Профессор грациозно поднялся с земли и подал мне руку, на которую я смотрела со священным ужасом, как и на все остальные части своего преподавателя — он исчадие ада и призван искушать, завлекать, соблазнять и лишать рассудка, однозначно. Я даже боюсь вложить свою руку в его, а вдруг таким нехитрым рукопожатием с этим демоном я скреплю какой-нибудь договор по продаже моей души и тела в вечное рабство? Хотя, если только тело, то можно и рискнуть, а вот душу трогать не надо, мне она, может быть, еще самой пригодится. Была не была - я взялась за галантно предложенную мне руку и, кряхтя и совсем неизящно группируясь, чтобы не завалиться обратно, всё же смогла подняться. Вот так ситуация.
— Михаил Евгеньевич, извините меня, пожалуйста, — в глаза ему я точно теперь никогда не смогу посмотреть, буду до конца своих дней бубнить в пол, — я очень неловкая. Вы… вы не поранились?
— Я-то нет, а вот ты, кажется, коленки свои стесала. — Я опустила глаза вниз и заметила рваные края джинс. Вроде бы ничего не болело. — Давай вернемся к машине, там есть аптечка.
— Не надо, спасибо, — сейчас было другое важное дело, — уже и без того слишком поздно, а вы всё со мной нянчитесь. Я сейчас, я быстро — туда и обратно.
Мы уже почти пришли, большая одинокая береза уже видна с этого места. Мне всегда раньше казалось, что это единственная береза на всё кладбище, хотя у меня никогда не возникало желания проверить наличие других. Да и не так часто в последнее время я здесь стала бывать — замоталась с выпускными и вступительными экзаменами. Могила не выглядела запущенной, хотя за несколько месяцев трава вокруг, конечно, хорошо вымахала — но то лишь вокруг.
— Громов Кирилл Дмитриевич. — Я аж подскочила от голоса позади, Купряшин настолько бесшумно следовал за мной, что на мгновение я даже забыла о нем. Преподаватель как-то с досадой цокнул: — восемнадцать лет было, совсем молодой.
— Да, сейчас мы одного возраста, — я с улыбкой вспомнила как мои юные года, не вяжущиеся с серьезностью моих чувств и намерений, всегда веселили его… — Теперь бы он не смог назвать меня мелкой.
— Да тебя теперь мало кто назовет мелкой, — голос Купряшина немного сел на этих словах, так, что мне показалось, что я не могу разобрать слов. Я повернулась назад и увидела моего преподавателя, лицо которого хорошо освещала луна, внимательно смотрящего на меня — ни тени улыбки. — Миронова, а кто он тебе?
— Моя первая любовь, — не знаю, почему ответила преподавателю честно, но на мгновение даже улыбнулась на этих словах.
— Настоящая? — Не с недоверием, а с какой-то тоской спросил.
— На всю жизнь, — это одно из немногого, в чем я всегда уверена.
— Но это же было одиннадцать лет назад, Миронова, — Купряшин продолжал буравить меня взглядом, — тебе же сколько было? Семь лет? Ты же была слишком маленькой для того, чтобы понять, что такое любовь на всю жизнь.
— Вот и он не верил, — да, и постоянно причитал “Мирка, Мирка, я из-за тебя ни на ком жениться не смогу. Мне придется ждать, когда ты вырастешь. А когда это произойдет, ты увидишь, что я уже дряхлый старик, и я стану тебе совсем не нужен. Ни тебе, ни кому другому. Но так как я дождусь тебя, ты просто обязана будешь любить меня и дальше, такого старого, седого и морщинистого. Представляешь, какой ужас?”. Он пугал меня так, а я смеялась и говорила, что он никогда не станет старым. Оказалась права. Я обернулась обратно к могиле, и мы постояли еще немного, не нарушая тишину этого места. Я достала из кармана сложенный вчетверо листок и, воровато и немного смущенно обернувшись на преподавателя, засунула его у основания надгробия — я не приносила цветов, но никогда не приходила без писем. — Я всё, мы можем ехать.
— Да, хорошо, — Купряшин присел поправить свои шнурки, хотя я даже не представляю, как можно в такой темени разобрать что-то, а уж увидеть шнурки — ну просто кошачье зрение, ей-богу. — Иди, я сейчас. А то мы пока тут катались по земле, моя одежда решила, что это сигнал и начала с меня активно сниматься.
— Хорошо, что брюки так резво не среагировали и остались на месте, — почему-то мне перестало быть неловко в этот момент, я широко улыбнулась и пошла в сторону машины.
— Это я их просто придерживал, а так-то они полетели первые. — Я услышала смех в голосе Купряшина и с удовольствием рассмеялась и сама. Кому сказать — кладбищенские шутники!
========== 10 ==========
На обратном пути я снова умудрилась уснуть в машине Купряшина, сколько не пыталась бодриться. Но на этот раз мне повезло спать без сновидений. Проснулась словно от шёпота, мне всё казалось, что кто-то зовёт меня “Мирка… Мирка…”. Открыла глаза и поняла, что сплю, укрытая пиджаком куратора, а сам он, откинувшись на подголовник своего кресла, тоже спит, чуть хмурясь во сне. Не стал будить меня и уснул сам. Не могу же теперь я быть свиньей, потревожившей профессорский сон. Машина стояла возле моего дома, и в первое мгновение я вдруг испугалась - откуда бы мой адрес был известен преподавателю; а потом поняла, что хорошо, что тот спит и свои дурацкие вопросы я сначала мысленно проговариваю. Иначе снова услышала бы что-то из серии “Миронова, а выглядишь вполне себе умной. Ну откуда бы мне был известен твой адрес? А что ж ты не спросила, откуда я знаю твой телефон? Из личного дела всё, Миронова, из лич-но-го де-ла.”. Вот спасибо, наелась уже саркастичных усмешек, теперь план такой: сначала думаю, потом говорю, и никак иначе!
Вокруг было совершенно безлюдно, фонари, те из которых еще не поразбивали, уже не горели, улица была погружена в мрачный уют и спокойствие ночи. Тишину нарушало только размеренное сопение Купряшина. Я развернулась боком в кресле и отчего-то не смогла себе отказать в том, чтобы без утайки, пока есть возможность, получше рассмотреть лицо своего куратора. Он красив, хотя, может, это сейчас говорят не мои мозги, а сны, что так внезапно атаковали меня. Под его глазами залегли тени, которых при дневном свете как-то не заметила, отчего он выглядит уставшим и каким-то одиноким, что ли, пока спит. Ему, наверное, около тридцати, где-то как и моему брату, хотя никак этих двоих нельзя даже сравнить: мой брат-разгильдяй - и по жизни, и по внешнему виду - и мой преподаватель, одетый всегда с иголочки и выглядящий сногсшибательно — просто небо и земля, конечно.
Интересно, Купряшин, а я тебе нравлюсь? Потому что ты, кажется, мне даже очень. Ну и как, спрашивается, это называется? Безумие, это точно безумие — я вижу этого человека, считай, впервые в жизни, а уже сошла с ума, раздумывая на такие провокационные темы. Я вдруг подумала, что рада, что у меня с этим великолепным экземпляром мужчины были хотя бы такие прекрасные сны - глядишь, повезет, и приснятся еще. Мое лицо в очередной раз заливалось краской, но сейчас не от стыда, как всё время получалось, а от удовольствия от воспоминаний - кто бы мог подумать, что сны бывают настолько реалистичными. Сны… Сны это, конечно, хорошо, но если бы эти руки меня обхватили по-настоящему, сгребли в охапку и повалили под это крепкое тело, то я не стала бы уже сопротивляться. Какие уж тут к черту сопротивления, когда я сама подумываю о нападении с целью совращения. Мама была бы в шоке, узнай она, какие мысли одолевают ее примерную дочь, да что уж, я сама еще не до конца пришла в себя. Во всем виноват Купряшин, я точно говорю!
Словно откликнувшись на мои мысленные восклицания, мой куратор заворочался на кресле, но, так и не проснувшись, успокоился, замерев. Челка от движения сползла ему на глаза, отчего он стал немного морщиться, а я испугалась, что он проснется — было жалко его будить. Я потянулась рукой к его волосам, чтобы аккуратно убрать в сторону мешавшую прядь, обливаясь холодным потом от страха быть пойманной с поличным — было ощущение, что я в одиночку без снаряжения и подготовки отправилась на ограбление банка, напичканного охранными системами под завязку. Меня ждал бесславный конец, сомневаться не приходилось. Когда я коснулась пряди волос и уже почти отвела ее от глаз Купряшина, он вдруг повернул голову так, что моя рука легла ему ладонью на щеку, немного колючую от проступившей щетины, но очень теплую. Глаза куратора резко распахнулись, и он внимательно посмотрел на меня, перепуганную до основания, рука его легла поверх моей и заблокировала пути отступления.
