— Скажите-ка, господин Хорвек, не кривя душой, — вдруг обратилась к демону сама госпожа Аркюло, худая смуглая старуха с безумным, пронзительным взглядом. — Сколько Морских Башен вы видали в ту пору, когда прежде бывали в Астолано?
Я поняла, что Морскими Башнями здесь называют те самые скалы — сейчас их было три.
— Четыре, — помедлив, ответил Хорвек, чье лицо в полумраке сейчас казалось особенно зловещим.
— О! — воскликнул кто-то, не сдержавшись, а прочие забормотали что-то восхищенное.
Старухе понравился этот ответ — ее глаза сверкнули, дыхание стало сиплым, но далее она спросила о чем-то другом, и беседа вновь пошла своим чередом.
Обо всем этом я рассказываю столь подробно лишь потому, что ближайшие несколько дней были наполнены подобными разговорами, отличавшимися между собой только тем, кто именно внимал ответам Хорвека: юные ли искатели острых ощущений, или же зрелые поклонники гаданий на птичьих внутренностях. Вскоре мне начало казаться, будто весь Астолано сошел с ума, тайно изучая то, от чего когда-то столица Юга отреклась, поклявшись на крови и пепле, что больше никогда нога колдуна не ступит на эту землю. Демон был прав, когда говорил, что страхи столетней давности, которыми были пропитаны камни города, превратятся для многих в подлинную страсть.
Тем вечером, после того, как Хорвек попрощался с хозяевами дома, состоялся еще один короткий и тихий разговор. Госпожа Аркюло, проявив удивительную для старухи прыть, нагнала нас у самого порога, одновременно с тем показывая слугам, чтобы те оставили нас.
— Сударь, ведь вы не лгали, когда сказали, что помните те времена, когда четвертая скала еще не ушла под воду, — промолвила она, задыхаясь то ли от быстрой ходьбы, то ли от волнения.
Хорвек молчал, словно приглашая ее продолжить.
— А ведь это случилось, когда я была девчонкой! — сказала она, буравя его взглядом. — Сколько же вам лет, юноша? И что за секрет помог вам продлить жизнь?!
— Боюсь, мой способ не из тех, которые стоит рекомендовать кому-либо еще, — хмыкнул Хорвек.
— Откройте мне его, умоляю! — госпожа Аркюло вцепилась в его руку тонкими искривленными пальцами. — Я ищу ответ на этот вопрос уже много лет, и почти разуверилась в том, что это возможно… Но вы… Я вижу, что вы не лжете. Как только я увидела вас, то поняла, что слухи не лгут, чудо свершилось! Продайте мне вашу тайну. Я заплачу любые деньги!
— Зачем вам вечная жизнь, сударыня? — Хорвек спокойно высвободился из цепких птичьих лап старухи, но не спешил уходить. — Ваши близкие умрут на ваших глазах, вы останетесь в одиночестве — вам ли не знать, почтенная госпожа, что за чувство поселяется в душе, когда все сверстники, все друзья и знакомые один за другим обращаются в прах…
— О, какое мне дело до этого! — вскричала госпожа Аркюло, вскинув руки вверх в яростном порыве. — Мое сердце давно уже высохло и истлело, в нем нет любви ни к кому из моих детей и внуков, да и не было никогда. Сударь, я не буду кривить душой перед вами, ибо знаю — вы существо той же греховной породы, что и я. Вы не удивитесь, если я скажу, что после смерти меня непременно ожидают вечные муки ада… Да, я погубила немало людей — кого из корысти, кого — потехи ради, и не раскаиваюсь в этом. К чему лицемерить — вы должны понять меня, ведь вашего могущества не достигают обычные люди с их глупым милосердием. Еще в юности я поняла, что отличаюсь от этих малодушных созданий: первый раз я подсыпала яд в пищу одному из рабов из чистого любопытства — и воспоминание это до сих пор вызывает у меня улыбку, — старуха хихикнула. — Собственную дочь я не пощадила, когда решила, что она злоумышляет против меня. И ее детей, мал мала меньше, я одного за другим свела в могилу, чтобы не вздумали мстить, узнав правду… Но в ту пору мне казалось, что смерть далека, и я успею насладиться жизнью, чтобы ни о чем не сожалеть. Но нет, нет сударь, я не желаю попасть в ад! И готова платить золотом за каждый год отсрочки!
Хорвек слушал ее слова с улыбкой, точно и впрямь встретил родственную душу, а я невольно попятилась от страшной старухи, чьи пальцы сживались и разжимались, словно она и сейчас искала, в чье бы горло вцепиться. Спокойный вид Хорвека несколько отрезвил госпожу Аркюло, и она запнулась.
— А скажите-ка, сударь… — теперь она смотрела на него с надеждой. — Ведь вы должны знать наверняка… Существует ли ад на самом деле?
— Глядя на вас, сударыня, — любезно ответил Хорвек, — я полагаю, что он обязан существовать.
Слова эти прозвучали, как мне показалось, весьма оскорбительно, но старухе они внезапно пришлись по нраву и она расхохоталась, каркая, словно кладбищенская ворона.
— Запомните, господин Хорвек, — сказала она, отсмеявшись. — За каждый год жизни я буду платить так щедро, что вы никогда и ни в чем не будете нуждаться. Разве не за этим вы когда-то отправились в странствия? В Астолано вы найдете то, что искали, клянусь.
Слова эти оказались пророческими: еще не раз мне довелось услышать подобные просьбы, обращенные к демону. Сплетни и магия смешались в одно ядовитое снадобье, пары которого проникли во все дома столицы. Вскоре имя Хорвека в Астолано знал каждый — лишь по старой опасливой привычке не прибавляя к нему запретное слово — «чародей».
А что же говорили обо мне — неизменной тихой спутнице того, кто отвечал загадочной улыбкой на просьбы о вечной жизни, быстрой смерти и великом богатстве? Однажды мне удалось подслушать разговор между Бриульей и кухаркой — последняя собиралась взять расчет, испугавшись темной славы, которую заимел теперь дом с павлином.
— Не по душе мне этот чернокнижник, — говорила она, вздыхая. — Хоть и платит щедро, и с нами любезен, но служить ему — великий грех. Пусть богатые господа забавляются со злыми силами, у них достанет денег, чтобы откупиться от божьего гнева богатыми пожертвованиями…
— И не говори, Арора, — поддакивала ей моя горничная. — Я-то молодому господину стараюсь на глаза не попадаться, но девица эта… дурное дело, ох дурное!
— А что о ней говорят? — всполошилась кухарка.
— Ох, не знаю, верить ли тому, но поговаривают, что господин Хорвек сотворил ее при помощи колдовства из всяческого непотребства. Оттого у нее, да простят меня боги, ни ума, ни души. Ничегошеньки не знает, точно вчера на свет родилась!
Итак, в глазах города я была магическим созданием, противоестественно сотворенным при помощи заклинаний изо всякой мерзости — иначе говоря, я оказалась чудом, а чудеса манят.
Куда бы ни приглашали Хорвека — а с легкой руки госпожи Аркюло, почтившей своим доверием иностранца, он быстро стал желанным гостем во множестве богатых домов, — непременно ему напоминали, чтобы он захватил с собой свою воспитанницу. Меня рассматривали, не решаясь коснуться, и в глазах я видела испуганный восторг, а шепоте угадывала все ту же сплетню: «Ее сотворили колдовством!». Никогда еще я не чувствовала себя столь ничтожной. Казалось, что я сама вскоре поверю в то, что слеплена ради магической потехи из какого-то сора — так мало я смыслила в происходящем. Но чем скованнее я себя чувствовала — тем жаднее становился интерес ко мне. Я пыталась спрятаться от назойливых взглядов — Астолано шептал, что моя пугливость происходит из-за чуждости миру людей. Я становилась все бледнее — город в восхищении твердил, что чары выдыхаются и вскоре я превращусь в горстку пепла и облачко тумана. Но именно этого и добивался Хорвек — на любой вопрос обо мне он отвечал так уклончиво, что даже самый простодушный человек заподозрил бы неладное.
Я не знала, как и когда демон обронил, что ищет художника для того, чтобы тот нарисовал меня, но астоланцы увидели в этом подтверждение своих предположений: я была недолговечным колдовским творением, и мой создатель торопился запечатлеть результат своей превосходной работы, пока она снова не обратилась в прах.
В столице имелось несколько прекрасных мастерских, где трудились десятки художников, не имевших недостатка в заказах. Когда весть о том, что Господин—в—перчатках — а именно так называли Хорвека в городе, — ищет того, кто изобразит его рыжую спутницу, разнеслась по городу, у наших дверей один за другим стали появляться люди, в пальцы которых намертво въелась краска. Все они слышали о щедрости и богатстве иностранца, и были столь же любопытны, как и остальные жители столицы. Каждый из них не скупился на похвалы своему таланту и клятвенно обещал, что сумеет изобразить каждый мой волос в совершенной точности.
