– В текущем бюджетном году мы рассчитываем на прибыль в размере около ста восьмидесяти семи миллионов долларов. Это на три процента больше, чем в прошлом году. Активы миссии составляют двести четырнадцать миллионов долларов, невыплаченные долги – шестьдесят три миллиона, плюс-минус триста тысяч – все будет зависеть от решения брата Карлайла. Он собирается заменить наш «Гольфстрим» класса люкс реактивным самолетом другой модели.

Брат Фредди удовлетворенно кивнул и повернулся к Бетти Джо. До эфира оставалось три минуты.

– Как вчера все прошло, сестра?

– Рейтинг по «Арбитрону» – двадцать семь процентов; по «Нильсену» – двадцать пять и пять, – отозвалась худенькая женщина, облаченная в белое. – Три новых кабельных центра: два – в Техасе, один – в Монтане. На данный момент число подписчиков кабельной сети составляет три миллиона триста семьдесят тысяч семей, это на шесть десятых процента больше, чем в прошлом месяце. В почтовую службу вчера поступило семнадцать тысяч триста восемьдесят пять отправлений; таким образом, за неделю набралось восемьдесят шесть тысяч двести семнадцать. Девяносто шесть процентов вчерашних писем включали пожертвования, тридцать девять процентов – просьбы о Заступнической молитве. Всего за этот год поступило три миллиона пятьсот восемьдесят пять тысяч двести двадцать писем, и до конца бюджетного года мы прогнозируем еще около двух с половиной миллионов.

Брат Фредди улыбнулся и обратил благосклонный взор на Джорджа Коэна, юрисконсульта Миссии для новообращенных имени брата Фредди:

– Джордж, а что у вас?

До эфира оставалось две минуты.

Тощий адвокат в темном костюме прочистил горло и неторопливо начал:

– Налоговое управление снова под нас подкапывается, но крыть им нечем. Все филиалы миссии освобождены от уплаты налогов, так что декларировать ничего не придется. В Хантсвилле дом вашей дочери оценили в полтора миллиона, им также известно, что ее дом и ранчо вашего сына построены на три миллиона, взятые в долг у миссии. Но про зарплаты им не известно ничего. Даже если и разнюхают – а они никогда не разнюхают, – ваша официальная годовая зарплата в совете директоров составляет только девяносто две тысячи триста долларов, и треть из нее вы жертвуете миссии. Разумеется, ваши жена, дочь, зять и еще семеро членов семьи имеют гораздо более значительный доход, но я не думаю, что…

– Благодарю вас, Джордж, – прервал его брат Фредди. Он поднялся, потянулся и подошел к своему рабочему компьютеру. – Сестра Бетти Джо, вы говорили, там несколько тысяч просьб о Заступнической молитве?

– Да, брат. – Женщина в белом положила изящную ручку на расположенный рядом с креслом пульт.

Фредди улыбнулся юрисконсульту:

– Я говорю с телеэкрана этим людям, что буду лично молиться за каждого, кто пошлет пожертвование во имя любви к Господу. Вот прямо сейчас этим и займемся. До брата Бо ведь целых полминуты. Бетти Джо?

Сестра с улыбкой нажала на кнопку. По компьютерному монитору побежали имена. Тысячи имен и цветные буковки кода: каждый даритель, отправляя пожертвование, ставил галочку в специальной графе: «З» – здоровье, «СП» – семейные проблемы, «$» – денежные проблемы, «ДР» – духовное руководство, «ПГ» – прощение грехов, и так далее – всего двадцать семь категорий. В почтовой службе брата Фредди трудились двести человек, и каждый ежедневно обрабатывал до четырехсот просьб о Заступнической молитве. Они рассортировывали содержимое конвертов на чеки и наличные и одновременно заносили индивидуальные данные в соответствующий шаблон ответа.

– Господь милосердный, – произнес нараспев брат Фредди, – услышь наши молитвы, ответь страждущим, ибо просят они во имя Сына Твоего Иисуса…

Имена и коды на экране мелькали все быстрее, пока не слились в сплошной поток, а потом список подошел к концу и на черном поле снова замигал курсор.

– Аминь.

Фредди развернулся на каблуках и в сопровождении семенящего эскорта поспешил в студию «Утреннего клуба „Аллилуйя“». Заставка программы уже мелькала на всех шестидесяти двух мониторах Библейского центра теле- и радиовещания, а бесконечные коридоры, кабинеты и конференц-залы наполняла торжественная вступительная мелодия.

На восемнадцатой минуте ток-шоу что-то пошло наперекосяк. Брат Фредди сразу понял это, когда вместо Дейл Эванс в студии появился высокий и смуглый незнакомец. С первого взгляда было ясно, что он иностранец: длинные темные локоны до плеч, дорогой костюм-тройка (судя по всему, шелковый), безукоризненно начищенные итальянские ботинки из превосходной кожи, белоснежные накрахмаленные манжеты и воротничок, золотые запонки, сияющие в свете софитов. «Здесь явно какая-то ошибка», – подумал Фредди. Новообращенные гости передачи, конечно, были людьми небедными, но они, как правило, предпочитали полиэстеровые рубашки пастельных тонов и коротко стриженные волосы – хотя бы для того, чтобы быть ближе к своей аудитории.

Брат Фредди бросил взгляд на свои заметки, а потом беспомощно посмотрел на студийного администратора. В ответ брат Билли Боб только растерянно пожал плечами. Ведущий такого жеста позволить себе не мог, ведь на камерах ярко светились красные датчики.

«Утренний клуб „Аллилуйя“» транслировался во всех трех часовых поясах страны в прямом эфире и гордился этим. Поэтому Фредди лишь чертыхнулся про себя и улыбнулся вошедшему. Ну почему, почему они не записывают программы на пленку, как это делают их основные конкуренты? В свою очередь, сам брат Фредди всегда обходился без обычного для телестудии миниатюрного наушника и тоже этим гордился. Ему не нужны были комментарии и наставления режиссера – зачем? Вполне хватало жестов Билли Боба и собственного чувства времени, доведенного до совершенства. Он поднялся пожать руку загорелому чужаку и снова мысленно чертыхнулся. Ну почему, почему у него нет наушника, чтобы узнать, в чем дело? И почему они никогда не делают перерывов на рекламу? Хоть бы кто-нибудь объяснил ему, что, собственно говоря, происходит.

– Доброе утро, – любезно приветствовал он гостя, выдергивая руку из его железной хватки. – Добро пожаловать в «Утренний клуб „Аллилуйя“».

Брат Билли Боб что-то отчаянно шептал в нагрудный микрофон. Камера номер три плавно описала полукруг, чтобы снять крупный план незнакомца. Камера номер два по-прежнему была нацелена на длинный диван – там теснились чудесные тройняшки-миссионеры, Бубба Дитерс и Фрэнк Флинси, чьи по-военному подстриженные усы топорщила неестественная улыбка. На мониторах отображался крупный план самого Фредди, который вежливо улыбался и краснел от натуги, а еще потел, но разве что совсем чуть-чуть.

– Благодарю вас, я так давно ждал этой возможности, – низким глубоким голосом ответил незнакомец и уселся в плюшевое гостевое кресло рядом с кафедрой ведущего. Говорил он на безупречном английском, хотя и с легким итальянским акцентом.

Брат Фредди тоже сел, не переставая улыбаться, и посмотрел на администратора. Билли Боб снова пожал плечами и махнул рукой – дескать, продолжайте.

– Прошу прощения, я, наверное, вас неправильно представил, ведь вы же явно не моя добрая знакомая Дейл Эванс.

В карих глазах гостя плескались невероятная энергия и злость, поразившие брата Фредди. «Пусть это окажется всего лишь ошибкой в расписании, – взмолился он про себя. – Не дай бог, если какой-нибудь политический экстремист или чокнутый пятидесятник пробрался мимо охраны». Сейчас на них смотрело более трех миллионов зрителей, и Фредди хорошо отдавал себе в этом отчет.

– Да, я не Дейл Эванс. Меня зовут Ванни Фуччи.

Оба раза он сделал ударение на первый слог. И снова этот едва уловимый итальянский акцент. Против итальянцев брат Фредди, в общем-то, ничего не имел. В алабамском Гринвилле, где он вырос, их почти не было; позже, в юности, преподобный твердо усвоил: «макаронники» – слово ругательное. В сущности же большинство итальянцев ведь католики, правильно? А значит, не христиане; а значит, никакого интереса для его миссии не представляют. Вот только от этого непонятного итальянского типа явно добра не жди.