Надо ли говорить, что я, как послушная девочка, действительно побежала? Да еще как! Развивая космические скорости.
========== 6 ==========
Из последних сил досиживая четвертую пару, — во второй-то учебный день устроили такое расписание — я уже мысленно молила о смерти. Уже не пугает даже публичная порка меня Купряшиным, и не важно, в каких бы целях он эту порку устроил, ради наказаний или же удовлетворения каких-нибудь своих фантазий - он же наверняка извращенец, каких свет не видывал. Хотя, от такой порки я бы может и не отказалась… Боже, о чем же я думаю! Прекратить-прекратить-прекратить эти безобразия! И начать другие… Нет, Купряшин на меня плохо повлиял — ему даже делать-то ничего не надо, я сама уже все придумала и распланировала в своих чертовых мыслях.
Звонок! Спасение мое обретено вместе с ним. Надо поскорее покинуть универ и, пока не стемнело, успеть на кладбище, иначе потом снова не выберусь еще тысячу лет. Я уже бодро вышагивала в сторону выхода, когда телефон просигналил о приходе сообщения. “Миронова, только не говори, что твой куратор сидит в кабинете забытый. Я жду”.
Черт! Вот черт! Самый настоящий черт этот Купряшин! А я ведь действительно умудрилась забыть о том, что мне нужно зайти, даже не переставая думать о самом преподавателе. Одно-единственное дело поручили, а я и с ним не справляюсь. Ох, надеюсь, больше никогда не буду видеть сны. Никакие. А особенно с участием таких… таких… таких, как Купряшин! Вот, отличное уточнение, а то, боюсь, если начну описывать конкретные достоинства неугодных мне ночных фантазий, то мне поплохеет еще на подходах к кабинету куратора. А ведь мне еще нужно как-то выжить внутри. Меня же там не съедят, правда? Хотя уж лучше съедение, чем вот прям сон в руку - спокойнее как-то.
На пороге я замешкалась - как же я буду смотреть ему в глаза-то, у меня ж на лбу написано всё, о чем я думаю, Купряшин сам это мне сказал вчера, а сегодня к буквам еще и картинки добавились. Да какие — просто загляденье! Самой бы перестать их видеть, а я еще и транслирую окружающим, стыдоба.
Наверное я слишком долго стояла под дверью, да еще и пыхтела, как мышь в мешке с крупой, потому что, когда я потянулась к ручке двери, чтобы наконец-то войти в кабинет, моя рука схватила лишь воздух — мой куратор открыл дверь первым, хорошо, что я хоть его рукой не ухватила. Я уставилась на него немигающими глазами, словно он всё-таки питон и меня ожидает неминуемая смерть — раз и всё. Моё лицо предательски начало заливаться краской - нет, правда, я ничего не могу с этим поделать, процесс абсолютно неконтролируемый, чтоб его. Купряшин внимательно оглядывал моё превращение в свежеотваренного рака — ну точное сравнение, меня сейчас тоже живьем варят.
— Ага, — куратор довольно кивнул и отошел в сторону, пропуская меня внутрь кабинета. И почему мне кажется, что пол в этой его пещере должен быть устлан костями девиц, поддавшихся на его соблазнительное очарование? Но нет, сегодня пол, как и вчера, совершенно пуст — видимо, в этом универе я пала первой, и мои кости улягутся здесь первыми. И почему я теперь думаю о том, как сама тут где-нибудь лягу? Черт! Мое красное лицо стало еще ярче полыхать, при включенном свете я была интересным экспонатом. Вот бы его выключить… ага, как вчера… Чёртовы мысли! — Миронова, что с тобой? Я не ем детей, да и, хм… — Нельзя же так разглядывать умирающих студенток, они ж от этого умирают! — вполне себе уже не детей я тоже не ем.
— А? — Я вздрогнула так, что аж подскочила на месте. Купряшин уже обошел меня, но еще не сел в свое кресло.
— Говорю, ты выглядишь так, словно я тебя обесчестил. Но мне казалось, что лунатизмом я никогда не страдал. — Он наклонился поближе ко мне, так что наверняка слышал бешеные пляски моего сумасшедшего сердца. Он правда всё прочел по моему лицу? Мои глаза в ужасе распахнулись, я прикрыла рукой непроизвольно открывшийся рот и покраснела еще сильнее, хотя возможно ли это? — Да не может быть, Миронова! — Купряшин всплеснул руками - кажется, радости его не было предела, но он, сдерживая улыбку, резко перешел на доверительный шепот, вернувшись слишком близко к моему лицу: — Ну как, я был хорош?
Я отшатнулась от него, не зная, что же мне делать: то ли бежать сломя голову, то ли умереть тут, на этом самом месте. А этот чтец по лицам довольно расхохотался, наблюдая за моими реакциями - а посмотреть было на что, я сама это даже хорошо представляю. И вот вопрос у меня возник, а точно ли меня отправили на учебу? Не на войну ли, часом, я попала? Потому как, кажется, я проигрываю битву за битвой, хотя о нападении еще никто даже не заявлял.
========== 7 ==========
— Садись, Миронова, шутки шутить потом будем, так что выдыхай. — Какое там выдыхай, я ж еще и не вдохнула ни разу!
Купряшин, усевшись в кресло и продолжая буравить меня глазами, широким жестом предложил мне сесть напротив. Но задачка была не из самых простых — ноги мои сначала оплавились, вросли в пол, а затем окаменели и меня совершенно не слушались. — Доставай!
— Ч-чего? — Да очнись, очнись же ты. Спрашивается, ну сколько я могу так тупить? Когда я умру, на моем надгробии выбьют надпись “Н-но к-как?”
— Журнал, говорю, доставай наш, горе ты мое. — Купряшин само очарование, ага, блин. — А то вечером, да наедине тут с тобой, что люди могут подумать, а? Доставай журнал на стол, с ним хоть свечи вокруг зажигай - никакой романтики, только учеба.
— Всё-то вы смеетесь, Михаил Евгеньевич, — как-то невесело усмехнулась я.
— Да и ты не прочь поржать, чего греха таить, — Купряшин прищурился и внимательно уставился на меня, — за тем и была поймана на занятии, если память мне не изменяет.
— Извините меня, — ну а что мне еще сказать, грешна, ржала.
— Ладно уж, не пороть же тебя за это. — Мои увеличившиеся глаза могут выдать мои совсем еще недавние мыслишки с потрохами, хорошо, что куратор пододвинул к себе тетрадь и, открыв сегодняшний негустой улов в лице пары прогульщиков, улизнувших с последней пары, не видел моей очередной предсмертной гримасы. — Экая ты ответственная, свои посещения тоже отмечаешь, молодец. — Я как-то обреченно кивнула, обдумывая, что это мне теперь так постоянно отдуваться придется. И не прогуляешь - не сильно и хотелось, но сам факт — должен же у меня быть какой-то выбор, в конце-то концов? — Всех уже запомнила, или всё еще жаждешь досье с фотографиями?
— Ну, начала отличать свою группу в потоке - кажется, иду к успеху. — Усмехнувшись, Купряшин еще раз кинул взгляд в открытую тетрадь и после этого закрыл ее, протягивая мне обратно. — Хвалю!
— Спасибо. — Надо, наверное, как-то уходить, пока ветер без камней, но, чуть придя в себя без массированной атаки профессорского обаяния, удержать язык за зубами не вышло: — Михаил Евгеньевич, у меня вопрос. Можно?
— Ну, только если он приличный, — мой куратор в притворном ужасе увеличил глаза, прикрыл рот ладонью, после чего весело рассмеялся. Я не удержалась и засмеялась в ответ. — Валяй.
— Почему вы ко всем обращаетесь по имени, а ко мне по фамилии? — Вдруг, когда я договорила, я поняла, как это глупо звучит, но уже ничего изменить не получится — в следующий раз буду лучше обдумывать свои вопросы.
— А может нравится мне твоя фамилия, — мой преподаватель был невозмутим.
— Правда? — Опять дурацкие бесполезные вопросы, но хоть не заикаюсь, и то хлеб.
— Миро-о-онова, — Купряшин цокнул и покачал головой, — а еще вчера ты утверждала, что ты умная. А я, как наивный, даже тебе поверил на слово. — Я совершенно точно зря задала этот глупый вопрос. — В твоей группе, Миронова, как ты бы могла заметить по нашему мини-журналу, словно собрали семьями всех: две Петровы, один Кузнецов и одна Кузнецова, два Иванова, но те ладно, те действительно братья. Ты мою мысль улавливаешь? — Я сначала уверенно кивнула, совершенно не понимая, о чем он, а потом под его насмешливым взглядом сдалась и отрицательно помотала головой. — Перечислять дальше смысла нет, мы тут надолго уединимся тогда. Просто, Ольга Константиновна, по отчеству я как-то к студентам еще не готов обращаться, вторая Ольга в группе есть, причем Петрова, а вот Миронова у нас одна, и это ты. Тебе полегчало без очередной шпионской истории, или взгрустнулось?
