Прежде чем переехать на север, она отложила небольшую сумму, которой ей должно было хватить на год жизни до получения учительской лицензии, а оставшиеся деньги пожертвовала службе медицинской помощи студентам Дэнфорта. Деньги она перевела от имени матери, с припиской, что они должны обязательно пойти на помощь студентам с анемией и психическими заболеваниями. Она знала, что медицинской службе не хватает финансирования. Раз университет не желает выделять деньги на здоровье своих учащихся, об этом должны позаботиться частные спонсоры. «Используйте средства так, как сочтете нужным, при условии соблюдения вышеуказанных требований, – написала она. Ей понравилось, как важно и тяжеловесно звучали эти слова. – Если вы не найдете деньгам достойного применения, рекомендую нанять квалифицированных постоянных сотрудников». Наверняка в Дэнфорте немало студентов, рассудила Мэгги, чью жизнь может спасти такой человек, как ее мать.

Купленное имение оказалось очень большим, и управиться с ним в одиночку она не могла, а скоро ей и вовсе предстояло целыми днями пропадать на учебе. Мэгги наняла местного бродягу в дырявых «биркенстоках» по имени Бо. У Бо не было ни мобильного, ни иных средств связи (он не хотел, чтобы его прослушивали спецслужбы), так что поговорить с ним получалось, только пока он находился на рабочем месте.

Мэгги и ведать не ведала, что однажды станет чьим-то начальником. Теперь же она твердо решила быть добрым работодателем, таким, которого полное и безоговорочное послушание только смущает, а не радует. Ей хотелось править легко и непринужденно. Демонстрировать подчиненному не ежовые рукавицы, а либерально оттопыренный вверх большой палец. На практике все вышло иначе. Бо оказался ненадежным работником, а дел было невпроворот. Счета, поваленные деревья, нашествие термитов. Сломанный бойлер, слабый напор воды. Да мало ли что могло случиться на такой огромной площади! В конце ноября молния ударила в сахарный клен во дворе. Он упал и раскурочил канализационную трубу, шедшую от дома к септику. На следующий день Бо позвонил Мэгги.

– Тут настоящая катастрофа, – равнодушным, ничуть не обеспокоенным тоном произнес он. – В траве пузырятся фекалии. Может, вызвать профессионалов? Пусть посмотрят?

– Хмм. – Мэгги задумалась и провела рукой по рыжим кудряшкам. – Нет, – наконец сказала она. – Кажется, я знаю, кто сможет все исправить.

Артур прибыл в Хармони-Ридж ветреным декабрьским вечером: из единственной серой тучи, припорашивая имение его дочери, падал снег. «Сперо» медленно ползла вперед, фары выхватывали из темноты лишь несколько футов дороги. Артур поднимался по склону, ориентируясь на низкий каменный забор с двух сторон. Когда забор кончился, а дорога впереди слилась с полем – все кругом накрыло коварное белое одеяло, – Артур поехал просто на свет венецианских окон гигантского дома и неверное сияние уличных фонарей на каменном фасаде. Наконец он остановил машину и вырубил двигатель. Немного посидел в салоне просевшего автомобиля. Багажник был под завязку набит сумками и завернутыми в пузырчатую пленку хрупкими вещами. Тепло потихоньку выветривалось из машины, внутрь просачивался холод. Артур вновь переоценил свои силы: после девятнадцати часов в пути он не мог пальцем пошевелить от усталости. Между лобовым стеклом и приборной доской лежал пустой бумажный пакет в жирных пятнах. Артур купил в Колумбусе картошку фри и всю дорогу только ею и питался. Поначалу он был даже горд собой: картошка приятно напомнила о том, сколь малым он может довольствоваться, но теперь желудок урчал от дичайшего голода.

Уехать из Сент-Луиса оказалось проще, чем он думал. Поводом для тревог должно быть будущее, а не прошлое. Что толку тратить время на пустые сожаления? Если он станет зацикливаться на том, что оставляет позади – не только дом, но и эти коварные, незаметно проникающие в подкорку американские ценности: статус и финансовая стабильность, гордое владение недвижимостью, надежды на успешную карьеру, – он непременно кончит так же, как отец. И все же Артуру было трудно смотреть на этот уединенный сельский особняк и сознавать, что он принадлежит его дочери, а у него самого нет за душой ничего, кроме содержимого «сперо». В конце концов, это ведь обычное дело: стареющий отец приезжает жить к своей взрослой дочке. Но разве у таких отцов по-прежнему ясный и трезвый ум? И разве они должны работать за еду и крышу над головой? Артур взял себя в руки и вышел на мороз.

Мэгги открыла дверь. Она была в черных леггинсах, шерстяных носках и длинном растянутом свитере.

– Папа! – воскликнула она, обнимая его. – Я уж думала, тебя снегом занесло по дороге!

– Шоссе Ай-девяносто в такую погоду – гиблое место.

– Да, да. Ну, проходи.

Он вошел в дом.

Гостиная была просторная, с высокими потолками. Лакированные деревянные бревна в сучках и неровностях обрамляли каменные стены.

– Пару идей Итан подкинул, – сказала Мэгги, кивнув на черную кованую люстру, и провела отца в смежную столовую. – Завтра устрою тебе большую экскурсию. Ты увидишь, что основная проблема здесь – это септик. Он древний. Но и других хлопот хватает. Поваленные деревья – это меньшее из зол, тем более сейчас, зимой. Кстати, как ты относишься к лошадям? Я пока только подумываю…

Ему стало дурно от этого нарочитого изобилия и достатка. Дом был слишком большой, Артурово положение в нем – слишком шаткое, вся ситуация – слишком странная. Он не ожидал, что Мэгги купит себе такое помпезное жилище и запросто в нем устроится. Она явно чувствовала себя как дома.

– Немного… перебор, не находишь? – спросил он.

– Обычный фермерский дом.

– Скорее, лыжная база.

Мэгги улыбнулась:

– Ты будешь жить в амбаре.

– Как скотина.

– Ничего подобного. Там есть мебель и отопление. Полотенца, постельное белье – я все принесла. Вот увидишь, так будет лучше, это фактически отдельное жилье. Пойдем, помогу тебе устроиться.

Они снова вышли в прихожую. Артур увидел на полу мокрые коричневые следы, оставленные его скрипучими кедами.

– Мэгги.

– Что?

Тогда он посмотрел ей в глаза – кажется, впервые за много лет, впервые с тех пор, как она была ребенком, бьющимся в истерике и беззащитным. Он открыл было рот, но не смог выдавить ни звука.

– Ладно, не важно. Ни о чем не волнуйся, хорошо? – сказала Мэгги. – Обживайся. Устраивайся поудобнее.

Артур кивнул и вышел в снежную бурю.

Добрел до машины, открыл багажник, взвалил на правое плечо тяжелый баул. Чтобы перетащить в дом все вещи, придется сделать три-четыре ходки к машине – если, конечно, не набрать сразу побольше сумок. Артур наклонился и взвалил на левое плечо второй баул. Колени едва не подогнулись, но все же выдержали. Бедра затряслись от напряжения. Он увидел на другом конце поля амбар и двинулся к нему. Шаг, еще шаг… Артур шел медленно и упрямо. Тащил свои пожитки сквозь темноту. Снежинки застревали и скапливались в волосах.

Амбар был построен в том же стиле, что и дом, из отполированных узловатых бревен. Одна огромная комната – словно перевернутый корпус судна. Ручки сумок больно впивались в плечи. Тусклые ретролампы Эдисона указали ему путь к большой кровати с кованым изголовьем, стоявшей впритык к дальней стене.

«Устраивайся поудобнее». Какая меткая характеристика этой поры его жизни! Лучший призыв к капитулянту. Но нет, он не таков. Он не поддастся соблазну, не покорится комфорту и изобилию. По крайней мере, не сейчас. Сперва нужно вернуть кое-какие долги.

Лишь поставив сумки на пол, потянувшись и сев на край кровати, Артур увидел, что́ Мэгги оставила ему на подушке. Книгу. В твердом красном переплете, с его именем на обложке. Артуру стало нехорошо. Раньше при виде этого томика он успокаивался и млел, но сейчас его бросило в липкий и колючий жар. Щеки вспыхнули. Он торопливо запихнул книгу в ящик прикроватной тумбочки.

Пять месяцев спустя, на третью годовщину смерти Франсин, к ним приехал на автобусе Итан. Он спал в гостевой комнате, дизайн которой разработал сам, на большой кровати, амбициозно предназначенной для двоих. На тумбочке стояла фотография, 35-миллиметровый слайд которой он нашел на чердаке сент-луисского дома: Франсин на больничной койке в ореоле темно-рыжих волос. На руках у нее – извивающийся розовый младенец. Артур, в голубом медицинском халате, пригнулся, чтобы поместиться в кадр, и держал одну руку в резиновой перчатке на плече новорожденного Итана.