© Ронин Р., 2019

© ООО «Издательство «Вече», 2019

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2019

Сайт издательства www.veche.ru

Худощавый молодой человек в желтоватой майке, безразмерной настолько, что проймы доходили ему едва ли не до нижних ребер, аккуратно затворив за собой дверь, спустился с полуобвалившегося крыльца. Огляделся, подтянул длинные, до худых колен, черные сатиновые трусы и, чуть вытянув вперед шею, внимательно посмотрел вдоль улицы. Закурил, постоял с минуту на месте, с наслаждением прикрывая веки с выцветшими ресницами, а потом резко стрельнул папироской в кусты чертополоха. Заросли его вымахали было чуть не в человеческий рост, однако быстро, как-то вдруг, скукожились под яростным солнцем лета 1935 года. Теперь, к концу июля, они совсем уже потеряли былой уркаганский шик и почти слились с росшей вдоль сторожки обвислой и давно неухоженной малиной. Но на кустарнике виднелись яркие, хоть и меленькие, ягоды, чертополох же человеку в майке был совершенно бесполезен. Наблюдатель сделал несколько шагов к ягодным кустам, все так же не спуская глаз с улицы – отсюда ее было видно лучше, сорвал и закинул в рот малинку, слегка сощурился от удовольствия и быстро вошел в дом, одним махом перепрыгнув через три ступеньки покосившегося крылечка.

В комнате, куда вернулся человек в майке, оказалось на удивление чисто прибрано, хоть и пахло нежилым. Некрашенные дощатые полы еще не до конца отдали начинающейся жаре остатки влаги от недавней помывки. Скромная мебель была расставлена так беспорядочно, что сразу становилось понятно, что это дача, да вдобавок не своя, а съемная, и здешние обитатели об уюте и комфорте явно не задумывались. Дом был старой, еще дедовской постройки, с низким потолком и скатами крыши, тянувшимися к чертополоху. От влажных полов в комнате с прижатым к стене топчаном, с кургузым столиком у окна и тремя венскими стульями было прохладно, а прохлада стала главным сокровищем, которого так недоставало Москве этим летом.

На куцей, застеленной лоскутным одеялом софе сладко спал, свернувшись калачиком и натянув на плечо покрывало, напарник вошедшего, похожий на него как близнец. Человек в майке слегка толкнул спящего и, настороженно, как-то совершенно по-собачьи дернув ухом, сразу шагнул к окну, бросив на ходу:

– Машина.

Спящий мгновенно распрямился, будто и не спал вовсе, но, сев на кровати, век до конца не разлеплял, лишь повернулся так, чтобы лучше слышать «брата». Тот встал сбоку от окошка за коротенькой ситцевой занавеской, явно опасаясь оказаться замеченным с улицы. От нарочитой расслабленности, с которой он курил на крыльце, не осталось и следа. Теперь, наблюдая за происходящим, человек в желтоватой майке бросал напарнику короткие, отрывистые фразы, такие четкие и внятные, что они разительно не вязались с его расхристанным обликом. С каждой репликой слушавший постепенно открывал глаза все шире, пока не пришел окончательно в бодрое состояние.

– Автомобиль военного атташе подполковника Накаямы. За рулем шофер. Кажется, Стефанович. Да, он. Самого Накаямы не видно. Кажется, там Курихара, журналист. В машине еще двое. Похоже, женщины, волосы светлые. Лиц не вижу. Въезжают во двор.

Проснувшийся почесал толстыми пальцами с грязными ногтями рыжую щетину, качнул головой вправо-влево, еле слышно хрустнув позвонками, потянулся и не торопясь пересел к столу. Убрал газету, которой было накрыто не блюдо с остатками еды, как могло бы показаться случайно вошедшему незваному гостю (для того газета и лежала), а толстая тетрадь в картонном переплете. Взял в руки обгрызенный карандаш и вопросительно поднял глаза на стоящего.

– Пиши, – скомандовал тот и бросил острый взгляд на ходики-«котятки» над софой, «27 июля 1935 года, 10 часов 31 минута. К объекту подъехал автомобиль «форд», номер 1–08–99, Москва, закреплен за военным атташе посольства Японии подполковником Накаямой. Шофер – Стефанович Казимир Адамович. В машине предположительно находятся журналист Курихара и две неустановленные женщины. Лица разглядеть не удалось, но, так как утром весь обслуживающий персонал объекта прибыл на работу, очевидно, что посторонние. Подпись: оперуполномоченный Захаров».

– Интересно, что за тетки… – протянул Захаров уже не под запись, деловито растирая ладонью щеки. – Что-то я их раньше тут не видел, а лица вроде знакомые. Посторонние или нет…

– Что тут посторонним делать, – цыкнул зубом «брат», но Захаров не ответил, мысленно прикидывая, что писать в рапорте дальше.

Загадочные «тетки» в это время готовились выйти из автомобиля во внутреннем дворике посольской дачи. Первым выскочил пассажир, сидевший спереди – им оказался японец в дорогом летнем костюме. Не успев закрыть свою дверцу, он немедленно обернулся к гостьям и галантно подал им руку, помогая выбраться наружу.

– Рюба-сан, Марта-сан, прошу!

Вышедшие из машины обладательницы диковинных имен остановились, осматриваясь и щурясь от яркого света. По правде говоря, уполномоченный Захаров зря обозвал двух молодых дам, прибывших на «форде», тетками. Обе были хороши собой, настоящие куколки, но при этом ровным счетом ничего иностранного в их облике не проглядывалось, отчего произнесенные Курихарой имена звучали особенно странно. Миниатюрные, стройные и ладные их фигурки были выгодно подчеркнуты скромными, но элегантными платьицами чуть ниже колен. Белые носочки в синюю полосочку под легкие парусиновые туфельки почти без каблучков очень мило дополняли их облик. Короткие, по последней моде, прически обеих слегка отливали золотом на утреннем июльском солнце, делая посетительниц дачи еще больше похожими друг на друга, чем это было на самом деле. Любой, видевший девушек, принял бы их за сестер. И убедился бы, что ошибся, когда одна из них – та, что была чуть постройней и повыше, обернулась к другой и с восторгом всплеснула руками:

– Мамулечка, как красиво! Как же здорово, что ты меня сюда привезла!

– Ну, это не я тебя привезла, а Курихара-сан, – довольно улыбаясь, ответила, как теперь стало понятно, мать.

– Что вы, Рюба-сан! Вас привез Стефанобич-сан! – посмеиваясь, ответил совсем молоденький на вид, круглощекий и очкастый Курихара, очень смешно, мягко выговаривая на конце «ч», и продолжил, разрушая интригу до конца, – вы же знаете, я дабно хотер прибезти вас сюда, но ГПУ нерьдзя нам сам ездить на абутомобире!

Вышедшие на крыльцо две горничные в белых передниках и высоких наколках сразу поняли, что загадочная Рюба-сан всего лишь их соотечественница Любовь, а ее дочь, хотя и зовется Мартой, не слишком-то похожа на немку. Услышав шаги внутри дома, горничные встали по бокам распашных дверей, и на крыльцо как радушный хозяин, широко раскинув руки и улыбаясь во весь рот, ощеривая торчащие вкривь и вкось крупные зубы, вышел военный атташе подполковник Накаяма. Радостные возгласы замерли на устах юной Марты, а ее моложавая (или и вправду очень молодая) мать посмотрела на быстро, уверенным шагом спускающегося по ступенькам японца так пристально, будто подозревала его в чем-то нехорошем. Впрочем, сам подполковник, заметивший, конечно, смущение своих гостий, никак этого не показал. Будучи искренним поклонником МХАТа и системы Станиславского (он и сейчас старательно копировал манеры старорусского помещика), Накаяма любил игру и верил, что она ему удается. Он легко сбежал вниз и, все еще держа руки распахнутыми для объятий, слегка кивнул старшей из женщин, совершенно без всякого акцента бросив ей «здравствуйте, Люба», и склонился в совсем не японском, а русском, глубоком, на грани скоморошничанья, поклоне до земли:

– Доброе утро, фройляйн! – И легко распрямившись, подполковник поймал девичью руку, протянутую для рукопожатия, и, склонившись теперь уж вполне по-европейски, прикоснулся губами к тонким пальчикам. Представился очень скромно: «Я Накаяма. Из посольства Японии».