— Жители Таммельна бедны и озлоблены, — сказал он, не глядя на меня, как будто разговаривал с невольным виновником этих бедствий. — Пока что они радуются смерти колдуньи, но это опьянение быстро пройдет. Ведьма безжалостно грабила город и замок. Кладовые и амбары пусты, с казной дело обстоит и того хуже… Мне нечем помочь людям и они вскоре возненавидят само мое имя.
— Уна была жадна до золота, как и все чародеи, — ответила я, поразмыслив. — Но она не успела бы растратить все, что украла и отобрала. Слуг у нее осталось не так много, да и платили им по большей частью кровью. Последнее время она жила неотлучно в Таммельне, и, следовательно, ее богатство все еще здесь. Нам нужно осмотреть ее покои.
Лицо Лодо заметно побледнело — никто в замке, включая его самого, не решился пока что переступить порог комнат ведьмы.
Так и вышло, что в спальню Уны мы вошли втроем: я, Лодо и Вейдена, вызвавшаяся сопровождать супруга куда бы то ни было — но так и не получившая от него ни одного благосклонного взгляда или слова. Здесь чары держались крепче, чем в прочих комнатах, но точно так же были обречены на разрушение после смерти своей создательницы. Осмотревшись, я подошла к стене и изо всех сил хлопнула по ней ладонью, громко произнеся: «Прочь! Прочь!» — ничего более хитрого мне на ум не пришло.
В первое мгновение, казалось, ничего не произошло — разве что перед глазами что-то дрогнуло. А затем со звоном и шелестом стены принялись осыпаться — и оказалось, что все они сплошь покрыты толстым слоем монет: одна на другой, плотно сложены от пола до потолка без единой прогалины. Да и сам потолок был облеплен полновесными кронами, которые немедленно принялись падать на наши головы, словно тяжелые градины. Золота отовсюду сыпалось так много, что мы, поначалу с невольным любопытством смотревшие на потоки монет, попятились и вышли из комнаты, опасаясь, как бы нас не погребло под золотой осыпью.
— Ваша светлость, — сказала я взволнованному и обрадованному Лодо. — Не совершайте ошибку, поддавшись жадности. Это богатство Уны, и зла в нем гораздо больше, чем пользы, как и в любом другом колдовском имуществе. Раздайте его жителям Таммельна и челяди замка — они ведь столько дней служили ведьме, сами того не зная. Уна порядочно задолжала здешнему люду и справедливо будет возвратить долг за ее счет. Магия не найдет в таком решении несправедливости и не станет мстить. Да, и еще! Издайте указ, чтобы каждый горожанин пожертвовал хотя бы одну монетку домовым духам — по древнему закону. Наступают времена, когда со старыми господами нужно жить в мире…
Забегая наперед, скажу, что Лодо, поразмыслив, последовал моему совету, и оставил по себе в Таммельне хорошую память — несмотря на все бедствия, обрушившиеся на герцогство во времена его странного правления. Но богатств у Уны было припасено куда больше, чем могло показаться, и еще долгие годы спустя пригоршни золотых монет находили в вороньих гнездах: кладбищенские вороны, верные соглядатаи колдуньи, любили блестящие монетки и накопили за время службы поболее сбережений, чем иные ростовщики.
Я же для себя не попросила ни единой кроны, ни единого медяка — и без того Уна оставила мне порядочное наследство, равное которому не найти: оборотень, напившийся крови, да сердце демона. Мне все чаще приходило в голову, что теперь рыжую Йель не так уж просто отличить от Рыжей Уны, и даже особая примета у нас была одинакова: пять пальцев на одной руке, четыре — на другой.
Присутствие мое заметно тяготило Лодо, и он едва сдерживался, чтобы не прогнать меня в шею. Но страх перед ведьмами намертво въелся в его сущность, противоречиво перемешавшись с привычкой во всем спрашивать у них совета. Кроме того, принц подозревал, что я задумала нечто дурное, и приказал охранять все входы в подземелье, где ожидало своего погребального костра тело Хорвека. Мне же он приказал держаться все время рядом, чтобы проще было не спускать с меня глаз.
— Я проведу в вашем замке всего одну ночь, — сказала я ему, не желая более испытывать терпение принца и свое собственное везение. — Завтра утром я уйду, если вы того пожелаете. И заберу с собой Мике.
— Тогда я прикажу приготовить для тебя покои, — впервые обратилась ко мне Вейдена, до того хранившая молчание и следовавшая тенью за супругом.
— Благодарю, ваша светлость, — ответила я. — Если вы позволите, то я бы хотела провести эту ночь в библиотеке.
Глаза Вейдены расширились: она верно поняла мою просьбу. Герцогиня знала, что там есть тайный ход, по которому мы с Хорвеком когда-то пришли в замок. Но еще ей было известно и то, чего не знал сам Лодо, упорно искавший в моих поступках злой умысел и расчет: спасти прекрасного герцога я когда-то захотела из любви, а вовсе не из дурных побуждений. Чувство это, некогда сделавшее нас с Вейденой соперницами, теперь позволило нам объединиться. Принцесса хорошо знала, каково это — безответно любить безумного Лодо, и поверила в мою бескорыстность.
— В самом деле, — сказала она, глядя на мужа. — Комната служанки — этого слишком мало для Йель. Она более не племянница придворного лекаря, а наша гостья, и имеет право ночевать там, где пожелает.
Лодо нехотя кивнул. Вейдена, лицо которой было изувечено шрамом, также тяготила его своим присутствием и приводила в дурное расположение духа, но уж ее-то обвинить в злоумышлении было невозможно! Более того — рана, изуродовавшая прекрасное лицо герцогини, появилась из-за чар, которые сам же принц и выпросил у Уны. Да, его обманули и использовали, однако… однако… Я читала это на лице Лодо так ясно, как будто он проговаривал свои мысли вслух, и могла только посочувствовать Вейдене: похоже, нашему прекрасному принцу не дано было полюбить без помощи чар. Колдовство Уны развеялось, воспоминания о ложной влюбленности поблекли, и с нами остался растерянный человек, отчаянно желающий избавиться от чувства вины точно так же, как когда-то он пожелал избавиться от боли разбитого сердца.
«Ну уж нет, ваша светлость, — подумала я хмуро. — Этот груз несите честно, он по справедливости принадлежит вам целиком и полностью. Надеюсь, ваша супруга вскоре разберется, что вы за человек на самом деле, и найдет, кого полюбить без подсказок колдовства — воистину, оно не способно принести счастье даже в делах сердечных, и без того, казалось бы, горьких!..»
Нас с Мике проводили в библиотеку, туда же подали ужин. Я не стала проверять, приказал ли Лодо охранять двери, чтобы я не сбежала, поскольку была уверена: так оно и есть. Мике воротил нос от человеческой еды, но я сурово указала ему на хлеб и объявила:
— Однажды мне достался в друзья оживший покойник, отказывавшийся от еды, мол, это ему не по нраву и непременно погубит. И что же? Оказалось, что он сам не знал толком, что из этого выйдет. Все пугал, что непременно сойдет с ума и убьет меня, однако же, гляди: я жива. А он, кстати, во второй раз мертв, но уж явно не от того, что съел кусочек хлеба и выпил вина. Так что не думай, будто я не умею обращаться с вашей заколдованной братией!.. Ешь да вспоминай, каково это — быть человеком!
Сама же я ждала полуночи, вертя в руках монетку со шнурком. Мне предстояло многое обдумать, и найти верные слова, чтобы получить дельный совет. Усталости я почти не чувствовала — таков удел всех, кто связался с магией: поначалу богатство дара дурманит голову, силы кажутся безграничными, трать их направо и налево, не жалей!.. И чем больше потратишь в запале — тем больше будет твой долг и тем внезапнее тебе о нем напомнят.
Перебинтовав руку, которая, к слову, теперь почти не болела, я заставила себя немного поспать, дав Мике приказание охранять двери. Ровно в полночь я проснулась, испытывая необычайную ясность в голове и легкость в теле, и отправилась на встречу с господином замка, прихватив с собой лампу и нож. Мике шел следом, неслышно и невидимо, как это полагалось преданному охраннику.
Как я думала, нынешней ночью господин Казиро праздновал возвращение в свои владения с куда большей пышностью и радостью, чем это получилось у людей. Столы-камни были накрыты в той самой разрушенной башне, где когда-то нашли меня в беспамятстве. Мыши и крысы с величайшим почтением уступали мне дорогу, совы дружно приветствовали торжественным уханьем — точь-в-точь почетный караул. Пауки быстро и сноровисто оплели мою голову подобием венца из тончайшей паутины, которая с каждым моим шагом все богаче украшалась блестящими крыльями бабочек и стрекоз, припасенными в кладовых хранителя с прошлого лета — и, уж поверьте, такой сияющей невесомой короны не имелось ни у одного правителя людского мира!..
