- Поэтому ты велел нам никогда их не снимать? – догадался я. – Понятно. И как ими пользоваться?

- Да очень просто. Нужно открыть кулон. Там внутри лежит такая маленькая штучка. Нужно поставить ее в телефон на место обычной sim-карты. Автоматически включается особая программа, с точным местоположением трех других чипов. Я сбросил полученные данные на стандартную электронную карту Буэнос-Айреса – и все готово.

Я в шоке теребил кулон-маяк. Знакомая гладкая прохладная поверхность… Я ношу его, не снимая, уже пять с лишним лет, а теперь выясняется, что все это время у меня на шее висело гениальное электронное устройство!

- Значит, – медленно произнес я, – значит, все, что ты тогда говорил по поводу талисмана… по поводу того, что он символизирует… Все это было ложью?

- Ты так не думаешь, – покачал головой Энрике, слегка улыбаясь.

- Ладно, ты прав, – сдался я. – Как всегда, тебе удалось меня раскусить, брат. И все-таки, почему я ничего не знал об этом маяке?

- А мы тоже ничего не знали, – встрял Деметрио. – Он все рассказал нам, когда переносил данные на компьютер.

- Да, – подхватил его брат. – Я решил, что так будет лучше. Сам подумай. Зная о маяке, что бы ты делал при всякой опасности?

Я подумал пару секунд, а потом вздохнул:

- Хорошо. Ладно. Я бы каждый раз оставлял его дома, чтобы ты не пострадал, если вздумаешь меня спасать.

- Вот именно, – восторжествовал Энрике. – И поэтому я решил, что лучше сохранить это в тайне до поры до времени.

- А как же один из пунктов нашей клятвы? – изогнул бровь я. – Мы ведь обещали никогда не держать друг от друга секретов!

- А я их и не держал, – возразил мой почти-брат. – Я намекнул, только очень тонко, и ты ничего не понял. Вот, вспомни тот день, когда я подарил эти кулоны тебе, Деметрио и Росанне.

Я послушно прикрыл глаза, воскрешая в памяти картину пятилетней давности. Это было, примерно, через месяц после моего похищения. В тот день, мы с Деметрио и Росанной собирались вместе делать уроки у них дома. Обычное дело. Энрике тогда сидел в гостиной и, стоило нам зайти, велел присесть. Мы послушались, а он вдруг протянул всем троим по кулону. Четвертый уже висел у него на шее.

- Ох! – восхитился я. – А это в честь чего?

- В честь нашей дружбы, – улыбнулся Энрике. – Сегодня ровно год с того дня, как ты спас Росанну. Это – талисман нашей дружбы. Он в виде четырехугольника, и нас тоже теперь четверо. Без четвертого угла это будет совсем другая фигура, верно? Так пусть он символизирует и нашу неделимость! Только уговор: всегда носите эту штуку на шее. Где бы вы ни были, что бы с вами ни происходило. И я всегда приду вам на помощь.

Тогда я был слишком доволен, чтобы осмыслить последнюю фразу друга, но теперь…

- Да, верно, – согласился я, открыв глаза. – Ты говорил. Прости. И я не сомневаюсь, что ты говорил правду и по поводу четырехугольников, которые без одного угла становятся совсем другими.

- Наша жизнь опустела бы без тебя, брат, – добавил Энрике и хлопнул меня по плечу.

- Сентиментальное представление окончено? – холодно осведомилась тетя Агнесса. – Тогда скажите, в чем вы подозреваете моего сына!

- Да, – констатировал Герман. – Наступил наиболее неприятный момент разговора.

- Мы не подозреваем его, тетя, – покачал головой я. – Уже нет. Теперь мы открыто обвиняем его. А для того, чтобы узнать, в чем, вам нужно услышать всю историю.

- Так рассказывайте, – поторопил нас дядя Просперо.

- Думаю, начать следует с простого тезиса, – встряла моя мама. – Тэнкредо пытался убить Федерико.

- Что-то подобное ты уже говорила сразу, как только пришла сюда, – гордо вскинула голову тетя Агнесса. – Но мы поверим в это только при наличии неопровержимых доказательств.

- А разбитое лицо Федерико таким доказательством не является? – изогнул бровь Ромеро.

- Нет, – покачала головой моя тетушка. – Еще неизвестно, кто ему его разбил.

- Так, понятно, – возвела Рената глаза к потолку. – Пусть он все расскажет, а там посмотрим.

И я начал говорить. Поведал о звонке мамы, о фургоне, о прыжке через забор и обо всем прочем. Конечно, рассказывал я только в общих чертах, не упоминая ни о своих мыслях, ни, тем более, о чувствах. И, уж конечно, я умолчал о поцелуе Виолетты. Хотя, те, кто этот поцелуй видели, дружно хитро на меня посмотрели. Мы с Виолеттой неловко переглянулись, но благополучно пропустили этот фрагмент. О нем мы поговорим позже, без свидетелей. Тогда девушка сможет благополучно отшить меня, причинив невыносимую боль… Короче, я описал погоню, звонок Германа, но замялся, не решаясь сообщить о пуле. Впрочем, мне и не пришлось ничего говорить. На то Энрике и был моим лучшим другом. Он в мгновение ока все понял и спросил:

- Ты отвлекся, и в тебя попали, да?

Я кивнул. Рука Виолетты дрогнула в моей ладони.

- Но ты ведь был в бронежилете! – встрял Герман.

- Поэтому сижу сейчас здесь, а не валяюсь на больничной койке, – возразил я. – Отделался банальным синяком.

- Ага, – саркастически фыркнул Деметрио. – В полспины!

- Помолчи! – посоветовал я ему, чувствуя, как рука Виолетты еще сильнее сжимает мою ладонь.

Все притихли, и я продолжил рассказ. Правда, молчали присутствующие недолго. Стоило мне начать описывать свой разговор с Тэнкредо, как его мать воскликнула:

- Ты лжешь!

- Зачем, тетя? – изогнул бровь я. – С какой целью?

Очевидно, женщина не нашла на этот вопрос внятного ответа, поэтому замолчала. Я продолжал. С каждым моим словом наши с Виолеттой пальцы все сильнее переплетались. Боже, как все-таки замечательно ощущать, что она рядом!

- И появись Герман минутой позже, я, наверное, был бы уже мертв, – заключил я.

Секунд двадцать все в шоке сидели, молча, а затем, тетя Агнесса выдавила:

- Я все равно не верю, что мой мальчик способен на такое! Он не очень хорошо относился к Федерико, но ведь не до такой же степени!

- А даже, если Тэнкредо и имеет какое-то отношение к тому, что произошло, – подхватил дядя Просперо, – ваш Федерико это заслужил…

- ЧТО?! – одновременно вырвалось у Энрике и Виолетты.

- Да ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь?! – встрял дядя Кристиано.

- Очень даже отдаю! – парировал дядя Просперо. – Думаешь, мы не помним, как Федерико, Рената и твои дети отказывались общаться с нашим сыном, а потом, и вовсе, начали над ним издеваться?!

- Да ведь мы шутили! – воскликнул Ромеро.

- И вообще, Тэнкредо всегда начинал первым! – добавил я. – Он оскорблял мою мать! И что я должен был делать?!

- И почему он тогда злится только на Федерико?! – подхватила Рената. – Ведь доводили-то мы его вчетвером! Железная логика!

- Я задал ему аналогичный вопрос, – добавил я. – Но тут как раз и начали сносить здание. Тэнкредо успел только что-то сказать про маму…

Взрослые переглянулись, что, впрочем, не укрылось от моего внимания.

- Так, – подытожил я. – Вам что-то известно. Я прав?

- Да нет, – смущенно ответила моя мама.

Надо сказать, за шестнадцать лет я изучил все ее привычки, поэтому сейчас безошибочно определил, что она врет, и укоризненно покачал головой:

- Ай-ай-ай, мам! А кто меня учил, что врать нехорошо?

- Агнесса, – обратилась к сестре тетя Лидия, – а тебе не кажется, что пора все рассказать ребятам?

Та молчала, красная, как помидор. У меня отпала челюсть. Тетя Агнесса, которая всю жизнь была человеком бесчувственным, теперь залилась краской, словно влюбленная школьница. Феноменально!

- Лидия права, – неожиданно поддержал ее дядя Просперо. – Дети выросли, и могут узнать правду.

Тетя Агнесса помолчала секунд десять, а потом, очевидно, поняв, что других вариантов нет, смущенно опустила глаза и начала рассказ:

- Всем вам, конечно, известно, что я намного старше Лидии и Аврелии. Когда я училась в университете, они были еще школьницами. Но речь не об этом. Я тогда была молодой, глупой и грезила о любви до гроба. На третьем курсе я познакомилась с молодым аспирантом по имени Альберто и влюбилась. Он был таким красавцем, что у меня сводило дыхание. За Альберто бегала почти вся женская половина университета, а выбрал он меня одну. Я была счастлива. Думала, что все. Вот она – любовь до гроба. Я распланировала все, вплоть до имен наших будущих детей.