— Технически говоря…
— Говори нормально, — перебила меня Мьюки, — это важно. От этого зависит моя судьба. Так да или нет?
— Ответ да на оба вопроса, — вздохнул я. — Да, у нас есть люди, которые будут поклоняться тебе как богине. И да, я возьму тебя с собой. Просто потому, что когда-то пообещал себе, что буду по возможности помогать людям.
— Мы договорились, — сказала кошкодевушка, — я буду через час.
Никсель сбежала сразу, как узнала, что у неё есть час на прогулку по новому миру. И мне даже немного стыдно, что я не смог устроить ей экскурсию, — здесь было что посмотреть. Хотя, с другой стороны, если бы она действительно хотела осмотреть мир, она могла бы вытащить меня от полицаев не тогда, когда я истрачу на противостояние все имеющиеся душевные и физические резервы.
Сидеть на солнцепеке мне не хотелось, так что я доковылял до ближайшей кафешки. Которая уже работала в режиме карнавала: весь персонал собрался у барной стойки с бокалами шампанского в руках. Управляющий, официантки, повара праздновали разрушение Ледяного кольца.
Никем не замеченный, я сел за свободный столик. Одна из девушек заварила мне кофе, сказав, что сегодня напитки за счет заведения. На работающем в зале экране ведущая новостей заученно тараторила о вероломной террористической атаке, подло ударившей по гаранту стабильности общества. О личном отношении дикторши к зачитываемым ею новостям лучше всего говорила широченная улыбка, которую она даже не пыталась скрывать.
Мне же было не до веселья. Ощущение неправильности продолжало нарастать, и я вышел из кафе, оставив на столике недопитый кофе, и побрел прочь, растирая руками виски.
Предельно очевидны были две вещи. Я победил засуху. И это, очевидно, было не то, что от меня требовалось. И тут, словно вселенной было мало моего унижения, увидел епископа Савелия. Толстенький человечек, одетый, как и я, в кроссовки, сидел на скамейке парка, поедая мороженое из огромного пластикового стаканчика.
Гонконгскую вафлю, если быть предельно точным. Уже потом, вновь и вновь проигрывая наш разговор в уме, я восстановил по памяти все детали, даже самые незначительные. Такие как пятнышко растаявшего мороженого на пузе епископа. И умный браслет для занятий спорта, надетый на пухлую ручку. И новенькие белоснежные кроссовки.
Но все эти детали я вспомнил позднее. Тогда же, находясь в расстроенных чувствах, я просто улыбнулся вперившемуся в меня епископу. Его единственного из всех встречных мной людей удивила моя нагота.
— Ты… ты… — Савелий подавился вафелькой, — собирался уехать.
— А теперь решил остаться, — зло улыбнулся я, — вот, в адамиты решил вступить.
— Ты не можешь, — возмутился толстяк, — мы тебя не примем!
— Ой, да кто тебя спросит, Сава, — помахал ручкой я, — до встречи на собраа-ниии-иии…
Епископ обиженно засопел и резво вскочил со скамейки. Мне показалось, что я перегнул палку и он меня сейчас ударит. Вместо этого Савелий выбросил недоеденную мороженку и, надев висящие на шее наушники, побежал по дорожке трусцой, забавно повиливая толстеньким задом.
Я упал на освободившуюся скамью, сотрясаясь от конвульсий. Меня накрыло острым, почти болезненным чувством завершения миссии. Отдышавшись, я встал, вытирая выступившие слезы. В голове набатом бились десятки "Как?", "Почему?" и "За что со мной так?".
Ответы, к сожалению, были.
Я вспомнил и новые кроссовки на толстых Савелиевых ножках, умный браслет для занятий спортом и даже пятнышко растаявшего мороженого. Пазл складывался без большого труда — после моих издевательств в бизнес-холле епископ решил заняться спортом. Но предсказуемо сдулся, плюнул на тренировку, купил себе высококалорийную мороженку и сел отдыхать, капнув на пузо.
А потом Сава увидел меня. И не просто увидел, а сделал выводы, что я собираюсь топтать его делянку — вступать в адамиты. И преисполнился решимости бороться со мной. Даже мороженку выбросил. И в эту же секунду задание изменило статус на "выполнено". Поняли, к чему я клоню?
Поставленным передо мной заданием было не устранение засухи. Моим заданием был Сава. А угроза, от которой я спасал толстенького епископа, было его собственное обжорство и праздность. Напуганный возможной конкуренцией, Савелий начал заниматься спортом — задача была решена.
Поняв это, я с тоской посмотрел на прочеркиваемое иголочками ледяных метеоритов небо. "Может быть, это только совпадение, — думал я, — может быть, требующей устранения проблемой всё-таки была засуха. А задержка объясняется тем, что падающий на планету метеоритный поток только сейчас достиг требуемой плотности".
Но в глубине души я знал, что это не так.
Я был послан в этот мир, чтоб спасти Савелия. И я его спас. Практически не прилагая усилий, легко и непринужденно. Словно длинная палка в тетрисе, я встал в подготовленный мне паз, убрав завал. При этом вся моя активность, все мои подвиги, всё, что я сделал, оказалось полностью бесполезными.
И в этом мире. И во всех предыдущих.
Все подвиги, которыми я гордился, моментально обесценились, словно советские деньги в девяностые. Я сидел на скамье, обхватив колени руками, с мокрыми от слез щёками. Рыдал я не от лютой ненависти — от затопившей всё жалости к себе. Всё, все, что я делал последний год, мне не принадлежало. Как болванчик, я просто следовал придуманному кем-то замыслу, не имея и капли свободы воли.
"Проигрывать надо уметь, — сказал я себе, когда исторгаемые рыдания сменились невнятными всхлипами, — тобой воспользовались — что есть, то есть. Но это не конец. У тебя будет шанс отыграться. И если ты не знаешь пока какой, это не означает, что потом ты не сумеешь придумать ответ. Главное, что ты полностью осознал зависимость. Сейчас тебе нужно сделать второй шаг к избавлению от зависимости — смириться с тем, что зависим. Только так ты сможешь перейти к третьему шагу — разорвать круг. Перестать быть мальчиком на побегушках у сверхразума. Кем бы этот сверхразум ни был".
Собрав волю в кулак, я забежал в туалет, где долго, до хруста отмывал лицо и руки под струёй горячей воды. Потом вытерся полотенцем, вернув себе малую толику уважения — я больше не выглядел зареванным идиотом. И, бодро чеканя шаг, проследовал к фонтану, у которого мы и договорились встретиться.
Увидев издалека обеих женщин и сидящего чуть поодаль кота, я облегченно вздохнул. Хорошо, что хотя бы тут не будет проблем. И как всегда ошибся, оказавшись в самом разгаре ссоры.
— Ты так и не андерстендишь. Это ж так мейнстримно — чейнджить определения, иначе нободи не обратит аттеншна на подобный ивент, — кричала разгневанная Никсель, тыча в Беляша пальцем.
Судя по сползанию на феминистический речекряк, затронутая тема всерьез вывела девушку из равновесия. Озадаченная Мьюки пыталась успокоить свою новую подругу, приобняв за плечи. Кот, в свою очередь, смотрел на возмущенных девиц как на брюссельскую капусту — недоуменно и с легким призрением.
— Я смотрю, вы уже подружились, девочки, — натянув на лицо улыбку, сказал я, — общий враг сближает.
— А вот и наш работорговец явился, — объявила Никсель, отцепляясь от кошкодевушки, — ну, рассказывай, кого ты тут успел подцепить.
— Никсель, ради бога, только не начинай, — вздохнул я, — ты не моя женщина и никогда ей не будешь. Так что избавь меня от сцен ревности.
— Это не ревность, — отбила подачу Никсель, — это забота о той несчастной, которой ты задурил голову!
— Уговорила! — воскликнул я, поднимая на руки кота. — Мьюки никуда не летит!
— Нет! — воскликнули Никсель и Мьюки хором. — Мьюки летит! Мьюки надо помочь!
— Но виноват все равно я, — вздохнул я и поплелся к биплану.
И только тут заметил у кота ошейник. Простая кожаная ленточка была украшена некрупным сине-белым камнем, похожим на турецкий амулет "глаз Фатимы".
— Это мышь, — самодовольно сказал Беляшик, — я её поймал.
— Ух ты! — восторженно воскликнул я, разглядывая необычный артефакт. — Ты просто молодчина!
