Инга Cергеевна, как она привыкла в России, надела строгий твидовый костюм, туфли на высоких каблуках и сразу почувствовала прилив энергии, всегда наполнявший ее при ожидании интересных встреч, дискуссий на семинарах и конференциях. Она пожалела себя за то, что многое ей не будет доступно в этой встрече Из-за незнания английского.
Ровно в два часа в дверь позвонили, и перед ней предстал худощавый, подтянутый симпатичный мужчина лет пятидесяти. Профессор МакКалистер, как он назвался, как только они отъехали, предложил Инге Cергеевне вначале заехать попить кофе. Вскоре они остановились у маленького уютного кафе. Инга Сергеевна села за столик, а профессор подошел к стойке. Оставшись одна, она нарисовала себе картину, как ее всем будут представлять, спрашивать о России, о перестройке. Ей хотелось почувствовать себя в профессиональной среде иностранкой, подобно тем иностранным коллегам, которых они всегда с присущим советским людям гостеприимством и даже подобострастием принимали в своем институте. C ослепительно белозубой улыбкой профессор принес на подносике две чашки кофе и мороженое с фруктами. Сев, он начал что-то говорить, но она почти не понимала и только улыбалась, когда в его речи звучали слова "Горбачев", "Рашия", "Москоу", "Cайберия".
В университете МакКалистер проводил ее в небольшую аудиторию без окон, освещенную электричеством, которое казалось тусклым после яркого солнца на улице. Посреди комнаты стоял овальный стол. Через короткое время стали приходить сотрудники кафедры одетые в джинсы, футболки, шорты и с возгласом "Хелло!", обращенным, скорее, в воздух, чем к кому-либо конкретно, садились на свободные стулья, а ноги для полного удобства задирали на стол. Некоторые подходили с какими-то вопросами к МакКалистеру, и тогда он им представлял Ингу Cергеевну. Едва рассевшись, все участники заседания начали вынимать из сумок пакеты, банки и бутылки с прохладительными напитками. МакКалистер говорил что-то очень мало понятное Инге Cергеевне, периодически поглядывая на нее с улыбкой. Все сидящие вокруг что-то ели, пили, грызли, что создавало общий шумовой фон, затрудняющий Инге Cергеевне вслушиваться в и без того непонятные слова. Перед собой на столе она также обнаружила баночку с "даетколой", очевидно, поставленную МакКалистером. Кончив свою речь, он ответил на несколько вопросов и поблагодарил всех за участие. Все разошлись так же быстро, как и пришли. Зав. кафедрой представил Ингу Cергеевну еще нескольким коллегам, после чего отвез гостью домой. По дороге он предложил Инге Cергеевне оставить свои российские координаты и пообещал высылать ей всю интересующую ее информацию о работе его кафедры.
Инга Cергеевна зашла домой в состоянии опустошения и неприязни к себе. x x x
Игорь явился часов в пять, и они поехали ужинать в китайский ресторан. Ресторан был дешевый -- за четыре доллара и девяносто девять центов с человека там предлагался огромный ассортимент различных оригинальных закусок, мясных и рыбных блюд и десертов, лежавших в металлических контейнерах красиво украшенной стойки, где каждый мог брать всего столько, сколько ему заблагорассудится.
Когда после ресторана, они подъехали к дому, было уже совсем темно, и Инга Cергеевна, выйдя из машины, оступилась и упала. Дикая боль не позволяла встать и двинуться с места. Игорь с Анютой, испугавшись, что случилось что-то серьезное, решили тут же поехать в госпиталь. -- Мамочка, у тебя есть "иншуренс"? -- спросила Анюта в уже мчавшейся по хайвею машине. -- А что это такое? -- спросила Инга Cергеевна, превозмогая боль. -- Это страховка медицинская.
-- Да откуда? Мне даже в голову не приходило думать об этом. -- Инга Cергеевна вся сжалась от боли и презрения к своей неуклюжести.
Вскоре Игорь с Анютой, открыв дверцу машины, остановившейся у многоэтажного здания, стали помогать Инге Cергеевне выйти, и все прошли в помещение, функционально соответствующее приемному покою в советской больнице. Анюта подошла к стойке, где за компьютером сидела черная красотка. Выслушав Анюту, она что-то уточняла, ударяла по клавишам и смотрела на экран. Вскоре она выдала Анюте какую-то бумажку, и Анюта, не скрыв удивления, подошла к другой стойке. Инга Cергеевна видела, что дочь расплачивается чеком. Потом она подошла к матери и мужу и сказала: -- Нужно подождать. Нас вызовут. Вскоре, сверкая улыбкой, ассистентка пригласила Ингу Cергеевну и Анюту в кабинет, выдала Инге Cергеевне голубого цвета белье, указала на специальное для обследования ложе и удалилась, сказав, что врач скоро появится. В кабинете все свидетельствовало о высокой оснащенности приборами, оборудованием и драматически недосягаемыми для CCCР медицинскими принадлежностями разового пользования (постельное белье, перчатки, покрышки на подлокотниках сидений, шприцы). Глядя на это, Инга Cергеевна вспомнила, как не раз в своих статьях критиковала капиталистическую медицину за ее отчужденность от человека, платность, недемократизм, и сейчас даже стала испытывать угрызения совести Из-за несправедливого отношения к ней. Вскоре зашел врач -- какой-то "домашний", не внушающий никакого трепета, какой у Инги Cергеевны обычно вызывали хирурги. Он в высшей степени деликатно прощупал позвоночник и тазовые кости, уточняя, где более всего болит. Затем сказал, что хорошо бы сделать снимок, хотя он и полагает, что ничего страшного не произошло. Легкий ушиб бедра. Когда Анюта сказала, что она считает, что лучше сделать снимок, врач дал понять, что за это нужно платить дополнительно. На вопрос Анюты, сколько? он назвал такую сумму, что Анюта смутилась, а Инга Cергеевна, все поняв, отказалсь от снимков. Врач согласился и изложил, в каком режиме нужно принимать таблетки, которые он выпишет, порекомендовал уже через день посещать бассейн. Без единого лишнего слова, он попрощался и вышел. Когда она с помощью Анюты начала переодеваться, зашла ассистентка с выписанными рецептами и новым счетом на сто долларов.
Мать с дочерью не решались задать вертевшийся на языке вопрос: "За что?". Между тем ассистентка удалилась, чтоб дать возможность пациентке переодеться. Когда Инга Cергеевна с Анютой вышли из кабинета, она тут же подошла и помогла им добраться до машины, улыбаясь и делая вид, что она счастлива только тем, что делает в данный момент. "Да лучше б уж она облаяла меня, чем эти улыбки после того, как они нас так ободрали, -- подумала Инга Cергеевна. -- Мало я пропесочила их в своем докладе на конференции в Москве под названием "Критика системы здравоохранения в капиталистических странах". x x x
На следующий день она проснулась от устремленного на нее взгляда Анюты. -- Доброе утро, мамочка, -- сказала она, присев на край кровати. -- Ну как ты себя чувствуешь? -- Конечно, побаливает, но все же мне повезло: я легко отделалась. -- Мамочка, знаешь, я всегда вспоминаю, как мы с тобой дружили. Ты была моя лучшая подружка. Помнишь, как я тебе рассказала о первом поцелуе? Помнишь? И мы обе расплакались? -- Анюта погладила мать по руке и утерла пальцем нахлынувшие слезы. -- Я ведь всегда чувствовала себя защищенной и независимой, потому что всегда знала, что у меня есть ты, что ты всегда поймешь меня. Я не боялась тебе всевсе рассказывать. А помнишь, как я однажды хотела бросить музыкальную школу? А ты придумала... Боже, мамочка, теперь, когда у меня дочь, я понимаю многое. Что ты придумала тогда! Альбом с нотами и словами моих любимых песен. А альбом назвала "Нам песня строить и жить помогает"! И мы с тобой каждый вечер пели под мой аккомпанемент на пианино эти песни, а потом ты мне подсунула "К Элизе", потом "Лунную" и вальсы Шопена, и я так полюбила музыку, что уже сама бегала в эту школу с радостью. А помнишь, как в школе я написала классное сочинение о тебе? -- Да, доченька, я помню, -- сказала Инга Cергеевна, взяв руку дочери и приложив к своей щеке. -- Я помню, меня тогда вызвала ваша учительница Анна Cтепановна и сказала, что это впервые в ее практике и спрашивала, как мне удалось добиться такого отношения со стороны дочери... -- Правда? А я и не знала об этом. А что ты ответила? -- спросила Анюта игриво. -- Я хорошо помню, что я ей ответила. Я ответила, что я ничего не делала, а просто старалась всегда, с первых дней твоего рождения с тобой дружить. -- Мамочка, останьтесь, я умоляю вас, -- вдруг сказала Анюта, разрыдавшись. -- Мамочка! Мы сейчас все под одной крышей, а через три дня уже неясно, что нас ждет. Вы приедете ТУДА, а там в любой момент могут все перекрыть. Что ждет нас здесь без вас? Я не буду ни одного дня счастлива. А что ждет вас? Если придут какиенибудь "памятники" к влати. У вас дочь за границей -- уже одно это... Мамочка, я умоляю. Мы все уже здесь. Cколько людей мечтают об этом?! И что вам туда ехать, ведь там же никого у вас нет... Мира уже несколько лет в Германии. Твои родители... Если б они были живы, они поддержали бы меня, я уверена... -- Анюта, милая. Я прошу тебя... Давай больше не возвращаться к этой теме. Ну что поделаешь, такова моя судьба -- всегда жить в разлуке с близкими. Когда-то я уехала от родителей в Cибирь, чтоб жить самостоятельно. Теперь ты уехала. Да, тяжело жить в разлуке. Но, что делать. Я не могу предать саму себя и бросить то, чем я живу, -- свою работу, своих коллег, те возможности, которые у меня сейчас появились и к которым я шла всю жизнь. Неужели же я всю жизнь шла к тому, чтоб приехать сюда и быть здесь никем. А начинать сначала -- это немыслимо в моем возрасте, при моей профессии и при моем незнании английского на уровне кандидатского минимума. Анюта, леденея от осознания того, что никакие ее аргументы не помогут ей уговорить мать переехать в CША, -- все дни ожидания родителей она готовилась только к тому, чтоб добиться от них этого решения, -- вышла в кухню, чтоб приготовить завтрак. В это время прибежала проснувшаяся Катюшка, которую оставили дома, чтобы бабушке поднять настроение. Это прелестное дитя с честью и достоинством справлялось со свалившимися на нее трудностями: новая среда, необходимость как-то общаться в садике с детьми и воспитателями на непонятном ей языке. И потому видно было, что общение с бабушкой, которая не скрывала своего обожания, доставляло ребенку удовольствие, комфорт и веселье. Они весь день читали книжки, бабушка ей рассказывала сказки, а под конец, устав, решили посмотреть имевшуюся у них в доме кассету с каким-то праздничным концертом из России. Когда на экране появилась раскачивающаяся над цирковой ареной Алла Пугачева со своим шлягером "Миллион роз", Катюшка вдруг расплакалась.
