Во второй раз все было иначе. Франсин заранее сделала маникюр и педикюр, пять ночей кряду спала по десять часов в сутки и одним ясным октябрьским утром практически без боли произвела на свет Мэгги Руфь Альтер. На сей раз она знала, что ее ждет, и задала все нужные вопросы про анестезию. Присутствие доктора Малуфа превратило родовую палату в более чем приятное место, где она была не прочь провести какое-то время и где ей хотелось показать себя с лучшей стороны (решение косметических вопросов неожиданно эффективно отвлекло ее от физической боли).

– Она красавица, – подмигнул доктор Малуф, когда все закончилось. – Совсем как мама.

– Полегче, – буркнул Артур.

Хотя прежние достижения мужа на поприще отцовства были весьма сомнительными, Франсин вновь в него поверила. Ей просто ничего больше не оставалось. Когда пришло время, Артур действительно подсуетился: в день появления Мэгги на свет подарил Итану набор небольших египетских фигурок из сувенирной лавки при Музее изобразительных искусств.

– Это тебе подарок от сестры, – сказал он доверчивому шестилетнему сыну. – Так она благодарит тебя за то, что ты впустил ее в нашу семью.

Франсин ничуть не расстроилась, что эту фразу и сам приемчик он позаимствовал из книжки про воспитание детей. Получается, он все-таки читает эти книжки! Замечательно! Она даже не стала придираться к подарку: бронзовые фараончики оказались совсем мелкие, и ребенок мог запросто их проглотить. Забота Артура ее тронула. И слова про «нашу семью» тоже. Ночью Итан забрался к ним в кровать, и под грохот батарей, по которым бродили пузыри воздуха, они спали все вместе, грея друг дружку.

Франсин была счастлива, что у нее родилась дочь, и испытала похожее чувство духовного родства – как в тот день, когда на свет появился Итан. Все-таки два – очень хорошее число, подумала она. Хотя у Итана уже появились некоторые черты единственного ребенка, теперь у него есть сестра. Франсин прямо млела от счастья, когда он просил у нее коляску и катал сестренку вокруг пруда Джамайка. «Нарезать круги», так он это называл.

Дети, впрочем, оказались совершенно разными. Подрастая, Мэгги становилась все воинственней и задиристей. Мать она слушалась, а вот с отцом всячески (и с большим удовольствием) испытывала границы дозволенного. Там, где Итан уступал, она своевольничала. Артуру волей-неволей пришлось активнее принимать участие в ее воспитании. Итан был совершенно самодостаточным ребенком, мог часами сидеть неподвижно и думать о чем-то своем. Мэгги же ни на минуту не оставляла Артура в покое, донимала его бесконечными «Почему?» в ответ на любые его слова – он видел в этом не просто детское любопытство, а желание во что бы то ни стало вывести его на чистую воду. Многие дети считают своих родителей всезнающими и всемогущими небожителями, но Мэгги поставила себе целью найти и обозначить пределы отцовских знаний (при этом она совершенно точно обожествляла мать). Если Артур и принимал ее вызов, то делал это неохотно, скрепя сердце, однако Франсин радовалась уже тому, что они просто проводят время вместе.

Несмотря на явные различия между детьми, она тщательно насаждала в семье бабушкину философию. Домашние обязанности, карманные деньги, кукурузные хлопья – все это распределялось строго поровну, хотя Итан был намного старше Мэгги. Лишь после своего одиннадцатого дня рождения Итан поинтересовался, почему он должен укладываться спать в одно время с шестилетней сестрой. Присутствие бабушки Руфи столь явственно ощущалось в их доме, что, когда Артура пригласили работать в Сент-Луис, ее призрак, казалось, втолковал Франсин: уж коли ты получила двоих детей, как и хотела, то будь добра теперь согласиться на переезд. Так будет по справедливости.

Они взяли в аренду трейлер и поехали через полстраны. Франсин всю дорогу смотрела в окно: по мере того как ландшафт вокруг становился площе и ровнее, ее понемногу охватывал ужас.

– Мам? – спросила Мэгги с заднего сиденья.

– Да, зайка?

– Что это такое?

Франсин обернулась. Дочь держала в руках рамку с дипломом, замотанную в пузырчатую пленку. Они решили, что в чемоданах рамка может треснуть, поэтому взяли ее в салон.

– Это мамин диплом, – ответил Итан. – Из университета. Да ведь?

– Да, сынок.

– Что значит «университет»?

– Тебе пока рано об этом думать, – ответил Артур. – Мы еще не накопили денег на ваше образование.

– Это место, где человек получает профессию, – сказала Франсин. – Становится самым лучшим специалистом в своей области.

– То есть ты – самый лучший специалист?

– Ну да, что-то вроде. Я училась на психолога. Можно сказать, что я специалист в этой области.

– То есть ты знаешь больше, чем папа?

Франсин засмеялась:

– О психологии – да.

Артур фыркнул.

– А если еще кто-нибудь пойдет учиться в университет? – не унималась Мэгги.

– Он тоже станет специалистом.

– И что, многие становятся специалистами? Все подряд?

– Нет, их не очень много.

– Десять?

– Больше.

– Сто?

– Больше.

Мэгги нахмурилась:

– Как-то многовато. Самых лучших столько не должно быть.

– Ну да, наверное.

Перед ними тянулось пустое, длинное шоссе.

– Ты знаешь больше, чем я, – рассудила Мэгги.

– Пока – да.

– И папа тоже.

– Да.

– О’кей. – Мэгги немного поразмыслила над этим. – Хорошо.

Было решено не гнать лошадей и доехать за два дня, переночевав в мотеле города Колумбус, Огайо. Артур долго возмущался ненужными тратами на гостиницу – что за бред, теща ведь живет совсем рядом! – но Франсин отказалась заезжать домой. Возвращение на Средний Запад и так далось ей непросто. Она здесь родилась и все детство мечтала отсюда сбежать. Впереди была долгая жизнь, однако, когда наутро они пересекли границу Миссури и въехали в город, Франсин пришла в голову леденящая мысль: здесь она и умрет.

К последнему ужину Альтеров в Сент-Луисе Артур приготовил вегетарианский чили. Вообще-то, в рецепте была еще и курица, не преминул сообщить он, однако ему хватило чуткости и такта ее исключить. «Прекрасно, – подумала про себя Мэгги. – Если он совершает какой-то добрый поступок, весь мир должен об этом узнать». Ей очень хотелось поговорить с Итаном. Она видела, что брат постепенно поддается на ухаживания (да, словечко так себе, но Мэгги просто не знала, как еще это описать: отцовство очень странно и жутко смотрелось на Артуре, будто супергеройский плащ или обтягивающие плавки). Надо каким-то образом напомнить Итану, что отцу доверять нельзя – пусть он и хорошо вел себя в приюте. Брат вернулся домой на закате – облака в стиле Возрождения крали остатки солнечного света, – с таким лицом, что любые разговоры показались неуместными.

– Ох ты ж блин…

– Итан вернулся? – спросил Артур из кухни. – Расскажи ему про чили.

Он вошел в столовую с перекинутым через плечо кухонным полотенцем.

– Господи!

Половник выпал у него из рук и грохнулся на пол.

– Что?

– Твое лицо! – хором ответили Артур и Мэгги.

– Я… э-э…

Сестра выпучила глаза:

– Тебя…

– …Отвергли.

– Что?! – не понял Артур.

– Меня отвергли. – Итан уронил голову. Кобальтовые фингалы темнели у него под глазами, нос скособочило, и вдобавок он гнусавил.

– Ты о чем вообще?! – воскликнула Мэгги. – У тебя нос всмятку!

– Болит? – спросил Артур.

– Не особо.

– Так что с тобой стряслось?

– Да ничего.

Мэгги всплеснула руками:

– Тебе не надо показаться кому-нибудь? Врачу там?

– Само заживет.

– Да, но кости могут срастись неправильно!

– Раз он говорит, что все нормально, значит все нормально, – дрожащим голосом проговорил Артур. А потом с надеждой спросил: – Может, он не хочет это обсуждать?

Итан пожал плечами:

– Как срастется, так срастется…

– Я ужин приготовил, – сказал Артур, нагибаясь за половником. – Может, начнем…