-- Ну что ж, нам пора. Уже пять часов. Самолет улетает в одиннадцать, -- сказал Александр Дмитриевич, энергично встав Из-за стола. -- Вы что, уже уезжаете? Так быстро? -- спросила Катюшка с гримасой огорчения на личике. -Ну да, мы же приехали к тебе специально на Новый год. Мы так договорились с Дедом Морозом. Он нам разрешил командировку только на Новый год. А завтра уже праздник кончается и нам нужно на работу. Но очень скоро мы к тебе снова приедем, -- сказала Инга Сергеевна. Серьезность и важность тона бабушки вызвали аналогичную реакцию у внучки, и она так же серьезно сказала: -Ладно, я буду ждать вас скоро. x x x
Сразу же после Нового года, словно в компенсацию детям за все их страдания, события стали развиваться с такой быстротой и так удачно, что Инга Сергеевна даже боялась говорить об этом вслух, чтоб не сглазить. В институте то ли под воздействием совета кого-то из президиума Академии наук, куда Игорь неоднократно обращался за помощью, то ли директор одумался, не желая прослыть "немодным", то ли потому что начальству уже было ни до кого, так как нечем было платить зарплату, либо по другим неизвестным причинам, но дирекция подписала Игорю разрешение на выезд на работу в США по контракту. Игорь тут же отправил все необходимые документы профессору Флемингу в США. Ежедневные переговоры с детьми, занятость на работе -- все это спрессовало время настолько, что некогда было даже смотреть телевизор. Правда, Инга Сергеевна с мужем подхватили где-то тяжелый грипп и пролежали с высокой температурой, опекаемые коллегами. Инга Сергеевна первая оправилась, и, когда выдался солнечный день, вышла погулять по лесу.
Снег -- этот главный герой театра сибирской природы, -- уже словно подготовившийся к тому, чтобы скоро начать таять согласно замыслам мудрого и гармоничного своего режиссера, сегодня перед предстоящим прощанием с землей и людьми выступал в качестве фаворита солнца. Солнце нежно ласкало, гладило его своими рукамилучами, а он, освещенный этой любовью, ярко светился, словно драгоценными камнями каждой своей частицей и, объятый этими лучами, превращался в естественный отражатель тепла, стимулируя все живое к весеннему пробуждению и обновлению. Было всего двачетыре градуса, что вообще для Сибири и морозом-то не считается. Она медленно шла к Ботаническому саду, строя планы о том, как бы ей после болезни выкроить побольше времени для поездки (чтоб оказать детям помощь в сборах) без ущерба для срочных, неотложных дел, которые на нее свались по работе. В какой-то момент ее посетила парализующая душу мысль о том, что с отъездом Анюты они останутся совсем одни, и в случае чего... Но она отбросила тут же тяжкие мысли и вернулась домой. Предстоящая в конце недели командировка в капиталистическую страну давала Александру Дмитриевичу, как и всем ученым Академии наук в этих случаях, право на беспрепятственное бронирование места в академической гостинице. Поэтому в этот раз они без труда поселились в "люксе". Александр Дмитриевич остался на пару дней в Москве для оформления выездных документов и по научным делам, а Инга Сергеевна тут же отправилась к детям, чтоб помогать им собираться. Как только она зашла в комнату дочери, до неузнаваемости изменившуюся беспорядком в связи со сборами, Анюта бросилась ей на шею: -- Мамочка, сейчас, когда уже все решено, мне вдруг стало страшно. Как я буду без вас. Скажи одно слово -- и я останусь. Теперь мне кажется, что я люблю все это -- и это грязное общежитие, и этих людей вокруг -- и не смогу жить без них. Мне страшно. Мать обняла дочь и, сдерживая рыдания, стала ее утешать. -- В конце концов, тысячи людей ездят тудасюда. Сколько наших знакомых уже отработали по дватри года в Африке, на Кубе, в США, в Чехословакии, в Болгарии и многих других странах? Время пролетит быстро. К тому же не исключено, что мы даже приедем в июле. У папы намечается летом командировка в Америку... -- Правда?! -- спросила Анюта, тут же перестав плакать. -- Вроде бы. И вообще сейчас время работает на перемены, на реформы. Все меняется. Не понравится -- приедете раньше. К тому времени наверняка начнется приватизация жилья, и мы чтонибудь придумаем. -Мамочка, но в Москве ходят слухи о перевороте, о возврате... -- Это все ерунда. К прошлому возврата нет. Наши люди -- уже не те, что были. -- Но ты ведь знаешь, что без конца проводятся антигорбачевские митинги. Ельцин призывает его уйти в отставку. Что же будет, если Горбачев уйдет?.. -Доченька, это исключено. Он -- мудрый и сильный человек. Он на провокации не пойдет. Он не бросит свое дело. А люди рано или поздно разберутся. Он не способен на силовые методы, но он одержит моральную победу. Я верю в него. Ты не должна об это думать сейчас. Будь радостна и счастлива, что вам наконец повезло. Ты ведь еще не была за границей. Это так интересно увидеть новый мир, новую жизнь! -- Да, но сейчас я вдруг почувствовала, что все это -- слишком большой ценой -- разлукой с вами.
-- Анюта, ну какая тут разлука при нынешних средствах связи. Все эти дни параллельно с упаковыванием вещей они занимались тем, что дарили и за бесценок продавали покупаемые еще недавно с такой любовью вещи, посуду, мебель, спортивные принадлежности, дорогую зимнюю обувь, привозимую Александром Дмитриевичем Из-за границы. Наибольшим спросом пользовались запасенные детьми продукты, с которыми в Подмосковье становилось все трудней. Соседи по общежитию и коллеги по работе, разбирая все это, не скрывали своей "белой" зависти к тому, что они уезжают. За день до отъезда Игорь поехал в Москву, на Главпочтампт, чтоб проверить, нет ли подтверждения от профессора Флеминга о том, что он получил все сведения об их приезде. Примерно в полдень он явился домой совершенно изможденный и, не сказав ни слова, вручил Александру Дмитриевичу факс. Прочитав его, Александр Дмитриевич изменился в лице и сказал: -- ...Что ж, на него обижаться нечего. Он ждал почти год. А ведь факс отправлен еще две недели назад. Ты, что не интересовался ранее? -- Да мне и в голову не пришло, -- ответил Игорь, убитый и подавленный.
-- Для этого же нужно специально ехать в Москву, а тут замотались...
-- Что?! Что случилось? -- выхватив лист, спросила Анюта. В факсе профессор Флеминг сообщал, что он уже задействовал грант для другого молодого ученого, так как не имел возможности больше ждать. Перечитав это несколько раз, Анюта побледнела, мгновенье сидела молча, а затем решительно заявила: -- У нас другого выхода сейчас нет. Все! Нас уже выписали из общежития, и завтра мы на улице. Да и вообще смешно. Мы все равно едем. А когда этот факс послан -- до твоего сообщения о нашем приезде или после?.. -- спросила она, нервно обратившись к мужу. -- Очевидно, за день, а может, одновременно: я ему, а он мне. Но другого сообщения сегодня от него нет, я проверял. -- Так, может, -- это не отказ?.. Может, он что-то предпринимает?
-- Доченька, так ведь страшно, ехать в никуда. Мало ли что? -- сказала Инга Сергеевна растерянно. -- Мамочка, "в никуда -- это здесь". А там -- у нас виза. Значит, нас никто не выгонит. Приедем, будем мести улицы, мыть окна и как-то устроимся, пока Флеминг не раздобудет новый грант, ведь Игорь же ему понравился! В крайнем случае, чтоб проявить себя, Игорь будет работать у него пока без денег, а вечерами будет развозить пиццу -- так многие начинали, я читала это в письмах. Но... но, -- сказала дочь истерически возбужденно, -- если мы там все же устроимся, я никогда, никогда не вернусь в эту варварскую страну, которая калечит жизни, судьбы, которая не позволяет человеку самому что-то сделать для себя здесь и при этом не разрешает ему что-то сделать для себя за ее пределами. Только бы поскорей удрать отсюда, поскорей. Инга Сергеевна угнетенно промолчала. Через несколько часов, не сказав друг другу ни слова, они с Анютой принялись снова за упаковку чемоданов. Когда все было готово, чемоданы упакованы, друзья по общежитию решили организовать для отъезжающих прощальный банкет, и Игорь с Анютой, не имея для этого никакого настроения, но чтоб не обидеть друзей, остались ночевать в общежитии, а Инга Сергеевна с Александром Дмитриевичем, взяв Катюшку, уехали в Москву. x x x
