– Наверняка. – Уголек тряхнула головой. – Я заберу записи и образцы. – В серых глазах мелькнуло отвращение. – Это единственная надежда на борьбу с ломкотой, и никто ее не получит! Особенно Гедас и его прихлебатели. А ты, – она ткнула пальцем в грудь Сольвэ, – позаботься о сестре.

Уголек отвернулась. Ее руки порхали над книгами и записями, откладывая все, что могло быть полезным.

Порывшись на полках, Сольвэ выудил оттуда прочный мешок из мягкой кожи, со специальным отделением для хрупких предметов. Бросив Угольку находку, он прошелся рукой по люзовым бутылкам, выискивая некоторые редкие ингредиенты. Выбрав несколько крохотных пузырьков, которые легко было спрятать в кулаке, Сольвэ вернулся к столу.

– Возьмешь с собой, – сказал, не принимая возражений, с силой вложив пузырьки в ладонь девушки.

– Это же…

– Возьми! – Сольвэ указал на крохотную шкатулку, почти полностью заваленную бумагами. – И это тоже. Не хотелось бы оставить в руках ищеек ничего ценного.

Через две минуты они уже стояли у подземной галереи. Иномирец сам настоял на постройке этого перехода двадцать лет назад. Еще шутил, что в доме теперь тайных дверей больше, чем настоящих.

Невысокий туннель выходил на поверхность в двух милях от дома. Дальше придется двигаться по улицам.

Сольвэ вздрогнул, когда Уголек коснулась его руки. В серых глазах было столько отчаянной борьбы, что стало горько. Резко выдохнув, она обхватила его за пояс и уткнулась в грудь. Сольвэ показалось, что земля уходит из-под ног. Пальцы сжали хрупкие плечи, скользнули по спине, прижимая к себе.

– Только не бросай нас, – прошептала Уголек.

– Никогда, – ответил Сольвэ, пробегая рукой по черным кудрям.

Она кивнула и резко отстранилась.

Девочка будет корить себя за внезапный порыв и эти объятия. Потом. Но Сольвэ чувствовал себя до стыдного счастливым. Сейчас он был готов встретиться и с Гедесом, и самим Императором. Даже с самой смертью.

Глава 2. Квартал Дэкур-са

В подземном коридоре было сухо и пахло ландышами. Не свежими, сорванными только что в саду, а сгнившими и превратившимися в склизкую кашу.

Наступив на острый камешек, Уголек болезненно охнула, но не остановилась. Страх гнал вперед. Невидимое кольцо сжималось вокруг шеи, сдавливало до хруста в позвоночнике, мешало сделать глубокий вдох. Сердце гулко ухало в груди, как у загнанного зверя.

Мерай едва переставляла ноги, так что Сольвэ приходилось удерживать ее за пояс и почти тащить на себе. Уголек старалась не глазеть по сторонам и внимательно смотрела под ноги: не хватало только упасть и раскроить лоб об стену или острый осколок.

Коридор давно не чистили – странно, что он вообще не обвалился. Сольвэ старался содержать это место в порядке, но делал это один, слуг к своим тайнам не подпускал.

Хоть и прожил среди людей сотни лет, но старательно разграничивал то, что мог им открыть, и то, что предназначалось только для очень узкого круга. Для самых близких.

Уголек бросала на него встревоженные взгляды. Украдкой поглядывала на грудь и живот.

Крови не было, хотя она прекрасно знала, какой ценой дается иномирцу исцеление ран.

Сольвэ не владел магией как таковой. Он умел лечить, но платил за это сполна, ведь любая рана становилась его собственной. Только поразительная живучесть позволяла иномирцу быстро встать на ноги. Когда он бросился лечить Мерай, Уголек не могла не думать о последствиях. Ранение оказалось нешуточным, а Сольвэ с такой легкостью рискнул собой, чтобы спасти ее сестру…

Будто его собственная жизнь и безопасность ничего не значили.

Для Уголька не было тайной, что Мерай давно и безнадежно влюблена в мужчину. Она пошла к нему, а не к сестре, хотя точно знала, где та проводит дни напролет. Да и пройти до лаборатории было куда проще, чем до кабинета, где Сольвэ обычно отдыхал.

Ирония же в том, что Сольвэ никогда не смотрел на Мерай как на женщину. Она помогала ему во дворце, всегда крутилась рядом, пыталась угодить. Иномирец держал дистанцию, но был предельно вежлив. Мягко улыбался, но никогда не выходил за рамки дружеского общения. Даже не дружеского, а общения лекаря и его помощника.

Безупречная отстраненность – Мерай не смогла ее подломить.

Сольвэ не давал даже искры надежды, отчего сестра вяла и превращалась в бледную тень. В последнее время она даже отказывалась возвращаться домой, просто не могла вынести тех испепеляющих взглядов, что Сольвэ бросал на Уголька, а не на нее.

Иномирец даже объяснился с ней. Дважды.

Мерай не видела и не слышала ничего. Она просто продолжала верить и возводить Сольвэ на личный пьедестал.

Сама Уголек пыталась вытряхнуть из головы сестры эти бредни. Объяснить, что перед ней не человек, что их связь невозможна и немыслима. Как можно любить чужака? Да и если бы Сольвэ связал себя с ней, то такая любовь была бы лишь магией, навеянными чувствами.

В любви иномирцев нет ничего настоящего, ни капли искренности! Они просто привязывают души и желания, а потом поглощают их, купаясь в лучах обожания невинной жертвы!

Уголек зло цыкнула. Ей стоило думать о проблемах! О бегстве. О доме, оставшемся за спиной. О тех неприятностях, куда угодила Мерай. Засосало под ложечкой от мимолетного озарения, что она никогда больше не вернется. Не увидит особняк, не будет спать под знакомой крышей.

Там осталась вся ее жизнь, ее суть и душа. Воспоминания о благословенном времени, когда мир еще не разваливался на части, а Мерай проводила дома дни и ночи напролет.

О, Пожинающий, она же выросла в этом доме, его ступени еще помнили ее первые шаги. А что теперь? Куда идти?

Хотелось свернуться клубочком и выть от тоски, и это чувство обрушилось на плечи как удар меча. От него подгибались колени и щипало в глазах.

Уголек глянула на Сольвэ и заметила, что Мерай в его руках медленно отключается.

– Не теряй сознание! – он безжалостно встряхнул девушку и услышал тихий стон. – Мы скоро отдохнем, потерпи еще немного.

Туннель был прямым, как палка, ни единого лишнего поворота. Мерай немного пришла в себя и шагала бодрее, почти не опираясь на руки иномирца.

– Что случилось во дворце? – у Сольвэ не было времени на обтекаемые вопросы и мягкий тон. Иномирец разговаривал резко, почти грубо, а в голосе клокотала едва сдерживаемая ярость.

Мерай покачала головой.

– Нет времени на секреты! – рявкнула Уголек. – Выкладывай немедленно!

Взгляд сестры обжег ее огнем. В нем тугим узлом скрутились ненависть и обреченность.

– Я убила ее, – она ответила так, будто бросила камень, – я убила королеву.

***

Оглушен. Натурально оглушен!

В голове – ни единой мысли, пусто. Если заорать, то в черепной коробке прокатится гулкое эхо. Сольвэ сжимал бок Мерай, чувствовал пальцами выпирающие ребра, и первое, о чем подумал, что не могла такая малышка совладать с королевой.

А потом вернулся здравый смысл и яростный вопль внутреннего голоса, который твердил, что королева должна была вот-вот родить, даже из постели самостоятельно не вылезала.

Сколько раз ты сам исполнял обязанности ее сиделки, лекарь? Ты же знаешь, что она даже помыться не могла, не рискуя лишиться чувств.

Перед глазами мелькнуло чудовищное видение. Словно осколок мыслей Мерай пролез Сольвэ под кожу и острыми краями рвал его нутро.

Распластанное на белоснежной простыне тонкое тело. Располосованное, выпотрошенное. Белоснежный шелк потемнел от крови. Ее было так много, что тяжелые капли срывались с края ткани и бились об пол. Красный ком плоти покоится на груди, которая больше не поднималась в такт дыханию.

То, что должно было стать наследником целого королевства. Для надежности убийца даже потрудился перерезать младенцу горло. От вида рваного росчерка на детской шее Сольвэ с трудом сглотнул.

Гордость короля, вырванная из чрева его жены. Жизнь Уголька и его собственная, разрезанные на куски острым клинком Мерай.