чёрное колдовство в воздухе он перестал обращать внимание и даже избавился от пучков трав в носу. Перерождение ему не грозило: во-первых, он был слишком силён; во-вторых, он уже однажды прошёл испытание перерождением и выстоял. Алистер был даже воодушевлён: вспомнить былые времена, тряхнуть, так сказать, стариной… Когда ещё представится случай поколдовать в полную силу? Он поднял обе руки и, как дирижёр, управляющий невидимым оркестром, взмахнул ими. Эльфийская магия, ничем не сдерживаемая, обрушилась на головы колдунов девятым валом. Убивать он их не стал. Даже когда в незапамятные времена шли кровопролитные войны с людьми, эльфы предпочитали обходиться без членовредительства. Впрочем, щадить колдунов не стоило: вряд ли они встали бы на путь добра, даже если им предоставить такой выбор. Алистер применил малое колдовство, и по двору замка брызнули в разные стороны белки, хорьки, горностаи и прочая лесная живность, в коих он обратил противников. В зверином обличье они колдовские способности утратили, а значит, более никакой опасности не представляли. Король эльфов самодовольно улыбнулся, тронул золотую корону и обвёл «поле боя» вопросительным взглядом, будто бы спрашивая: «Ну, видели, как я их?»

Но любоваться успехами короля эльфов было некому. Хёггель всё ещё был занят трапезой, приканчивая уже пятого рыцаря. Голденхарт, на которого, как и приказала ведьма, не обращали ровным счётом никакого внимания, был всецело и полностью занят Эмбервингом, следя за каждым его движением. А Дракон без видимых усилий расправлялся с одним колдуном за другим. Он, в отличие от Алистера, милосердным не был, и его ничуть не смущало, если у поверженного им противника ломалась шея или хребет. Дракон был взбешён, потому что ведьма объявила, что Голденхарт должен достаться ей, и, пожалуй, если бы он добрался до неё сейчас, то и ей бы не поздоровилось, даже несмотря на то, что она женщина, а женщин он обычно не трогал.

Ведьма, в свою очередь, следила за ними всеми сразу. Алистера она сочла волшебником, так что удивляться обращению части её войска в зверьё не приходилось. О силе Эмбервинга она не понаслышке знала: дракон — он и есть дракон. А вот Хёггель её буквально потряс, она никогда ничего подобного не видела: чтобы кто-то был способен ухватить магию и пожрать её, словно это была сладкая вата, да ещё и никоим образом от неё не пострадать? Что за тварь они с собой притащили? Но всё-таки опасаться следовало именно Дракона, а значит, и избавиться от него нужно было прежде прочих. Древняя магия, которой он обладал, даже не используя её, Хельгу пугала: внутренности корчились страхом, мешая мыслить ясно и трезво. Но она сочла, что сможет с ним справиться, с этим могущественным древним существом, если застанет врасплох и ударит в спину, вложив в удар всю свою колдовскую мощь. Она ударила посохом в землю, подняла его и, размахнувшись, запустила собранный магический заряд в Дракона, который в этот момент стоял к ней спиной, расправляясь с очередным колдуном.

Голденхарт, который всё видел, тихо вскрикнул и метнулся между Драконом и летящим зарядом, заслоняя Эмбера собой — как тогда, в башне, от Хёггеля. Хельга дёрнула посохом в сторону, и в последний момент заряд вильнул и отлетел в сторону: задеть Голденхарта ей не хотелось. Дракон, который уже обернулся, тут же подлетел к менестрелю и, обхватывая его за плечи, подмял под себя, закрывая от новой возможной атаки и самым наплевательским образом подставляя собственную спину. Если бы Хельга ударила сейчас, с Драконом было бы покончено, или, по крайней мере, он получил бы серьёзное ранение. Но посох в её руке дрогнул, и она прошипела:

— Как вы можете так доверять друг другу?

Алистер воспользовался сумятицей и запустил в ведьму заклятьем. Она вскинула посох, заслоняясь, заклятье срикошетило, и несколько колдунов, попавших под него, запрыгали по двору кроликами. Король эльфов с досадой прищёлкнул языком. Эмбервинг, проверивший, не случилось ли чего с менестрелем, и пообещавший шёпотом задать ему хорошую взбучку по возвращении в Серую Башню за то, что сделал именно то, чего ему Дракон категорически запретил, янтарным всполохом метнулся к Хельге, перехватил посох одной рукой, а другой взял её за горло — некрепко, почти не сжимая пальцы. Ведьма издала яростный вопль и начала извиваться, стараясь вырваться: страшила не крепкая рука Дракона, а струящаяся сквозь неё драконья магия.

— Ну, покажи свою истинную личину! — сквозь зубы сказал Дракон, крепче сжимая пальцы.

Хельга завизжала, зарычала, её лицо исказилось до невозможности, а из раскрытого рта полезло что-то чёрное, извивающееся, страшное. Хёггель подскочил, ухватил это что-то, и все увидели, что в его руке вьётся чёрная змея́. Ведьма в руках Дракона тут же обмякла, Эмбервинг разжал пальцы, и Хельга соскользнула на землю, повалившись на колени и ткнувшись в них лицом.

— Прикончи её, — велел Алистер василиску.

Хёггель, спросивший, можно ли ему эту змею́ съесть и получивший категоричный отказ, дёрнул плечами и отвинтил змее́ голову, а пото́м ещё и прихлопнул каблуком сапога на всякий случай: зме́и были живучи, и даже отделённые от туловища головы могли натворить бед. Тем более что змея́ эта явно была не из простых. От раздавленной змеи́ пошёл чёрный дымок, останки обуглились и разложились. Последние чёрные рыцари, телепающиеся возле лестницы, покачнулись и обрушились грудой пустых доспехов.

— Кончено! — провозгласил король эльфов.

— Глядите! — шёпотом воскликнул Голденхарт, указывая на Хельгу.

Та сидела в прежней нелепой позе. Волосы её начали стремительно светлеть. Доспехи треснули и осы́пались.

— Что это с ней? — подозрительно спросил василиск.

— Лишилась колдовских сил, вот и начала стареть? — предположил Эмбервинг.

— Ба! — вдруг воскликнул Алистер. — Вот так-так! Да она же не из людей!

— А из кого же? — не поняли все.

— Это же фея. Видите, когда-то у неё были крылья, — указал король эльфов Хельге за спину.

Из платья торчали обугленные обломки крыльев, похожие на два корявых сучка.

— Переродившаяся фея? — предположил Эмбервинг.

— Или попавшая под проклятие, — добавил Алистер. — Я слышал о феях — и эльфах, — попавших под проклятие, когда Запретные Слова были сказаны.

— Что за Запретные Слова? — полюбопытствовал Голденхарт.

— О них не говорят, — покачал головой Алистер.

Хельга вздрогнула и выпрямилась, обводя бессмысленным взглядом всё вокруг. Кажется, она даже не понимала, где находится. У неё теперь было совершенно другое лицо. Светловолосая светлоглазая фея, хоть и без крыльев.

— Думается мне, она и не помнит, что творила, — заметил Алистер.

Глаза феи вдруг округлились, застыли, превращаясь в стекляшки.

— А мне думается, что наоборот, — возразил Дракон.

Какое-то время Хельга сидела недвижимо, глядя в одну точку, пото́м уронила лицо в ладони и разрыдалась. Хёггель, который стоял поодаль и хмуро смотрел на происходящее, вдруг выкинул номер: подлетел к плачущей фее, крепко обнял, прижимая её к себе, и сверкнул глазами на короля эльфов: