Мальчик моргнул несколько раз, прищурился, но нет, глаза ее были именно фиолетовыми, мерцающими, точно два пурпурных огонька. Такого необычного цвета не может быть у человека, ровно как и подобных волос у маленькой девочки – пепельно-стального оттенка. Они торчали во все стороны, и если бы не сдерживающий их плетеный ободок, то, наверное, они не касались бы ее плеч, как сейчас, а топорщились бы, словно от удара током. Но и это было не самым удивительным в ее внешности. На лице девочки сквозь бледную белесую кожу проступали черные, бугрящиеся венозной системой тонкие нити жуткой паутины. Длиннополое платье, сшитое из кусков шкурок пушистых зверьков бурого, желтого и различных оттенков фиолетового и синего цветов так же добавляло необычности ее виду. А вот ноги босые, без обуви, и даже простых обмоток на них Калин не увидел.
Сердце мальчика пропустило удар. Незнакомка была… ее нельзя назвать красивой, но, увидев хоть раз, точно никогда не забудешь, намертво отложится в памяти.
Уголки бледно-розовых губ разошлись в стороны. Она хихикнула, обнажив белесые зубы.
– Ешь, пока не остыло. Мной еще успеешь налюбоваться.
Калин смутился. Уши и щеки предательски запылали. Он очень надеялся, что при подобном освещении его смущение останется незамеченным.
Мрякул чихнул, а затем ткнулся мордой в ногу своего друга. Словно выйдя из оцепенения, мальчик спешно взял в руки тарелку, поставил ее на колени и, с предвкушением вкусно поесть, втянул парящий аромат… Глаза его сами собой собрались к переносице, туда же сползли и брови. С подозрением глядя в тарелку, он размешал ложкой содержимое. Мрякул, видимо, тоже уловил непередаваемые «ароматы» и, чихнув, замотал головой, потер нос лапой, затем разом раскрыл крылья и прыгнул-порхнул на стенку, вцепившись в грубую кожу когтями. Резво взобрался под потолок, где и затих, поглядывая своими глазами-бусинами то на еду, то на людей. Подобное поведение зверька еще больше поселило в душе сомнения в съедобности этого зеленоватого варева с плавающими в нем бурыми ошметками.
– А…
– Все вопросы после, – безапелляционно произнесла девочка, покачав головой. Сеть вен на ее лице отдалась при этом легкой пульсацией.
Передумав задавать какие-либо вопросы, Калин подчерпнул ложкой жижку, косясь на незнакомку, все же решился попробовать, надеясь, что на вкус оно более съедобно, нежели на запах. Но обоняние не обмануло – носки, приправленные тухлой рыбой, паленой резиной и тонной жгучего перца, видимо, так и должны пахнуть.
Месиво, чем бы оно ни было, едва оказавшись во рту, незамедлительно опалило все, что можно. Лицо тут же покраснело, покрывшись испариной, а на глаза накатили слезы. Не в силах это проглотить, но и удерживать в себе тоже уже не в силах, Калин как можно деликатнее отвернулся и выплюнул все прямо на пол.
Высунув язык, задышал часто-часто, стараясь остудить пожар во рту, при этом нагоняя ветер руками. Он махал ими, чуть ли не стукая себя по носу.
Девочка захихикала.
– На, запей, – протянула она кувшин с белой жидкостью в нем. – С непривычки у всех так. Дед Карман говорит, что это лучшее лекарство, и он сам для тебя его готовил.
– Пусть сам тогда и ест… – сипло ответил мальчик, тяжело дыша.
– Тебе нужно восстановить силы. Ешь давай!
– Не-а, – замотал Калин головой, отставляя в сторону миску, – я и так себя нормально чувствую, спасибо.
– Ешь, говорю, не противься, – и голос ее зазвучал словно эхом из бочки, а взгляд стал таким, что Калин понял, лучше не спорить.
Он нехотя взял тарелку обратно и жалобно посмотрел на жуткого вида девочку, но та лишь сунула ему в руки кружку.
– Пей, а потом ешь. Это молоко моши, оно собьет огонь во рту, и будет легче. Пей и ешь.
Нехотя парень приступил к трапезе, с трудом сдерживая рвотные порывы.
Пока он давился с жалобным видом, незнакомка с интересом наблюдала за ним, накручивая на палец прядь пепельных волос. Наконец-то эта пытка подошла к завершению, тарелка опустела.
– Спасибо, – еле выдавил из себя Калин, отвесив ей благодарственный кивок, чисто из уважения, хотя на самом деле хотелось послать куда подальше.
Девочка расплылась в улыбке, прикрыв глаза. Потом распахнула их и ткнула в себя пальцем.
– Меня зовут Нара. А тебя, мне сказали, Калин?
– Мряк! – с потолка раздался недовольный звук и шорох.
Дети только подняли взгляд, а черная тень, юркнув на пол, уже хотела сунуть морду в кувшин с молоком. Только рука Нары оказалась стремительней, спасла кувшин от разорения мрякулом.
Девочка прижала кувшинчик к груди, точно младенца, и хмуро посмотрела на зверька.
– А ты не лезь, куда не просят!
Зверь и Нара сверлили друг дружку взглядами, при этом Полкан даже слегка порыкивал, сфокусировав плотоядный взгляд на кувшине.
– Да ладно тебе. Дай ему, он проголодался.
Девочка покосилась на Калина. Надула щеки.
– Он меня укусил, когда я его пыталась кормить. Только старику без ног неохотно давался и еду брал лишь у него.
– Старику без ног? – Калин растерянно приоткрыл рот.
– Этому, с поверхности. У него еще глаза такие злые-злые, печальные, но очень сердце доброе. Так Дед Карман сказал.
– Лаки? – мальчик почувствовал, что он что-то пропустил. – Подожди! Сколько я…
– Четыре дня, – девочка подняла глаза к потолку. – Да, где-то так. Ешь давай! Потом расскажу, – она показала кулак мрякулу. – А ты – цыц! Пошипи мне тут!
Дальнейший рассказ Нары оказался крайне любопытен. С ее слов сознание Калина попало в некий «Лабиринт Психеи», так сказал дед Карман. Что это и с чем это едят, взрослые не стали распространяться, ограничившись тем, что из него, мол, не все возвращаются. А если возвращаются, не все сохраняют рассудок. Дед Карман почти трое суток не спал – вытягивал его из этого лабиринта своим даром. В их клане только у четверых есть подобный дар, но у Кармана он очень сильный, потому что лет деду уже много, а она еще так не умеет. Опасно это – к человеку в голову проникать, можно навсегда там остаться, и тогда оба погибнут. Но дед, он умный, многое знает.
Калин задумался. Что это за такой многомудрый дед? Надо бы выяснить.
– Подожди! – вдруг осенило мальчишку, и он уставился на Нару, которая деловито собирала посуду обратно на поднос. – Но если оттуда возвращаются безумцы, то откуда вы знали, что я вернусь нормальный? Как они могли тебя пустить к потенциально опасному человеку? Я ведь мог тебе навредить.
– Да ничего опасного в тебе нет. Карман тебя еще вчера вытянул, а потом ты просто уснул, а у дядьки моего тоже дар хороший – он наперед может посмотреть, ну, то, что будет. Так что, Калин, ты бы связанный проснулся, если чего не так.
– А кто твой дядька, провидец, что ли?
– Нет, его Гобла зовут. А Провидца у нас в клане вообще нету, ты, верно, спутал с кем-то.
– Гобла? – голова у мальчика начала медленно закипать от переизбытка информации.
Мрякул, надутый, лежа у ног хозяина, недовольно мрякнул. Рука Калина сама собой скользнула зверю на голову.
Далее рассказ незаметно сместился в сторону… глотов.
– Разве Гобла глот?
Мальчик получил ложкой по лбу. Ложкой. Которая сама собой поднялась в воздух и вмазалась между бровей. Потирая ушиб, мальчик покосился на Нару. Та, скрестив руки, смотрела на него недовольно, поджав губы. Ее вены проступили чуть сильнее, заметно пульсировали. Между тем ложка, описав дугу, приземлилась обратно в пиалу.
– Никогда не говори, что мы глоты! Понял? А то обижусь, – тон ее голоса был холодный, жесткий.
Калину чем-то напомнило Борга, когда его ученик серьезно косячил. Или Лаки, когда тот становился по-настоящему злым.
С ее слов «глоты» в их среде – чуть ли не самое страшное ругательство, которым можно наградить таких, как она, жителей старых городов. Сами себя те называли «Хуманы». Глотами хуманы презрительно называли или своих недругов, или же… глотов.
Глоты – те, кто потерял разум, окончательно отдавшись «Во власть зверя Вавльского» (так говорит Дед Карман!) Иначе говоря, оскотинившиеся, совершенно одичавшие твари, которым уже давно безразлично, кого и как жрать. Ими управляет лишь жажда крови. Потому и глоты. Выглядят… жутко. Полностью безумны.
