Впервые за последние пятнадцать лет Джоном овладело чувство утраты. Чувство которому он не мог предоставить ничего, а ведь даже если и смог бы? Что бы он сделал? Выйти на с лозунгом свободы он не может. Повесят, во имя Авадона. Попытается донести свои мысли людям? Распятие на кресте… ВО ИМЯ АВАДОНА!

Что оставалось делать? Попытаться все сделать самому! А потом вот как быть? Может все-таки послать к чертям собачьим и бежать от сюда? Сделать это пока, что реально. Ну как реально? Границу пересечь реально, а многие будут даже счастливы.

– НЕТ! – Джон закричал во всю силу, которую позволяла ему кровоточащая голова.

Он понемногу терял сознание, но пытался не допустить этого. Он знал куда ведут Илая, и хотел, что-то предпринять. В голове еще отчетливо находились воспоминания о жене и сыне, которых распяли двенадцать лет назад на главной площади. И распятие это было не необычным.

– Авадон требует крови! Крови грешников, которые посмели осквернить его светлое имя! – Джонсон стоял на площади и махнув рукой приказал поднять жертв на кресты.

Третье сентября двенадцати летней давности стали роковыми. Палачи в серых рясах держа цепи обмотанные вокруг шеи жены и сына, подвели своих жертв к крестам и достав молотки принялись вбивать гвозди к в руки и ноги своих жертв.

– Грешники… имеющие наглость осквернять нашего покровителя прольют кровь и отдадут жизнь во имя его! Так помолимся же брать и сестры! – говорить «сладостные речи» Джонсон умел, да еще как.

А вот дав возможность, что-либо сказать своим жертвам он не позволял. Жертвам вырвали языки, а для пущей осторожности, так сказать, что бы даже не могли издавать звуки зашили рот металлической леской, само собой, не обработав раны антисептиком, а и зачем? Забив последний гвоздь, увы не в крышку гроба, кресты начали поднимать.

– Да воцарится мир во имя твое Авадон! Славься… славься наш владыка. – Джонсон приподнял свои руки к небу. – Так возвысим же нашего покровителя! – он был хорош стоит признать, очень хорош.

Толпа ликовала и радовалась. Толпа получила зрелище. Толпа получила кровь. А Джонсон тем самым временем истерически улыбался, чувствуя свое превосходство. Чувствую свою власть, которой он пользовался в своих корыстных целях. Стоит ли говорить насколько это омерзительно было смотреть здравомыслящему человеку, а именно Джону! Который так же был прибит к кресту, но только с другой стороны площади, и находился немного выше над толпой, чтобы видеть! Что бы видеть все. Все, что позволял себе умалишенный коротышка, который ко всему прочему еще и состриг свои волосы.

А тем временем кресты развернули. Не знаю к чему это было сделано, но есть смелое предположение, это было сделано для того, что бы доставить жертвам еще большие страдания, можно подумать, что обычного распятия мало?

– Молитесь братья и сестры! Молитесь! – Джонсон уже не сдерживался в своих движениях и выражениях.

Он начал бегать по сцене и прыгать от счастья. Ему все это нравилось, он чувствовал превосходство, но только вот он не учел одного, что в тот самый день он сотворил себе врага.

А время все шло. Джон не мог приблизиться к своей семье. У него уже началось истощение организма. А раны сделанные гвоздями начали гноиться. Но какого же было жене и сыну? Они же еще и перевёрнуты. А Джон даже представить этого не мог, но провисел достаточно для того, чтобы дождаться их смерти.

После смерти ему даже не позволили похоронить родных. Их даже не сожгли. Их просто кинули на площадь и спустили собак, которые быстро обглодали тела тем самым оставив только кости, которые забросили в дробилку.

И только всего этого Джона сняли с креста, и, что самое удивительное даже отнесли в больницу, точнее в то, что от нее осталось. Но врачи сделали то, что ему так было нужно. Его спасли и залатали. Раны промыли, а гной выдавили и вымыли.

Но они дали ему надежду на то, что теперь он мог бы осуществить месть, а она была бы страшна. Только вот время шло, ничего не получалось, даже расшевелить народ и то не выходило. Единственный человек которому Джон доверял это был Илай, но его сейчас уволокли на центральную площадь и готовили к распять в честь ежегодного жертвоприношения.

А Джон сидел облокотившись на стену и не мог подняться от гудения и чудовищной боли в голове.

И вот началась очередная речь Джонсона.

Боль в голове начала проходить, а вот ощущения от удара нет. А если быть точнее, то не ощущения, а последствия. Проведя правой рукой по затылку Джон почувствовал рассечение. Повернув голову, он заметил отвалившийся кусок штукатурки.

Приятного было мало, очень мало, да оно и понятно. Теперь помимо раны, стоит заметить, что не самой приятной, возможно могло появиться и заражение. Или не заражение, хотя кто знает, что может случиться с организмом, когда в него попадает куски песка и цемента, а ведь даже и не куски, а маленькие частицы этой смеси.

Делать что-то уже было поздно, Илай скорее всего уже был распят.

– Подожди меня друг мой, я приду. – Слова были громкими, и значили для Джона многое.

Но свое многое надо было все-таки осуществить, а точнее подняться для начала. А это сейчас было самым сложным.

– Я это смогу… уж, что, что, а подняться я смогу! – самовнушение великая штука, способная подталкивать людей на многочисленные подвиги, и вот сейчас свой «ВЕЛИКИЙ ПОДВИГ» совершает Джон.

Постаравшись и приложив немало усилий, он смог подняться. Расплывающаяся картинка перед глазами, звонкий гул в голове и подкашивающиеся ноги не смогли остановить Джона на его пути к окну. К окну, из которого было идеально видно центральную площадь, и совершенное на этой площади очередное жертвоприношение.

Средние века подумают многие люди из цивилизованного мира, но увы это современная реальность двадцать первого века в стране в которой власть перешла в руки религиозного фанатика помешанного на некоем божестве.

Интересно, а как к подобному относится Бог настоящий, общепринятый, так сказать. Или как еще можно описать то, что происходит вокруг нас? Может ему плевать? Или же он просто забил на то, что творится вокруг?

– Я ничего не вижу! – Джон пристально всматривался в то, что творится на площади, но видел только расплывчатые силуэты и самое страшное, шевелящийся силуэт желто-оранжевого цвета.

– О нет, нет, нет, нет… – он не видел, но прекрасно понимал, что это было.

А было это пламя, «пламя единения» как принято это сейчас называть. Но интересно было другое. Почему они сожгли Илая? Всегда, и всем делали распятие, так жертва мучается долго, а перевернутый крест символизировал непокорность системе и строил так сказать, извращенное понятие о божествах.

Увиденное смогло придать Джону сил, и он двинулся к выходу. Не торопясь, размеренным шагом. Аккуратненько, по маленьким и неуверенным шагам он напоминал сейчас ребенка, который только учился ходить. Дети же когда учатся у них нету конкретной цели в голове, а вот у Джона она была. Он должен был попрощаться со своим единственным другом, точнее с остатками единственного друга, только вот кого это сейчас волнует?

Спустя определенное количество потраченного человеческого времени, Джон все-таки смог добраться до площади. Смотрелось это очень странно, точнее его походка и внешний вид смотрелись странно, а теперь добавьте к этому еще и окровавленные руки иии… да люди были удивлены и начали сторониться его.

– Ух ты смотри! – кто-то не постеснялся показать пальцем на страдающего человека, чем немедля воспользовались многие прочие из толпы.

– Мам посмотри какой странный дядя! – сказал какой-то ребенок.

– Смотри!

– Смотри!

– Смотри! – и такое было слышно отовсюду.

Джон смог найти в себе силы и не обращать на это внимание, было ли это сложно сделать? Нет, сделать это было очень просто.

Его не интересовало мнение толпы. Его цель была прямо перед ним.

Илай как и полагается «искупителю грехов» был распят на перевернутом кресте, только в этот раз крест был металлический. Можно было бы подумать, что это, что-то значит, но вот только этого Джону не хотелось, он просто мысленно попрощался с другом.