- Это сложно объяснить. – Купряшин уже успел поправить свою одежду, поэтому я сейчас была совсем в невыгодном положении, пытаясь влезть в джинсы, которые словно уменьшились вдвое, потому что быстро надеть их не выходило, и я комично скакала по прихожей, дрожащими руками помогая себе справиться с капризной вещью. Сама бы первая и засмеялась, если бы только не хотела в голос расплакаться.
- Вот и славно, потому что, кажется, я не хочу этого знать. – Слёзы начали душить меня, спазм в горле сорвал на хрип мои слова, с избытком наполнив его дрожью.
- Оль, стой, прошу тебя. – Профессор взъерошил свои волосы обеими руками и сделал шаг в мою сторону, отчего я дернулась назад.
- Нет, нет и ещё тысячу раз нет. – Я уже вовсю пятилась к двери, выставив перед собой руки, чтобы Купряшин не подошёл ко мне ближе. – Не подходи ко мне, кто бы ты там не был.
- Мир, прошу… - Я в ужасе отпрянула, услышав его обращение, отчего куратор выругался себе под нос. – Тьфу ты чёрт! Оль, прошу тебя, я смогу объяснить, постой. – Но я открыла входную дверь и собралась уже было выскочить наружу, и в этот момент профессор схватил меня за плечи, пытаясь втянуть обратно в квартиру. Меня охватил такой страх, что я обеими руками толкнула со всех сил Купряшина в грудь так, что он не устоял на ногах и упал на пол. Мгновение на принятие решения проверить не ушибся ли он или же бежать из этого дома – и я выскочила на лестничную клетку, припустив со всех ног по лестнице в сторону выхода: из этого дома, из этого кошмара…
Я не знаю сколько же я так бежала, но, когда я остановилась, чтобы чуть перевести дыхание, мои легкие жгло огнём, мои глаза горели сдерживаемыми слезами, а в моей голове творилась полная неразбериха. Как же я вообще умудрилась оказаться в такой ситуации? Память щедро подкинула дровишек в костер моей паники, нарисовав совершенно неприличных картин происходившего еще не так давно в квартире моего собственного профессора! Щеки вспыхнули от представленного, дрожь охватила всё тело, словно я простудилась и меня бил озноб именно поэтому. Но нет, моей болезнью оказался Купряшин – человек, которого я не знала, но который каким-то образом знал меня. Черт! Черт! Черт! Он следил за мной? Что еще он мог знать обо мне? Он что, преследовал меня? Иначе я не могла объяснить то, что услышала… Какой-то липкий ужас покрыл меня словно плёнкой, захотелось отмыться от этого чувства, настолько я почувствовала себя грязной, несчастной и одинокой. Мне так захотелось домой, чтобы почувствовать себя защищённой… и именно в этот момент я поняла, что сумка с ключами, деньгами и документами осталась в машине профессора. Да как же так? Неужели этого всего оказалось мало?
Нащупала в кармане джинсов телефон, каким-то чудом не вывалившийся в любой из сумасшедших моментов этого вечера, достала его и, взглянув на время, набрала номер брата, который с удовольствием еще припомнил бы мне звонок почти в час ночи, отвлекший его, наверняка, от очередной потрясающей воображение подружки. Гудок за гудком, но Костя не торопился ответить на звонок, в чем я не могла его винить – еще недавно я и сама бы даже не услышала тревожный набат, что уж говорить о каком-то там телефоне, предательски пропищавшем мне о прерванном вызове. Я держалась, чтобы не заплакать, но в этот момент, не выдержала и, присев на корточки посреди улицы и накрыв голову руками, заскулила, глотая обжигающие слёзы. Не было никого, кто мог бы мне помочь, защитить меня, обнять и утешить. Я казалась себе чудовищно одинокой и потерянной посреди пустынной ночной улицы, фонари на которой давно погасли, погрузив всё вокруг в тоскливую темноту, пробиравшуюся до моего надломленного сердца, открытого тогда и незащищенного. Я действительно была совершенно одна.
========== 31 ==========
Слёзы — это, конечно, хорошее и продуктивное решение проблемы, но мне нужно было думать, как добираться с другого конца города домой посреди ночи и без денег. Братец ушел в явный загул, ну, в моих силах было ему отомстить, припомнить, как этот писаный красавец бросил сестру на произвол судьбы. Правда, пришлось бы объяснить почему я не сопела тихо-мирно носом в подушку, а шлялась невесть где, но это уже было делом десятым, сейчас же во мне вдруг забурлила злость, которая и побуждала меня к каким-либо решительным действиям. Видимо, слезами смыло нерешительность и обреченность свежеприобретенные, оголив немного адекватных реакций, потонувших в первые мгновения за моей истерикой. Возвращаться к Купряшину я не собиралась, еще было страшновато и… совершенно безумно представить любой исход нашего разговора. Я как-то не готова еще даже просто думать об этом. Пешком до дома я не дойду, денег на такси нет. Если я всё-таки доберусь к родному очагу, моя матушка не откроет дверь, предупредила же заранее, чтобы я ключи взяла. Насмотревшись на ночевки брата под окнами, когда он не верил, что родная мать не пустит его домой, если он забудет ключи, я что-то не захотела проверять распространится ли это воспитание и на меня - вот радости соседям будет: и дочка-то в семье пошла по наклонной, вот беда. Братец трубку не поднимал, я было набрала его номер еще раз, но итог один - долгие размеренные гудки без намека на то, что на том конце кто-то хотя бы слышит, что ему звонят.
Я смотрела на список звонков в телефоне, гипнотизируя имя брата, надеясь, что вдруг это бы его ментально прошибло и он взглянул-таки, что его обыскалась сестрица. Смотрела, думая, что же делать, ведь даже нет ни одной подруги, к которой можно было бы посреди ночи заявиться домой, да что там, нет вообще ни одной подруги в принципе, и тут мой взгляд упал на номер телефона, набранный сегодня днем. Симонов! Черт… время было позднее, я совершенно не представляла, как можно звонить совершенно незнакомому человеку в час ночи, но он сам сказал звонить, если что-то случится, а я действительно была в безвыходном положении. Пока я думала, что лучше: быть сволочью, разбудившей человека посреди ночи или же замерзнуть уже довольно прохладной осенней ночью, с соседней улицы вывернули пьяной и шумной компанией несколько мужчин. Не стоило сомневаться, что с моим везением я могла и не рассчитывать на то, что они пройдут мимо и не станут приставать к одиноко-гуляющей девушке, ведь если я в это время тут, то явно ищу приключений. Я тихой мышью почти запрыгнула за стоящее неподалеку дерево и на корточках, вжимая голову в плечи, стала пробираться к кустам, в которых меня не было бы видно с дороги, одновременно с этим уже бессовестно набирая номер одногруппника, была не была!
- Алло? - Сонный и немного недовольный голос ответившего мне после нескольких гудков был без сомнений женским, и я, сидя и без того на корточках в кустах неизвестно где, растерялась окончательно - неужели неверный номер? Но я была уверена, что Симонов сделал себе дозвон, разве нет? Что же делать-то?
- Извините, я, кажется, ошиблась номером. - Я быстро нажала на отключение и, уткнувшись носом в колени, тихонько завыла от безысходности. Но мой унылый скулёж прервал звонок телефона. Чёрт, та девушка! - Да?
- Ты Оля? Не бросай трубку. - Девушка говорила спокойным уверенным голосом, каким-то образом заставляя меня саму перестать нервничать. - Антон в душе, поэтому я ответила. Я Юля, его девушка, а ты та староста, которая по уши в неприятностях?
- Ага. - Я не смогла сдержать нервный смешок, но ведь описание меня было идеальным! - Извини, что так поздно позвонила, я… это… Доброй ночи!
- Да стой ты, доброй ночи она желает. Что случилось? - В голосе девушке сквозили нотки, в которых угадывалось, что перечить не стоит, но я всё же попыталась.
- Да нет, всё в порядке! - Я не знала, что сказать, чтобы звучало убедительно, заготовки на случай такого внезапного разговора у меня не имелось.
- Конечно, в порядке, а как же иначе, именно потому что у тебя всё в порядке ты и звонишь почти незнакомому человеку, которого считаешь не совсем адекватным, приставучим преследователем. - На этот раз была очередь Юли засмеяться. А я краснела, как рак, радуясь тому, что собеседница никак не могла меня увидеть.
