– Нянька из тебя тоже так себе, – отвечаю и со злорадством самоубийцы наблюдаю, как сжимаются тонкие губы и раздраженно раздуваются его ноздри. – Я уже взрослая девочка, и ты должен это понимать.

Я подразумеваю то, что он сам однажды выпал из семейного гнезда и отправился покорять столицу. Надо сказать, успешно. Никита закончил МГУ и параллельно открыл свое дело, начинал с небольшого тренажерного зала, а теперь у него сеть спортивных клубов по всей стране. Хотя отчим из тех людей, кому не нравится, когда кто-то поступает им наперекор, и даже спустя несколько лет не простил сыну разрушенной отцовской мечты увидеть Ника чемпионом. Сводный брат отказался от спортивной карьеры и из-за этого основательно разругался с отчимом.

Мой намек более чем прозрачен, но мужчина перестает крутить в руках очки и смотрит на меня так, будто видит впервые. Оценивающе. Как если бы я была не надоедливой сводной сестрой, прицепом доставшейся к новой отцовской супруге, а незнакомкой.

Потемневший как штормовое небо взгляд горячими мазками скользит по моим губам и вниз. Задерживается на груди, натягивающую плотную ткань футболки, оглаживает бедра и ноги, а я сглатываю, потому что ощущение такое, что я стою перед ним нагишом. И хочется немедленно прикрыться. Хотя лучше вернуться к Катьке и захлопнуть перед ним дверь!

Омельчин будто улавливает мое желание и делает шаг ко мне. Всего один шаг, а он оказывается невероятно близко, отчего все во мне переворачивается от запаха морской соли и мускуса. От знакомого аромата. Его аромата. Сердце едва не выпрыгивает из груди, а мысли – из сознания.

Я отступаю назад и натыкаюсь на двери, которые успела прикрыть, чтобы Катька не подслушивала. Дальше отступать некуда, только позорно убегать. Но для этого нужно открыть чертову дверь, которая по всем правилам пожарной безопасности распахивается на лестничную клетку. То есть мне придется подвинуться еще ближе к Омельчину, влипнуть в него всем телом, или подвинуть его, что при габаритах сводного братца – миссия невыполнима.

– Взрослая девочка, говоришь? – усмехается он, склонившись так, что ухо щекочет его дыхание, и не позволяет мне отодвинуться в сторону, прижав широкую ладонь к металлу за моей спиной. Лицо Ника так близко, будто он собирается меня поцеловать. – И что взрослая девочка собирается делать в Москве?

Вопрос меня встряхивает.

– Не твое дело, – огрызаюсь я, подныриваю под его руку и оказываюсь на свободе.

– Видишь ли, теперь мое, – с видимым сожалением заявляет Омельчин. – Ты теперь мое дело, Елизавета. Отец попросил доставить тебя домой. Так что будь хорошей взрослой девочкой, собери вещи, и я отвезу тебя в аэропорт.

– У тебя проблемы со слухом?

Даже удивительно, что получается спросить спокойно, потому что в груди словно разожгли костер из злости и раздражения. Потому что это не смешно. Совсем.

– Скажи отчиму, что не нашел меня. Москва большая.

– Но я тебя нашел.

Он прищуривается и складывает руки на груди, отчего рубашка сильнее натягивается на широких плечах, а я понимаю, что в моем личном пространстве сейчас слишком много Омельчина.

– И что дальше? Потащишь за волосы?

– Интересная у тебя фантазия, взрослая девочка, но я предпочитаю «таскать» женщин за волосы в другом контексте. – И пока мои щеки не начали гореть от нарисованной сводным братцем картинки, добавляет: – А с тобой мы можем просто договориться.

Вид у Ника настолько непрошибаемый, что сразу видно: он не просто привык договариваться. Он привык договариваться на максимально выгодных ему условиях. Его насмешливый взгляд будто говорит: «У всех есть цена, так просто назови свою». Тем приятнее его разочаровывать. Но я не тороплюсь с ответом, делаю вид, что раздумываю и прикусываю нижнюю губу, чтобы сразу не послать его на три буквы.

– И что же ты можешь мне дать?

– Чего ты хочешь?

Я подаюсь вперед, едва не касаясь грудью его груди и смахиваю с мужского плеча невидимую пылинку. Хотя спорю на последние трусы, на таких, как он, даже пыль не садится!

– Тебя, – с придыханием шепчу я, поднимая на него невинный взгляд, – хочу тебя на всю ночь.

Темно-серые глаза распахиваются так широко, что я только сейчас замечаю графитовый ободок на радужке. Едва сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться.

1:0 в мою пользу!

– Нет? – быстро интересуюсь я, пока он не пришел в себя и удерживаюсь от шпильки: – Или на всю ночь тебя не хватит? Возраст и все такое. Тогда нам говорить не о чем.

Мой план прост: быстро открыть двери и так же быстро прошмыгнуть в Катькину квартиру. Но эффект неожиданности проходит раньше, чем я воплощаю план в жизнь. Успеваю только повернуться к нему спиной, как Никита толкает меня вперед. Дверь захлопывается с легким щелчком, а я оказываюсь зажатой между ней и Омельчиным.

– Во-первых, взрослая девочка, я старше тебя лишь на десять лет, – напоминает он. – И то, на что я способен в постели, не идет ни в какое сравнение с теми сопляками, с которыми, судя по всему, имела дело ты.

– Это мечты? – интересуюсь я и пытаюсь вывернуться, но добиваюсь лишь того, что меня теснее прижимают к себе.

– Констатация факта. Иначе бы ты сто раз подумала, прежде чем дразнить мужчину.

От его слов по спине бегут мурашки.

– Во-вторых, не лезь в игры, правила которых не знаешь. Взрослые игры. Потому что проиграешь наверняка.

– Отпусти меня.

– Уже передумала?

Отодвинуть Ника никак не получается, и повернуть голову тоже. С ужасом понимаю, что наваждение, от которого я страдала несколько лет, никуда не делось. И вместо того, чтобы вырываться, мне хочется… дразнить его. Снова и снова. Податься назад и потереться о пах ягодицами, чтобы… Чтобы – что?

Черт, о чем я вообще думаю?!

Я дергаюсь, стараясь вывернуться из захвата, но Никита неожиданно первым отпускает меня и делает шаг назад.

– Ты для меня староват, – замечаю я.

Вид у Омельчина более чем скептический. Я бы сказала, скучающий.

Зато у меня сейчас будто жидкий огонь бежит по венам.

Ладно, 1:1.

– У тебя осталось три минуты, чтобы собраться, Елизавета. Самолет ждать не будет. И я тоже.

– Так не жди, – замечаю я. – Я все равно никуда не полечу. Можешь передать Александру Федоровичу, что я к ним не вернусь.

По крайней мере, сейчас.

Никита припечатывает меня суровым взглядом и направляется к лифту. Но уже ударив по кнопке, заявляет:

– Если я сейчас уйду, можешь на меня не рассчитывать.

– Даже не собиралась, – отвечаю. – Ты еще ни разу не вел себя как тот, на кого можно рассчитывать.

Вот теперь в серых глаза вспыхивает ярость, но я, прежде чем он успевает ответить, хлопаю дверью.

Это, кажется, 2:1.

Но меня по-прежнему трясет.

Меня потряхивает, как будто пробежала марафон. Или, скорее, прыгнула со скалы. Скалы под названием «Омельчин».

– Не пригласила? – интересуется подруга, прогоняя мой ступор. Она успела помыть посуду и уткнуться в телефон, но при моем появлении на кухне отложила его в сторону.

– Вот еще, – мотаю я головой и объясняю: – Хотел вернуть меня в семейное гнездо.

– Домой? – Катя выглядит разочарованной. –  Я вообще-то подумала, что он за тобой.

– В смысле?

– Ну то… Что вы вместе.

Если есть что-то способное удивить меня больше, чем прижимающий меня к стене Омельчин, то вот это оно.

– Нет! Точно нет. Мы же брат и сестра. Вроде как.

– Вроде как, ага, – смеется Катька. – У вас разные биологические родители, и вы даже не росли вместе.

– Это все равно тянет на извращение.

Сексуальное такое извращение.

– Да брось, он тебе всегда нравился.

– Как брат, – поправляю я. – Он мне нравился как брат.

– Ясно, – кивает подруга и снова печатает сообщение, на минуточку теряя ко мне интерес. – Тогда где ты собираешься жить?

– Вообще-то, у тебя. Как и договаривались.

Катя столько раз звала меня к себе, что я уже сбилась со счета. Родители Емцевой полтора года назад умотали в Испанию, оставив двухкомнатную квартиру в распоряжение дочери. Она постоянно жаловалась, что ей очень скучно, и говорила, как бы было круто, если я поселюсь у нее, хотя бы пока толком не устроюсь и не найду жилье.