Телохранители потащили мусульманина к выходу, где стоял третий мужчина, более интеллигентного вида, в длинном расшитом чапане с яркой чалмой на голове. Он спустился на землю, чтобы не мешать бандитам, которые выкинули Назмутдинова на дорогу, будто мешок с мукой.

В салоне автобуса молча сидели мужчины, женщины и дети, наблюдавшие за происходящим с широко раскрытыми от ужаса глазами. Всю дорогу дети называли муфтия «волшебником» — за чалму.

В конце прохода блеял жертвенный барашек, паломники везли его в город Булгар, что в соседней республике — Татарии.

— Вставай, — медленно произнес муфтий.

Асхат приподнялся, потом взглянул. Зеленое одеяние Рафаэля Кузина уходило к небу. Грудь болела от удара о землю. Осторожно поднялся на ноги. Телохранители отошли к своему автобусу. Вечерело, или темнело в глазах?

— Неужели вы меня, инвалида, бросите здесь, на дороге, в лесу?

— Ты пишешь про меня в газеты… Кто виноват? Посидишь тут ночь-две в одиночестве, подумаешь. Может быть, поумнеешь…

Асхат стиснул зубы. Милиционеры дорожно-постовой службы из двух машин сопровождения с любопытством наблюдали за происходящим. Муфтий направился к автобусу, где сидели его телохранители.

— Когда все это началось? — спросил я Асхата. Он сидел напротив меня — невысокого роста, с правильными чертами лица, мягкий в движениях, похожий на сельского учителя.

— Когда в Пермь из Башкирии прибыл Рафаэль Кузин. Его к нам направил Верховный муфтий России. По нашему уставу нового главу — председателя духовного управления мусульман Пермской области — должен был выбрать меджлис — собрание представителей прикамских общин. Но Кузин вообще не ставил вопрос о собственном избрании. Он начал утверждать, что муфтий не должен избираться представителями общин. Мы ничего не могли понять. Пока не выяснилось, что в управление юстиции Пермской области был представлен фиктивный протокол меджлиса, в котором сказано о принятии нового устава. Действительно, новый устав обсуждался, но текст был принят лишь «за основу». Доработанный специальной комиссией вариант должен был утверждаться высшим органом — меджлисом. В результате Кузина зарегистрировали в управлении юстиции как нового пермского муфтия. Председатели десяти мусульманских общин подали иск в суд, вот это заявление…

Асхат протянул мне листок с копией текста искового заявления. Я начал читать: «Верховный муфтий вправе направлять в регионы своих представителей в любом духовном звании, но он не вправе назначать их председателями духовных управлений…»

Я дочитал до конца. У меня не было оснований не доверять председателям мусульманских общин.

— Куда мы только ни обращались! — покачал головой Асхат. — Ни управление юстиции, ни суд, ни прокуратура, ни ФСБ не отреагировали на наши заявления, обращения, письма… Вот, почитайте еще. Эта бумага подписана муфтием…

Я снова начал читать:

«В мусульманские общины муфтията.

Обязываю вас организовать при мечетях сбор пожертвований Гошер, определенных положениями Шариата. Считаю, что настало время делом доказывать свою истинную приверженность к канонам Ислама. Пусть это будет нашим первым шагом.

…Прошу эти средства собрать при мечетях и 30 сентября уведомить Секретариат о выполнении. После ваших сообщений транспорт муфтията вывезет средства.

Ожиданием милости Всевышнего Аллаха… № 423 от 30.08…»

— В чем криминал этого письма?

— Дело в том, что льгот по уплате Гошер не существует. Она уплачивается от всего объема продукции. Нет условий обязательности в совершеннолетии, в рассудке и состоятельности хозяев. Гошер уплачивается и при том условии, когда хозяева облагаемого имущества — дети, душевнобольные и бедные люди… В общем, одна десятая от произведенной продукции. А самое главное в другом. Кто сегодня даст гарантию, что собранные таким образом средства пойдут в пользу бедных и шакирдов медресе, если пермский муфтий уже продемонстрировал, какие методы работы он предпочитает? Он подделал документы и окружил себя криминальными элементами… Поэтому вполне может случиться так, что завтра очистительная милостыня превратится в обязательный налог, а послезавтра — в рэкет. Почитайте еще одну бумагу… Это председатель мусульманской общины Раис Ахмедов пишет Верховному муфтию России.

Я взял копию еще одного текста:

«26 июня 1998 года мусульмане Пермской соборной мечети изгнали Рафаэля Кузина и его молодчиков из мечети за устроенное ими избиение мусульман после намаза…

В дальнейшем Пермская соборная мечеть не будет подчиняться ни по каким вопросам Пермскому муфтияту.

В случае отсутствия положительного решения и неприятия мер по нашему обращению мы оставляем за собой право искать другие варианты».

— Вы знаете, это обращение тоже осталось без ответа — ни отрицательного, ни положительного не получили, — продолжал Асхат, — копии были отправлены губернатору области и мэру Перми. Что еще остается делать верующему человеку?

— Молиться, — ответил я.

После того как башкир ушел, я позвонил в милицию и узнал, что по факту избиения Назмутдинова и по факту избиения мусульман в мечети было возбуждено уголовное дело. Я решил подготовить материал, хотя вмешиваться в дела наших конфессий — дело хлопотное и небезопасное.

Я сидел и писал, когда мой сын Саша пришел с улицы, в рубашке с африканской расцветкой и шортах. Постоял, поулыбался, поглядывая на меня, а потом резко выдернул подол рубашки, и по полурассыпались маленькие зеленые яблочки. А он стоял и смеялся, как фокусник на арене.

…От Шемахи до Кизляра — на всем огромном пространстве нет сажени, не пропитанной кровью. Христианский крест, символ прощения и забвения, и татарский могильный камень, восславляющий арабскими письменами умершего и призывающий его семейство к отмщению, так часто встречаются по дороге, что все пространство от Кизляра до Дербента похоже на обширное кладбище…

А. Дюма. «Кавказ» (за полгода до сдачи в плен Шамиля).

Через несколько дней я нашел на своем столе конверт с приглашением на презентацию общественно-политического движения «Наше дело» в театре оперы и балета. При чем тут оперный? — подумал. Правда, я помнил, что олигарх неравнодушен к балету. Но это не наше дело — не мое, точнее.

Театр имени Чайковского сиял на двести процентов.

Две вещи совершенно поразили меня внутри оперного. Первая: можно было открыть любую дверь, даже с буквой «М» — и напороться на наряд милиции, с дубинками между колен. На всякий случай я заглянул в туалетную кабинку и вздрогнул — там тоже стоял милиционер. Правда, он уже застегивал ширинку. Кабинка, дубинка, ширинка — поэзия органов. Казалось, оперный зал оцеплен спецбатальоном телохранителей. Или — дело… Делохранителей! Хорошо звучит. Вторая вещь: из оперного зала вынесли все кресла! И поставили там ресторанные столы и стулья. Столы накрыли белыми скатертями, как снегом, по залу передвигались гарсоны в белых перчатках, с подносами.

Я сидел в ложе и аккуратно разрезал ножичком ананас. Ну конечно, думал я, какая свадьба без баяна, какой банкет без Асланьяна… На столах стояли бутылки с шампанским, водкой, виноградом, мясными блюдами. И конечно, с красными, белыми винами.

Да, господа, все было белым — это вам не черные отвалы Кизеловского угольного бассейна, рядом с которыми живут безработные шахтеры, ворующие по ночам цветной металл с железной дороги. Такое дело, господа, наше дело… Белое, как халаты ректора Пермской медицинской академии, главных врачей и других высокопоставленных медиков, входивших в Координационный совет движения «Наше дело». Белые дела — символ чистоты! Не уголовные, по которым идут голодные кизеловские шахтеры.

Я представил себе, что все кресла надо было вынести, внести столы, стулья, вынести, внести кресла обратно и расставить по рядам и номерам. Сколько же денег можно было передать на питание и одежду для пермских пацанов, нюхающих клей «Момент» в районе Центрального рынка?