На стене рядом с входом на кухню висела целая коллекция зеркал всех форм и размеров. Этот льдистый декор создавал ощущение прохлады, населяя окружающее пространство студеными бликами и отражениями. Мэгги увидела скользящих по коридору Лорен и Максин в зеркалах еще до того, как они очутились перед ней.

– Поздоровайтесь с сестрой, – скомандовала тетя.

Девочки – близняшки четырнадцати лет – что-то пробормотали. Их лиц было не видно за длинными занавесами черных волос.

– Поцелуйтесь, – приказала Бекс. Эту привычку она переняла у семьи мужа. Голдины целовались часто и с удовольствием, а Альтеры предпочитали без явной необходимости ни к кому не прикасаться.

– Ла-адно, – выдавила Лорен, и девочки клюнули Мэгги в обе щеки.

– Подростки, что с них взять? – Бекс закатила глаза и покрутила пальцем у виска.

Коридор привел их в просторную, полную воздуха гостиную с белым пианино и двумя одинаковыми белыми диванчиками «честерфилд». Максин тут же подлетела к пианино и принялась жать на все клавиши без разбора.

– Сыграешь что-нибудь для Мэгги? Нет? Ну ладно. Может, попозже.

Тетя жестом позвала Мэгги за собой, наверх:

– Эз-ра! Кузина Мэгги приехала! Иди поцелуй ее! Она поможет тебе сделать уроки! – Бекс обернулась к племяннице. – Ты ведь не против?

Он сидел на полу в своей комнате перед огромной меловой доской во всю стену. Под потолком шла надпись пухлыми буквами: «Стена Эзры для граффити».

– Через двадцать минут спускайтесь ужинать, – сказала Бекс. – Я подберу тебе какую-нибудь одежду.

– Ну, – сказала Мэгги, когда тетя ушла вниз, – что проходите в школе?

Эзра застонал и постучал костяшками пальцев по обложке лежавшего рядом учебника: «Переосмысление империализма: ликбез».

– Ты в шестом классе?

Он кивнул. Мэгги вспомнила осыпающуюся школу, в которой учились братья Накахара, и испещренные пенисами тетради Бруно.

– Мы проходим Африку, – пояснил Эзра и махнул рукой на распечатку со старой картой, датированной 1881–1914 годами. – Каждый ученик станет какой-нибудь страной. Я буду Англией. Я должен разукрасить те области на карте Африки, которые хочу заполучить, и завтра на уроке мы будем за них биться.

– Заполучить?!.

– Ну да. Ресурсы там, все такое… – Эзра поднес кончик красного маркера к Алжиру.

– Тебе помочь? – спросила Мэгги.

Эзра поднял глаза:

– Принесешь мне «Капри сан»?

Без особой охоты притащив братику не тот вид фруктового сока в ламинированной фольге («Дикая вишня? Ненавижу дикую вишню!»), Мэгги выбрела в коридор на втором этаже. Насчитала две, три, четыре спальни для гостей. Или беженцев! Они сейчас валом валят с Ближнего Востока или откуда-то оттуда. В Сирии вообще гражданская война. Бесспорный факт: в мире всегда есть люди, которым нужны комнаты, а в доме Бекс комнаты всегда есть. Вот именно эта зажиточность и изобилие выводили Мэгги из себя. Думая об этом, она начинала презирать своих кровных родственников.

Так, вот хозяйская спальня. На кровати – приготовленный для нее наряд. Вместо того чтобы надеть его, она подошла к мраморному столику: на длинной бархатной подушечке красовались драгоценные колье. Мэгги оглянулась на дверь. Прислушалась к шагам в коридоре. Все было тихо. Осмелев от роскоши, простора и высокомерия двоюродных сестер и братьев, Мэгги решила, что вполне может присвоить цепочку розового золота – тонкую и легкую, словно выкованную из воздуха. Она бросила ее в карман джинсов, чтобы потом заложить в ломбард – во имя какой-нибудь великой цели.

Она немного сдвинула остальные цепочки и колье, чтобы закрыть пустое место.

– Мэгги, Эз-зи, у-ужин! – донесся снизу голос Бекс, ничуть не похожий на голос совести.

Мэгги пошла вниз в чем была, даже не взглянув на одежду.

В столовой уже собралась вся мафия Голдинов. Загорелые голенастые женщины в коротких юбках и туфлях на высоких каблуках возвышались над мужьями. Мэгги издавала положенные звуки, обнимая ринопластированных женщин семейства Леви: они жили в соседних дворцах и каждую пятницу по очереди ходили друг к другу в гости праздновать шаббат.

– Мэгги, – сказала тетя, изо всех сил отводя взгляд от ее засаленных джинсов. – Ты ведь помнишь Сару, Алексис, Адама, Лейлу, Джастина и Мэдисон…

Чьи-то крепкие руки легли ей на загривок. Дядя. Он развернул ее к себе и заключил в могучие объятья.

Леви, ростом под два метра, всегда был в отличной форме. В восемнадцать лет он, как и положено, совершил паломничество в Израиль, дабы вступить добровольцем в парашютно-десантную бригаду «Цанханим» – это обстоятельство, казалось, парило, подобно парашютисту, над его прилизанной головой.

– Очень рад, что ты пришла, – сказал он.

Собравшиеся почтительно умолкли: две девицы в кожаных сапогах ввели в гостиную Сола Голдина, главу семейства. Он на секунду замер и осторожно нагнулся – погладить собаку, названную его именем. Сол был одет в розовую рубашку с узорчатыми манжетами и брюки с подтяжками. Закатанные рукава обнажали заросшие белой шерстью предплечья. Дед по очереди поздоровался со всеми главами семейств, оценивающе разглядывая их лица. Его жена Дорис с довольной улыбкой наблюдала за происходящим.

Когда очередь дошла до Мэгги, та машинально согнулась в поклоне, на который дед ответил поцелуем в лоб.

Было что-то жуткое в том, как организованно проходил ужин. Все сели за стол только после Соломона и начали есть только после того, как начал он. Говорили в основном о грядущей бар-мицве Эзры: какая кейтеринговая компания будет обслуживать праздник, что лучше надеть, как у Эзры успехи с зубрежкой Торы.

– Ты же репетируешь речь? – спросила его Дорис.

– Да, бабуль.

– Молодец!

Мэгги сидела на противоположном конце стола, рядом с Леви. Прямо перед ней стояли блюда с запеченной курицей и мясом (пришлось положить себе побольше фаршированной капусты). Леви спросил ее про брата.

– У Итана все хорошо. Мы как раз сегодня встречались.

– И где же он?

– А… Не смог приехать. Дела у него.

Дядя фыркнул:

– Какие еще дела?! Он же не работает!

Леви был мелким магнатом и считал, что работать должен каждый, независимо от наличия или отсутствия капитала. Что носить галстук – это почетно, и что конференц-залы со стеклянными стенками придуманы не просто так. Мэгги понятия не имела, чем же он занимается – из чего состоят будни профессионального стервятника. Вроде бы он играл в теннис. Больше она ничего о нем не знала. Когда Франсин еще была жива, он регулярно приглашал Артура поиграть, но тот всегда уклонялся. «Леви не понимает одного, – втолковывал Артур семье по дороге домой из Нью-Джерси. – Для игры в теннис – на нашем уровне, разумеется, – необходимо умение, а не сила. Силы у него хоть отбавляй, а навыков не хватает. Профессионалам, разумеется, нужно и то и другое. – Он поворачивался к Мэгги, сидевшей на заднем сиденье, и произносил сакраментальную фразу: – Твой дядя – здоровяк, но папа еще утрет ему нос».

– Не знаю, – ответила она. – Итан мне ничего не рассказывает.

– А у тебя как дела? – продолжал допрос Леви. – Работаешь?

– Ну что, иду заваривать чай? – спросила Бекс. – Кому чаю?

– Работаю.

– Правда?

– Бебиситтером, тьютором, в таком духе.

– Я имел в виду нормальную работу.

– Нормальную?

– Не будешь же ты всю жизнь девочкой на побегушках!

Мэгги ощетинилась. Леви прекрасно знал о ее наследстве. Деньги Франсин были сущими грошами по его меркам, но дядя явно хотел знать, что она собирается с ними делать. Каков будет ее следующий шаг.

Золотая цепочка жгла карман.

– Кем ты мечтаешь стать? – спросила Алексис (или Мэдисон). Весь стол умолк и внимательно слушал.

– Я вот на предпринимателя учусь! – вставила Лейла.

К тому времени Сол, сидевший на другом конце стола, уснул.

– Мне кажется, у меня очень нужная работа, – сказала Мэгги. – Я приношу пользу своим соседям.

– Смотря что иметь в виду под «работой», – ответил дядя. Он выпрямился – как часто делают мужчины, чтобы напомнить собеседнику о своем физическом превосходстве, – и завел речь: – Слушай. Все очень просто. Мы работаем, чтобы выживать. В джунглях, в пустыне, где угодно – ты либо охотишься, либо умираешь. Находишь еду – либо голодаешь. Это и есть выживание. Тут ты скажешь: мы-то не в пустыне живем! Верно. Но что дальше, когда ты уже научился выживать? А вот что. У меня даже поговорка есть: «Сперва выживаешь, потом процветаешь». Это тот же инстинкт, только на другом уровне. Тебе пока не понять, родишь детей – поймешь. Добившись благополучия для себя, ты переключаешься на детей, пытаешься обеспечить их благополучие. Их и их детей. Чтобы им никогда не пришлось вкалывать, как тебе. – Он обдумал свои слова и кивнул. – Но все же работать необходимо. У меня есть еще одна поговорка: «Без работы нет охоты». Человек, который вышел на пенсию в тридцать пять, деградирует. Безделье нам чуждо. Поняла? В этом вся штука. Люди пашут, пашут, пашут, но стремятся к заведомо неправильной цели – никогда больше не работать.